Жиль Делез - Ницше

• Название: Ницше
• Автор: Жиль Делез
• Издательство: Аксиома
• Жанр: Философия
• Год: 1997
• ISBN: 5-88737-011-4

Классическая работа одного из крупнейших французских философов XX века, включающая в себя компактное и ёмкое изложение биографии и философского творчества Фридриха Ницше, словарь главных персонажей его философии и тщательно подобранную антологию ницшевских текстов.

Для философов и литературоведов, для читателей, интересующихся историей западноевропейской философии.

http://fb2.traumlibrary.net

---

Жиль Делез Ницше

От редакции

Существует много определений современности, в том числе тех ее состояний, которые характерны для последних дней Запада и России: опостылевшие сумерки мира с ослепительными зарницами откровений безумцев-провозвестников «утраты», «конца», «смерти» — смысла, истории. Бога, человека. Эти констатации столь прочно закрепились в современном сознании, что оно напрочь забыло основополагающее различие — утраты и обретения, конца и начала, смерти и жизни. Такое смешение, осложненное отмиранием критической способности человека, породило не только постсовременный эклектизм, перекликающийся с воинственной несерьезностью всякого культурного акта («На том стою и могу как угодно!»), но и ползучий обскурантизм, усиливающийся господством полузнания, распространяющегося средствами публичной информации. Этим состояниям впадающего в культурное детство сознания противостоит только традиция критики — той критики, которая в свое время сформулировала все положения «смерти», которая в настоящее время никак не может довольствоваться ни инфантильным нигилизмом, ни беззаботной всеохватностью, ни, тем более, покойным уютом догматизма. Критика — это утверждение Другого. Я-критикую-значит-я-существую. В Другом. Критика есть не что иное, как модус обретения, начала, жизни. «Критическая библиотека», книжная серия, работу над которой начинает издательство «Axioma», призвана способствовать восстановлению силы и непреходящего очарования критической мысли, предлагая читателю не только подлинные памятники, но и современные опыты критики — главное в том, чтобы дать слово Другому.

В 1997 году в серии будут впервые на русском языке изданы «Ницше и порочный круг» Пьера Клоссовски и главный философский труд Жоржа Батая «Внутренний опыт».

18 марта 1997 года

С. Ф.

Ницше

Жизнь

Первая часть «Заратустры» открывается рассказом о трех превращениях: «Три превращения духа называю я вам: как дух становится верблюдом, львом верблюд и, наконец, ребенком становится лев». Верблюд — вьючное животное, он несет на себе ярмо установленных ценностей, бремя образования, морали и культуры. Он несет свой груз в пустыне, и там верблюд становится львом: лев разбивает статуи, растаптывает сброшенное с себя бремя установленных ценностей, обрушивается на них с критикой. В конце концов, льву надлежит стать ребенком, то есть игрой и новым начинанием, творцом новых ценностей и новых принципов оценивания.

В мысли Ницше эти три превращения обозначают, среди прочего, моменты его собственного творчества, а также периоды жизни и здоровья. Само собой разумеется, что границы между ними относительны: лев сидит в верблюде, ребенок — во льве; трагический исход заложен уже в ребенке.

Фридрих Вильгельм Ницше родился в 1844 году в аннексированной Пруссией Тюрингии, в семье рёккенского священника. И мать, и отец его были из семей лютеранских пасторов. Отец, тонкий, образованный человек, скончался в 1849 году (размягчение мозга, энцефалит или апоплексия). Ницше растет в Наумбурге, в женском окружении, вместе с младшей сестрой Элизабет. В нем открывается чудо-ребенок; близкие с любовью хранят его школьные сочинения и музыкальные композиции! Он поступает в школу Пфорта, затем учится в Бонне и Лейпциге. Теологии предпочитает филологию. Но его уже мучает философия — в образе Шопенгауэра, одинокого, «частного мыслителя». В 1869 году на основании филологических работ (Феогнид, Симонид, Диоген Лаэртский) Ницше утвержден в должности профессора филологии Базельского университета.

