Геннадий Ананьев - Бельский: Опричник

• Название: Бельский: Опричник
• Автор: Геннадий Ананьев
• Издательство: Астрель, АСТ
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-018460-3, 5-271-06232-5

О жизни одного из ближайших сподвижников даря Ивана Грозного, видного государственного деятеля XVI–XVII вв. Б. Я. Бельского рассказывает новый роман писателя-историка Г. Ананьева.

---

Вновь пауза. На сей раз очень короткая. Заговорил Грозный уже более окрепшим голосом. Решительно:

— Не порочность моя стала виной смерти сына Ивана, а необходимость поставить его на место. Ты, по моей воле, наказал Немецкую слободу, гнездо алчной наживы. Пользуясь моей добротой, немчура обирала мой народ, спаивая его. Мог ли я это терпеть? Нет! А сын мой, кровиночка моя, наследник престола охал вместе со злопыхателями из бояр и иноземцев. Хотел считаться у алчных хорошеньким, в ущерб державы нашей. Не в противность ли это царскому единовластию, не в противность ли интересам Руси? Мало того, самолично подписал подорожную дворянину своему до самого до порубежья ляшского. Что, посол от него? Остановил я то посольство, не став пытать, куда и зачем направлялись, решил только внушить сыну, что рано еще считать себя венценосцем. Видит Бог, не имел я желания побить его так сильно, лишь чуточку поколотить хотел, как строгий отец неслуха-сына, а он возьми и занедюж. Думаю, не от побоев лихорадка. Он и до этого хворал.

— Не зелье ли какое? — вкрадчиво вставил Богдан. — Кто-то, вошедший в вашу семью, злобствует. Если будет на то воля твоя, дознаюсь…

— Не нужно. Да и не об этом разговор.

Не получилось с первого раза кинуть тень на Годунова, а получив согласие, спровадить его через несколько дней в пыточную. Что ж, придется ждать другого случая.

Царь же продолжал:

— Я о своей порочности. В чем она? Думаю, в одном — в нарушении церковных запретов на венчания. Нельзя, грешно более трех раз венчаться, а Мария Нагая — девятая жена. Нет, восьмая. С Наталией Коростовой я не венчался.

У оружничего чуть не вырвалось: «Где она?», но быстро спохватился, иначе исповедь в одно мгновение сменилась бы разносом.

— Мария Нагая — хорошая жена. Пригожа — слов нет. И все же я никак не могу забыть своей первой — Анастасии. Скромна, тиха, но тверда в нравах и убеждениях. Не я виновен в ее смерти, ее отравили бояре-крамольники. Дядя твой, Малюта, кого я ценил выше всех, вел розыск. Казнил я виновных, но Анастасию не вернешь.

Можно было бы поспорить с царем-батюшкой, сказать ему, что не все, о чем доносил Малюта, истина. Он жил не по праву, а в угоду своему государю. Возникло у царя подозрение, будто отравили Анастасию, он сам определит виновных (кто у него под ногами или поперек дороги) и преподнесет на блюдечке допросные листы.

Посчитал Грозный, что и вторая жена Мария Темрюк отравлена, виновные назначены и даже признались. Пусть и в самом деле двух первых жен извели недруги, а отчего так легко расставался со следующими женами? Не их смерть разлучала, а самолично избавлялся от них. И счастлива та, которая оказывалась в монастыре. В этом смысле не повезло третьей жене, Марии Долгорукой. А в чем она провинилась, никто не знает. Даже Малюта ничего не мог сказать племяннику своему. Не ведал.

Пышная свадьба после венчания, а на второй день — выезд в Александровскую слободу, и там загнали молодую в санях в Царский пруд с еще не окрепшим льдом. Мало того, схватили ее брата Петра Долгорукого, обвинив в лиходействе: он, видите ли, утопил царицу.

Обо всем этом, однако же, можно думать, даже можно мысленно возражать Ивану Грозному, только ни в коем случае не давая возможности прочитать твои мысли на лице.

Иван Васильевич продолжал вспоминать о всех женах, винил себя за то, что отсылал их в монастыри (о Долгорукой почему-то не вспомнил), и только в смерти Василисы Мелентьевой не упрекал себя.

— Не знатную взял за себя, а она, негодница, пустилась прелюбодействовать. Я самолично застал у нее сокольничего Ивана Колычева, прикончил его посохом, а на другой день соединили прелюбодейку и прелюбодея навечно в едином гробу.

Не сказал, что Василису Мелентьеву положили в гроб живой.

Умолк надолго государь. Поглаживал в задумчивости бороду, осмысливая что-то его волнующее, и вот, наконец, спросил:

— Думаю я, верно ли поступаю, сговариваясь о свадьбе с Марией Гастингс? Скажи мне, как на духу.

Если «как на духу», то одно слово — наверно. Но царь-батюшка ждет иного ответа. А раз так, получай желаемое:

— Самодержец женится не столько по любви, сколько в интересах своих холопов. Союз с Англией, подкрепленный семейной близостью, к великой пользе державы твоей, государь.

