Геннадий Ананьев - Бельский: Опричник

• Название: Бельский: Опричник
• Автор: Геннадий Ананьев
• Издательство: Астрель, АСТ
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-018460-3, 5-271-06232-5

О жизни одного из ближайших сподвижников даря Ивана Грозного, видного государственного деятеля XVI–XVII вв. Б. Я. Бельского рассказывает новый роман писателя-историка Г. Ананьева.

---

Ночь меж тем входила в свои права, но никто в полк не прискакал. И вдруг: великий крик радости донесся от Гуляй-города. Даже началась стрельба из рушниц. Беспорядочная и, как казалось, радостная. В недоумении воеводы опричного полка:

— Что случилось?

— Явно не худое.

Действительно, не худое. Наоборот, очень радостное. Казачий разъезд из порубежников, возвращавшийся в Гуляй-город от Боровска с вестью, что татарский тумен остается бездвижным, столкнулся под самой стеной Гуляя с татарской десяткой, и казаки оказались проворней в той короткой схлестке: пятерых посекли, пятерых, скрутив, приволокли к ногам главного воеводы. И как оказалось, среди захваченных в плен был сам Дивей-мурза. Сам решил разведать все перед завтрашним штурмом.

Как тут не радоваться?!

Для князя же Воротынского эта удача диктовала действовать решительней, ускорить претворение в жизнь задуманного. До этого он намеревался еще один день продержаться за стенами Гуляй-города, а уж после того действовать активно, но пленение лашкаркаши наверняка взбесит Девлет-Гирея, и тумены его в страхе, что будут наказаны за трусость, полезут на штурм сломя голову. По трупам своих братьев.

— Всех первых воевод, начальника наемников и атамана казаков ко мне срочно, — велел он Фролу Фролову. — Одна нога здесь, другая там.

Совещание тоже короткое, чтобы не потерять зря драгоценное время. Казаки, немцы-наемники и огненный наряд остаются в Гуляй-городе. Еще по тысяче от каждого полка. Всем остальным — в лес.

— Ударим, когда крымцы полезут, забыв о тылах своих, предвкушая скорую свою победу. Главная задача, чтобы не прознали татары о нашем выходе из Гуляй-города, поэтому окольцуйте всяк свой полк густыми засадами от лазутчиков.

— Не привлечь ли посоху к стенам. Чтоб не слишком бросалось в глаза малолюдство, — предложил князь Шереметев. — Топорами они ловко работают. У них у всех кроме плотницких есть и боевые топоры. Мечи тоже у них есть. Даже шестоперы.

— Толково. За главного воеводу оставляю Юргена Фаренсбаха. Ему решать, когда дым пускать, — увидев, как нахмурился атаман Черкашенин, усмехнулся и спокойно так, примирительно: — Не супься, храбрый атаман. Не самолюбство нужно нам сейчас, но думки о судьбе Руси. О судьбе домов своих.

Через час после того совета в Гуляй-городе прискакал гонец и в опричный полк. Долго о чем-то говорил с глазу на глаз с Хованским, а когда ускакал, первый воевода тут же позвал Хворостинина с Бельским.

— По дыму из Гуляй-города налетаем на крымцев. Тремя клиньями. Ты, воевода Бельский, возьмешь под свою руку свои две тысячи и те, что впереди тебя щипали. Встанешь справа от меня. Твоя задача: по берегу Рожая с полверсты галопом, потом — налетать на спины татарские. Без барабанного боя, без рожков. Молча. Черной тучей. Будто кара Божья на басурманские головы. Я — в центре. Хворостинин — слева. Мы так рассчитаем, чтобы нам вклиниться в тылы штурмующих одновременно. А дальше своими тысячами каждый управляет сам. Смотря по обстановке. Если нет вопросов — по своим местам. Впрочем, окольничий Бельский, повремени чуток.

Еще Хворостинин не успел опустить за собой полог шатра, Хованский задает вопрос:

— Ты в настоящей сече бывал?

— В серьезной — нет.

— Послушай тогда совета: ищи золотую середину. Стоять в стороне на облюбованном бугорке не стоит, наблюдая лишь за действиями тысяч своих. Тысяцкие они — сами с усами. Но и рубиться, забыв обо всем, не надо. Время от времени выходи из рукопашки, дабы осмотреться. А холопов своих боевых от себя ни на шаг не отпускай. Это твоя защита.

— Отборные у меня боевые холопы, знают свое дело.

— Может быть. Только советую: голову дружинную пошли ко мне, я с ним потолкую. Имей в виду, мне за твою голову перед Малютой ответ держать.

— Иль грозил за недогляд? Не может такого быть. Сеча, она и есть сеча.

— Малюта никогда никому не грозит. Он делатель, а не пустомеля.

Точная оценка. Дядя Богдана никогда лишнего слова не скажет. Даже с ним, племянником, не часто откровенничает. А что за смерть племянника может отомстить, такое не исключено.

— Непременно учту это, памятуя о заботе твоей обо мне. Однако зайцу, под елочкой спрятавшемуся, не уподоблюсь.