В это время начинается его теснейшая дружба с Вагнером, с которым он встретился еще в Лейпциге; композитор живет в Трибшине, близ Люцерна. Словами самого Ницше: прекраснейшие дни моей жизни. Вагнеру почти шестьдесят, Козиме чуть за тридцать. Она дочь Листа, ради Вагнера рассталась с музыкантом Гансом фон Бюловым. Случается, что друзья зовут ее Ариадной, наводя на мысль о тождественности Бюлова Тесею, Вагнера Дионису. Ницше сталкивается здесь с психологической схемой, которая в нем уже присутствует и которую он со временем освоит как нельзя лучше. Прекраснейшие дни не были такими уж безоблачными: порой у него возникает неприятное ощущение, будто Вагнер использует его, заимствует у него оригинальную концепцию трагического, порой — овладевает восхитительное ощущение, будто с помощью Козимы он приведет Вагнера к истинам, которые тому в одиночку не открыть.

Как профессор Базельского университета, Ницше принимает швейцарское подданство. В войне 1870 года он участвует в качестве санитара. Здесь он теряет остатки «бремени»: некоторый национализм, некоторую симпатию к Бисмарку и Пруссии. Он уже не может ни поддерживать отождествление культуры и Государства, ни верить в то, что победа оружия является знаком культуры. Тогда же обнаруживается его презрение к Германии, его неспособность жить среди немцев. Отказ Ницше от старых верований не составляет кризиса (кризис, или разрыв, образуется, скорее, открытием новой идеи, инспирацией). Проблемы Ницше не суть проблемы отказа от чего-либо. У нас нет никаких оснований не верить заявлениям из «Ессе Homo», в которых Ницше утверждает, что атеизм в религиозном опыте был ему, несмотря на наследственность, со-природен, разумелся из инстинкта. Тем временем одиночество его углубляется. В 1871 году он пишет «Рождение трагедии», где под масками Вагнера и Шопенгауэра проглядывает подлинный Ницше — филологи плохо принимают книгу. Ницше ощущает себя Несвоевременным, ему открывается несовместимость частного мыслителя и публичного профессора. В четвертой части «Несвоевременного» («Вагнер в Байрейте», 1875) холодность к Вагнеру становится подчеркнутой. Байрейтские торжества, ярмарочный дух, который он здесь находит, официальные делегации, речи, присутствие старого императора — всё это внушает ему отвращение. Друзья удивлены тому, что кажется им переменами в Ницше. Он всё больше интересуется позитивными науками: физикой, биологией, медициной. Пропадает даже его здоровье: его мучают боли в голове, желудке, глазах, нарушения речи. Он отказывается от преподавания. «Болезнь мало-помалу приносила мне освобождение: она меня избавила от всякого рода разрывов, от всяких неистовых сомнительных начинаний. Она наделила меня правом коренным образом менять свои привычки». И поскольку Вагнер важен был для Ницше-профессора, вагнерианство пало вместе с профессурой Ницше.

Стараниями Овербека, самого верного и самого умного из его друзей, в 1878 году Ницше получает пенсию в Базеле. Он начинает жизнь странника: жилец скромных меблированных комнат, он, словно тень, мечется в поисках благоприятного климата по Швейцарии, Италии, югу Франции. То в одиночестве, то с друзьями (Мальвида фон Мейзенбург, давняя поклонница Вагнера; Петер Гаст, его бывший ученик, композитор, которого он прочит на место Вагнера; Пауль Рэ — с ним его сближает вкус к естественным наукам, к вивисекции морали). Время от времени он возвращается в Наумбург. В Сорренто последний раз видится с Вагнером — националистом, святошей. В 1878 году «Человеческое, слишком человеческое» открывает великую критику ценностей, годы Льва. Друзья перестают его понимать, Вагнер обрушивается с нападками. Главное же: он всё больше и больше болен. «Не иметь возможности читать! Писать не иначе, как урывками! Ни с кем не видеться! Не иметь возможности слушать музыку!» В 1880 году он так описывает свое состояние: «Неотступные боли, каждый день целыми часами состояние, близкое к морской болезни, полупаралич, из-за которого трудно говорить, а для разнообразия — жесточайшие приступы боли (последний сопровождался трехдневной рвотой, я просто жаждал смерти…). Если бы я только мог описать Вам непрерывность всего этого, неотступные мучительные боли в голове, глазах и это общее ощущение паралича — с головы до ног».