— Ты говоришь от себя или знаешь, как судят-рядят остальные?

— И от себя, и от большинства, которые одобряют твое сватовство. Но знай, есть и противники. Осуждают те, кому не интересна сила державная. Им чем хуже, тем лучше. Но если будет на то воля твоя, я пообрезаю языки у крамольников.

— Такая воля будет. После того, как покончим дело с послом королевы английской, сестры моей.

— А как с Марией Нагой?

— Пригожая она. Люба мне. Думаю, не в монастырь ее, а в вотчину. Углич ей отдам. Охрану. Слуг. Пусть здравствует.

Это что-то новое. Сердобольное. Богдан мысленно одобрил замысел Грозного, готового поступить по-людски.

Не знал он в тот момент, что Мария Нагая носит под сердцем дитя. Возможно, наследника престола. Иные у него возникли бы мысли, иначе бы он оценил благородство царя-батюшки. Возможно, что даже возразил бы, отсоветовал жениться на англичанке. Увы, он ничего еще не знал, долго отсутствуя в Кремле, поэтому сказал то, что сказал, и исповедальная беседа продолжалась. Закончилась она царским поручением:

— Переговоры с английским послом вести тебе. Помощников я определю позже.

— А как насчет волхвов и колдунов?

— Известно же тебе: я слов на ветер не бросаю, — с нотками недовольства ответил Грозный. — Но не самолично же ехать за ними. Иль слуг у тебя мало? Или нет подьячих в Сыскном приказе?

— Все ясно. Позволь, государь, идти исполнять твою волю?

— С Богом.

Прямой путь от царя к тайному дьяку. Разговор с ним получился весьма тревожным. Дьяк сразу же предупредил о необходимости быть предельно осмотрительным.

— Тебе известны успехи Баториевы, и это подвигло некоторых из бояр и дворян на измену. Но не в этом беда. Она в том, что я не сумел упредить побеги, не известил загодя о возможной измене. И это бы ничего, но вот недолга: один из сбежавших — Давид Бельский. Когда я докладывал о его побеге царю, тот разгневался. Ну, думаю, сейчас повелит оковать меня и в пыточную спровадить, однако, обошлось. Лишь о тебе, оружничий, спросил, не заодно ли ты с Давидом Бельским, если молчал до времени, когда станет поздно. Я ответил, что ты же в отъезде давно и добавил: оружничего нужно держать при себе, тогда можно с него и спросить.

— Понятно, — неопределенно протянул Бельский. — Понятно…

Хотя ему вдруг стало еще более непонятно, чем до приезда в Кремль. К тому же сомнение взяло: не двоедушничает ли тайный дьяк? Не мог царь, имея подозрения, распахивать перед ним душу, исповедоваться в грехах.

«Поглядим, поглядим. Поспрашиваем…»

— Что известно тебе в точности о смерти царевича Ивана?

— Причин ссоры несколько. Главная, как я считаю, вот в чем: Иван Васильевич объявил на Думе посольство к Баторию, чтобы просить мира или, на худой конец, перемирия, царевич же Иван начал перечить отцу при всех боярах, не попросил, а потребовал дать ему полки стрелецкие, встав во главе которых он изгонит всех ворогов из Русской земли. Грозный ответил резким отказом. Дума поддержала не царевича, а царя. В тот вечер и случилась у них семейная ссора. Царевича будто бы защитил Борис Годунов, ему тоже, как он сам сказывал, досталось, он тоже занемог, и все же имел силы самолично лечить царевича. Не отходил, как мне доносили, от кровати царевича ни на час. В общем, не выпустил его из горячки.

Вот это — словцо. Не выпустил. Не просто так оно слетело с уст тайного дьяка, не случайная это оговорка. Но отчего сам не донес царю о докладах своих соглядатаев? Почему, наконец, ему, его прямому начальнику, не выкладывает все, о чем осведомлен, а лишь намекает хитрым словечком?

«Ладно. Поговорю с Борисом, тогда определюсь».

Однако твердо решил не привлекать дьяка к поиску и доставке в Москву волхвов и колдунов. Определил сегодня же слать гонца за Хлопком.

«Два-три дня, — не великая задержка».

Дальше шел разговор об обстановке в Кремле, о великой милости царя к Нагим, родственникам царицы Марии, хотя не отталкивал царь и прежних своих советников, старейших бояр Мстиславских, Шуйских, Трубецких, Голицыных, Юрьевых, Сабуровых.

«С Нагими постараюсь сблизиться, не теряя отношений с Романовыми и Воротынскими, — заключил в конце беседы для себя Богдан. — У старейших бояр заимею своих соглядатаев, тайному дьяку неизвестных».

И все же, чтобы окончательно определиться, нужно встретиться с Борисом, послушать его. Но как сделать это ловчее? Ждать, когда сам пожалует поздравить с приездом? Но дождешься ли? Может, послать слугу с приглашением на ужин, а возможно, самому посетить его дом? После некоторых раздумий определил поехать к нему.