— Условились.

К рассвету, когда Богдан вывел свои тысячи на исходное, откуда удобен рывок по берегу Рожая, и полки свои густо опоясал засадами против возможных лазутчиков, к нему подъехала четверка могучих опричников. Глянул на них Богдан — оторопь взяла. До жути суровы их лица. А руки, что твои кувалды.

— Первый воевода к тебе послал. Стремянными.

— Добро. Соединяйтесь с боевыми холопами.

— Нет. Мы сами по себе. Наш глаз — особый.

— Хорошо. Не поперечу воле первого воеводы.

Может, еще бы о чем-либо поговорили Богдан и прибывшие к нему телохранители, но предутреннюю тишину разорвал гулкий бой главного татарского барабана, его подхватили дробные туменов, тысяч, сотен, а следом словно повисли над предрассветным полем утробные звуки карнаев; и вот уже вздрогнул лес от великого многоголосья:

— Ур!

— Ур!

— Ур!

Первый залп пушек и рассыпчатая дробь рушниц. Еще залп и дробь, еще и еще. Штурм набирал силу, тем более опасную, что малым числом отбивался Гуляй-город, а все полки терпеливо ждали, когда взметнется черный дым из смоляного костра. И у всех одна думка: не запоздали бы с дымом. Если ворвутся в Гуляй татары, трудно будет их оттуда выковырнуть. Очень трудно. Далее, если честно, то совершенно невозможно.

Томительно тянется время. Очень томительно. Тем более, когда ты в полном безделии. Татары настолько увлеклись штурмом, что вовсе забыли об охране тылов, о разведке в окрестных лесах, подступающих к пойменному полю, поэтому даже засады дремали в ерниках.

Без Дивей-мурзы, который всегда предусматривал все мелочи, некому было умно подсказать Девлет-Гирею, он же сам пылал гневом, повелевая одно и то же:

— Снесите Гуляй-город, трусливые бараны! Смерть гяурам!

Ему, правда, доносили, что русских почему-то в Гуляй-городе меньше, чем вчера, и большинство из защитников с топорами, а не с мечами, но хан не придавал этим докладам никакого значения. Он считал, что князь Иван не мог выставить против него добрую, хорошо обученную и хорошо вооруженную рать. Пушек вот только успели наготовить много, но это даже к лучшему: стоит их только захватить, как сопротивление гяуров будет сломлено, а пушки усилят его, хана, тумены.

Татары и ногайцы во многих местах уже под самыми китаями. Уже рукопашка, почитай, не прекращается, вспыхивая то там, то здесь. Их отбивали, они вновь лезли узко новыми силами, на стену. Опасные моменты, а Фаренсбах не велит запаливать дым. Черкашенин было начал наседать на него, но тот обрубил резко:

— Я знаю время! Я не забыл ничего!

— Не велишь ты, чего я?

— Я застрелю тебя, — очень спокойно предупредил Фаренсбах и добавил: — Я знаю время!

Он ждал, пока крымцы, которые то накатываются на стены, то вновь отступают под ударами топоров, мечей и шестоперов, встречаемые еще и залпами пушек, частыми выстрелами рушниц, основательно измотают свои силы; и лишь когда вражеские конники, подлетая, начали набрасывать крючья с крепкими арканами, а потом пытались расцепить бревна, Фаренсбах бросил коротко своему телохранителю:

— Беги. Пусть дают дым.

Уже через минуту он взметнулся черным столбом, и лес ожил. Но татары ничего этого не замечали, лезли и лезли, довольные своей выдумкой с крюками. Вот им в одном месте удалось разорвать пару китаев, вот еще в одном — полезли они в эти прогалы, напирая друг на друга, и хотя им заступили путь немцы-наемники, упорные и ловкие в ратной сече, татары вполне могли их одолеть числом, но в это самое время со всех сторон на поле вырвались конники, а следом за ними и пешие.

Особенно впечатляюще пластали вороные опричные тысячи.

Богдан, забыв о советах первого воеводы Андрея Хованского, скакал впереди своих тысяч, лишь подковно охваченный боевыми холопами и приставами Хованского. Первым и врубился в плотные ряды крымцев.

Любо-дорого сечь растерявшихся, видя, как они падают под ударами меча. Нет, не держат их кожаные латы новгородскую острую сталь. Кишка тонка. Машет и машет мечом Богдан, не замечая времени, забыв обо всем, будто не воевода он, а простой мечебитец. И тут грубый такой, можно сказать приказной голос:

— Охолонь, воевода. Выйди из сечи, оглядись.

Бельский ругнул себя и развернул коня. Боевые холопы и приставы первого воеводы прикрыли его спину.

В полусотне саженей — взгорок. Должно быть, довольно удобный для командного стана. Точно. Одним взором можно охватить все поле боя. Только вот для чего это, пока Бельскому невдомек.

Подскакали тысяцкие со своими стремянными. Тоже охватить взором происходящее и получить какое-либо уточнение из уст воеводы, над ними поставленного.