В каком смысле болезнь (или даже — безумие) присутствует в творчестве Ницше? Никогда она не была источником вдохновения! Никогда Ницше не думал, что источником философии может быть страдание, недомогание или тоска — хотя философ, как понимал его Ницше, должен страдать непомерно. Тем более не считает он болезнь событием, извне затрагивающим мозг-объект или тело-объект. Он, скорее, видит в болезни точку зренья на здоровье, а в здоровье — точку зрения на болезнь. «Рассматривать с точки зрения больного более здоровые понятия и ценности, и наоборот, с точки зрения полноты и самоуверенности более богатой жизни смотреть на таинственную работу инстинкта декаданса — таково было мое длительное упражнение, мой действительный опыт, и если в чем, так именно в этом я стал мастером…» Болезнь не может быть движущей силой мыслящего субъекта, тем более не может быть объектом мысли: она составляет, скорее, интерсубъективность, скрытую в лоне индивида. Болезнь как оценивание здоровья, моменты здоровья как оценивание болезни — вот тот «переворот», то «перемещение перспектив», в котором Ницше усматривает сущность своего метода и свое призвание к переоценке ценностей[1]. Причем, вопреки очевидности, между этими двумя точками зрения, двумя типами оценивания не существует никакого взаимоотношения. От здоровья к болезни, от болезни к здоровью — сама эта подвижность, пусть и мысленная, является знаком превосходного здоровья; само это перемещение, та легкость, с которой Ницше переходит от одного к другому, свидетельствует о «великом здоровье». Вот почему вплоть до самого конца (то есть до 1888 года) Ницше твердит: да я полная противоположность больного, в основе своей я здоров. Стоит ли вспоминать, как плохо всё кончилось? Помешательство наступает, когда подвижность, это искусство перемещения, изменяет Ницше, когда не остается более здоровья для того, чтобы делать болезнь точкой зрения на здоровье. У Ницше всё маска. Первая, для гения, — его здоровье; вторая — и для гения, и для здоровья — его страдания. В единство «Я» Ницше не верит, не ощущает его в себе: тончайшие отношения власти и оценивания, отношения между различными «я», которые прячутся, но в совокупности выражают силы совсем иной природы: силы жизни, силы мысли, — вот в чем заключается концепция Ницше, его образ жизни. Вагнер, Шопенгауэр, даже Пауль Рэ — все они были масками Ницше. После 1890 года некоторые друзья (Овербек, Гаст) подумывали, что сумасшествие было его последней маской. Ему случалось написать и такое: «Порой само безумие является маской, за которой скрывается роковое и слишком надёжное знание». В действительности, всё обстоит иначе, но лишь потому, что безумие знаменует собой тот момент, когда маски, прекращая перемещаться и перетекать друг в друга, смешиваются, застывают в мертвенной неподвижности. Среди вершин мысли Ницше есть страницы, где он пишет о необходимости маскироваться, о достоинствах, позитивности, крайней настоятельности масок. Руки, уши и глаза — вот то, что Ницше любит в себе (он гордился своими ушами, считая маленькие уши своего рода путеводной нитью к Дионису). Но над первой маской — другая: огромные усы («Дай же мне, умоляю, дай мне… — Что ты хочешь? — Другую, вторую маску»).