Вольфганг Нейгауз - Его называли Иваном Ивановичем

• Название: Его называли Иваном Ивановичем
• Автор: Вольфганг Нейгауз
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Нейгауз Вольфганг Его называли Иваном Ивановичем

Нейгауз Вольфганг

Его называли Иваном Ивановичем

Перевод с немецкого В. Артеменко

{1}Так обозначены ссылки на примечания. Примечания после текста.

Аннотация издательства: Немецкому писателю из ГДР Вольфгангу Нейгаузу не пришлось выдумывать ни острых ситуаций, ни самоотверженных поступков для героя своего романа. Материал для его книги дала ему сама жизнь. Осенью 1941 года немецкий антифашист Фриц Шменкель добровольно перешел на сторону Советской Армии и с оружием в руках мужественно сражался против гитлеровских захватчиков. В советском партизанском отряде товарищи называли Шменкеля Иваном Ивановичем. За активное участие в антифашистской борьбе, за мужество и геройство, проявленное на фронтах Великой Отечественной войны, Фрицу Шменкелю посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. О нелегкой боевой жизни немецкого антифашиста Шменкеля рассказывается в этой интересной книге.

Hoaxer: т.к. писатель-новатор из рассосавшейся ГДР запустил текст книги одним куском, я осуществил деление текста на псевдоглавы по 100 стр.

* * *

Раздался резкий свисток дежурного унтер-офицера, послышалась команда:

- Строиться!

На какое-то мгновение в здании бывшей школы воцарилась тишина, но вот уже ее разорвал гвалт всеобщей суматохи. Захлопали двери, застучали по коридору кованые сапоги, выбивая дробь на ступеньках лестницы. Солдаты бежали, застегивая шинели на ходу. Фигурки в сером выплеснулись через узкую дверь на школьный двор. Раздались короткие команды:

- Смирно! По порядку номеров рассчитайсь!

Во второй шеренге третьего взвода стоял Фриц Шменкель. Он смотрел прямо перед собой и видел забор, что отделял двор от школьного сада. На грядках лежал тонкий слой снега, черные яблони протягивали голые ветки к мрачному ноябрьскому небу. Ефрейтор попытался представить себе этот сад летом, утопающим в зелени, когда желтые головки подсолнухов как будто смеются от счастья... Однако воспоминания последних недель, горящие села, сожженные громады танков, толпы беженцев и трупы убитых, которых он увидел впервые, вытеснили из его воображения представление о солнце и тепле. Шменкель поежился, ему стало холодно. Резкий ветер проникал за воротник, пронизывал до костей.

Никто толком не знал, что же произошло. Часть получила приказ расположиться в здании школы, и офицерам отнюдь не хотелось покидать теплое помещение. Все со страхом думали: а не пришел ли приказ ввести их в бой, да еще в такое время! Солдаты уже успели познакомиться со здешними морозами, которые, казалось, слишком рано и так неожиданно свалились им на голову.

Наконец хлопнула дверь. На пороге появился господин майор в сопровождении офицеров. Раздалась команда:

- Равнение направо!..

А двумя минутами позже господин майор уже стоял на середине двора, широко расставив ноги в сапогах на меховой подкладке. Говорил он короткими лающими фразами:

- Солдаты! Мы переживаем исторические дни. Мир запомнит двадцать седьмое ноября тысяча девятьсот сорок первого года! Этот день будет днем новых побед великой германской армии, сражающейся под овеянными славой знаменами. Вслед за Калининой пал Клин. Ленинградское шоссе перерезано нашими войсками. Вчера наши передовые танковые дозоры вышли к каналу Москва - Волга у Яхромы. Часть танков благополучно переправилась на другой берег канала. Наша разведка сообщает, что эти танки находятся всего в тридцати сорока километрах от северо-западной окраины Москвы. Наши солдаты уже видят Москву в бинокли.

Майор сделал небольшую паузу и, глубоко вздохнув, выпустил изо рта облачко, белого пара.

- А это значит, солдаты, что со дня на день большевистская столица падет! Наша победа близка! Большевистская гидра будет повержена! Нам выпала честь с корнем вырвать и уничтожить большевизм!

Майор опять сделал передышку и уже не заговорил, а скорее закричал:

- Судьба войны решена! То, что не удалось сделать Наполеону, сделаем мы, германские солдаты! И мы должны позаботиться о том, чтобы наша раса осталась в чистоте. Пусть германский порядок и дисциплина воцарятся в этой стране, где у власти стоят большевики и евреи. Солдаты! Нас ведет фюрер, самый величайший полководец всех времен! Победа будет за нами!

Майор перевел дыхание и истошным голосом выкрикнул:

- Пожелаем же нашему фюреру победы!..

- Хайль! - хором ответили майору солдаты.

- Разойдись! - послышалась команда.

Солдаты, шаркая ногами и толкая друг друга, стали расходиться. Шменкель не спешил, как другие. Ему почему-то расхотелось идти в хорошо натопленную комнату. Хитро улыбнувшись, Фриц подумал, что он-то к холодам привык: на его родине зимой температура бывает такой же, как в России. А каково переносить здешние холода другим солдатам? Когда пальцы их будут примерзать от одного лишь прикосновения к металлическим частям карабина, тогда до всех дойдет, что эта война отнюдь не увеселительная прогулка. А что будет, если все вдруг это поймут?

Шменкель носком сапога пнул камень. Майор, стоя в дверях, заметил это движение ефрейтора и, повернувшись к Фрицу, произнес:

- А вы стали задирой, Шменкель! Видно, и на вас сказывается приближение к Москве, не так ли?

В голосе майора слышались насмешливые нотки.

Шменкель не растерялся и ответил, как подобает подчиненному отвечать в таких ситуациях своему начальнику:

- Так точно, господин майор!

Фриц распахнул перед майором дверь. Тот довольно кивнул и вошел в здание. Шменкель последовал за ним. В коридоре первого этажа солдаты складывали парты, так как помещение с каждым днем приходилось расширять.

При виде школьных парт Шменкель невольно вспомнил о доме, о своих детях. Правда, они еще маленькие, но придет время, и они сядут вот за такие же школьные парты. А здесь парты уже никому не нужны - солдаты используют их как топливо... Вернется ли он когда-нибудь домой?

Шменкель со злостью отвернулся, чтобы не видеть этих парт. Он старался не думать о семье, о доме, но эти мысли повсюду преследовали его.

И вновь, уже в который раз, Фриц спросил себя: правильно ли он собирается поступить? Не будет ли его решение слишком тяжелым испытанием для жены и поймут ли когда-нибудь его дети? Сотый раз он задавал себе эти вопросы, и каждый раз ответ был один и тот же.

Когда Шменкель вошел в комнату, никто не обратил на него внимания. Все столпились у доски, на которую долговязый обер-ефрейтор повесил карту. Уткнув указку в какую-то красную точку, обер-ефрейтор тоном экзаменатора спрашивал:

- Как вы думаете, когда падет Москва? Завтра или послезавтра?

Обер-ефрейтор постоянно отмечал флажками продвижение немецких войск, стрелками обозначал перемещение отдельных групп армий и направление главных ударов, наносимых по противнику. Сначала всех интересовало, как передвигались флажки и стрелки, но постепенно интерес к карте пропал. Однако сейчас, после речи майора, карта вновь приковала к себе внимание солдат. Каждому хотелось видеть, далеко ли осталось до советской столицы.

- Во всяком случае, долго это не протянется, - заметил кто-то из солдат. - Песенка Иванов спета. Видно, Москва - очень большой город. Только хватит ли там пивнушек, да и девчонок тоже?..

Все засмеялись. Шменкель взглянул на карту. Положение советской столицы было действительно тяжелым - городу грозило окружение. И все же где-то в глубине души Шменкель не верил, что Москва будет взята. Москва город большой, сказал солдат... Видел бы этот солдат, какая она - Москва. Отец как-то показывал Фрицу открытки с видами Москвы. Он запомнил Красную площадь, Кремль, Мавзолей Ленина, улицу Горького. Потом отец показал ему любительские фотографии Большого театра, Манежной площади. Карточки были захватанные, в пятнах, - видимо, во многих руках побывали, прежде чем попали в Варшов. Эти фотографии отец принес после одного из собраний. Он обязательно хотел показать их сыну. Отец подробно рассказал Фрицу все, что знал о Москве, а потом терпеливо ответил на все его вопросы.

"Ты, Фриц, еще побываешь там, обязательно побываешь", - сказал тогда отец.

И этих слов Фриц не может забыть до сих пор. Не забыл он и многого другого, о чем ему говорил отец.

Фриц легко представил себе его лицо: продолговатое, худое, со впалыми щеками, изнуренное работой у вечно пышущих жаром печей кирпичного завода. Фриц хорошо запомнил тот день, когда отца принесли домой на носилках. Он лежал бледный как полотно, с широко раскрытыми глазами, в которых, казалось, застыло недоумение, будто он никак не мог понять, что же, собственно, с ним произошло. В правом уголке рта застыла тоненькая кровавая ниточка. Когда отца внесли в комнату, мать страшно закричала.

Фриц не заплакал, нет, он только крепко сжал кулаки, напряженно вглядываясь в лицо отца. Глаза Фрица зажглись ненавистью, он стиснул зубы и не проронил ни слова. Товарищи отца неловко переступали с ноги на ногу, комкая в руках фуражки.