Сергей Смирнов - Цареградский оборотень

• Название: Цареградский оборотень
• Автор: Сергей Смирнов
• Жанр: Фэнтези

История в романах московского писателя Сергея Смирнова наэлектризована мифологией. `Цареградский оборотень` - это роман-путешествие. Это путь, который читателю следует пройти, чтобы обнаружить истоки своих самых глубинных фобий.

---

Потом, когда на полуденном краю земли, в каком-то неизвестном народе одна жена не послушалась своего мужа, все изменилось. И с того дня ворота в брачные ночи повсюду стали оставаться целыми. Жениху и невесте с тех самых пор пришлось встречаться в первую ночь на одном брачном ложе и соединяться наяву, а невесты стали вскрикивать и ронять в щель между сном и явью капли крови, которым, в отличие от семян пшеницы, никогда не удавалось просочиться в землю.

С полуденной стороны через межи и племена, вроде лугового ветра, меняющего направление на каждом шагу и клонющему травы в разные стороны, долетел слух.

Говорили, что в тех далеких краях, где и упала в землю беда, разогнав по ней круги, сошедшиеся на самом земном пупе, -- там на всякой яблоне обязательно вырастает и наливается одно злое яблоко, отличить которое от прочих, добрых, может только муж.

Злой дух, пришедший к женщине во сне, за одну ночь научил ее считать, и та, проснувшись путру, пошла в сад. Пересчитав все яблоки и убедившись, что их очень много, она решила, что у нее теперь ума, а вместе с новым умом -- и счастья, хватит сорвать наугад яблоко доброе, а не попасться сразу на злое. Она попробовала -- и на первый раз ее замысел удался. На второй -- тоже. Тогда возомнила женщина, что она умнее всех на свете. Так и лакомилась она втайне от мужа, пока не попалась на злое яблоко. Поначалу не заметила она никакого отличия, но, когда ночью возлегла она со своим мужем на ложе и он вошел в нее своей упругой плотью, то она вдруг вскрикнула от боли и пожалела, что не знала о такой боли раньше, а то стерпела бы и муж ни о чем не узнал бы.

“Почему ты кричишь?”-- спросил ее муж. “Потому что мне хорошо”,-- ответила жена, поскольку, вкусив злого яблока, сразу научилась лгать. “Лучше, чем в прошлые ночи?”-- удивился муж. “Гораздо лучше”,-- ответила жена. А в ту пору, когда лгать друг другу могли только торговцы и то лишь с полудня до первой тени, ложь с одного слова легко превращалась в правду. Солгав, женщина затем действительно испытала с мужем наслаждение куда большее, чем в прошлые ночи. А утром муж увидел на ложе и на своем пестике кровь и удивился. Пошел он в сад, к колодцу, обмыл кровь и, не заметив никакого повреждение на своей плоти, удивился еще больше. “Это твоя кровь”,-- сказал он жене. “Нет, не моя”,-- ответила та. “Тогда чья же?”-- спросил муж. “Не знаю”,-- ответила жена. И муж больше не стал ни о чем ее спрашивать, потому что в то время мужья еще не знали за что можно гневаться на свох жен.

И вот под вечер он пошел в сад и, не заметив, что после ночи с женой сам потерял дар различения яблок, сорвал одно с иного дерева -- и сразу попался на злом, поскольку жена успела выбрать хорошие яблоки уже в обеих судьбах -- и своей, и мужа. Как только он надкусил его, то сразу сделался умным и догадался о проделках жены. Он вернулся в дом и сказал ей: “Глупая ты женщина. Теперь нам вовсе нельзя рвать в саду яблоки и придется навсегда покинуть его. Ведь если тебе еще хоть раз попадется злое яблоко, то ты станешь умнее всех, отчего твое лоно зарастет совсем и затвердеет, как родничок у младенца. Нам надо уйти отсюда”.

И они покинули тот сад, и забили его врата,  и до конца своего века скитались по пустыням, боясь заходить в другие сады. Они нарожали много детей, но все они, кроме одного, однажды утонули при переправе через реку-море.

С тех пор у всех невест появились в лоне -- одни и те же на явь и на сон -- запертые врата, а настоящие ворота -- ворота кремников -- больше не трещали и не распахивались на радость двух родов, сочетавшихся между собой молодыми супругами.

С тех пор повелся и новый обычай. Сват стал подъезжать к закрытым -- но не на засов -- вратам кремника, которые завешивали с внутренней стороны белым холщовым покрывалом, вытканным за один светлый день. Сват спускался с коня, подходил к вратам и, с видимым усилием приоткрыв их на один палец, протыкал копьем или мечом покрывало. В тот же миг невеста вскрикивала от боли, но оставалась невинной. Сват же, вытащив меч или копье из чужих ворот, видел на лезвии или наконечнике следы кровь и с этой радостной вестью возвращался за свои межи. То покрывало вывешивали потом на лицевую сторону врат -- на обозрение грядущему в град жениху. При таком обычае в первую брачную ночь невеста более не испытывала страха и боли.

Позже на славянских землях все опять изменилось в худшую сторону, но уже по совершенно не ведомой никому причине.

Перстом, с которого сразу слетел последний, запоздавший к отлету на полдень дрозд, князь Лучин указал на двойные врата своего кремника, распахивавшиеся сразу в обе стороны, так что воротная тень никогда не успевала лечь от створ ни внутрь, ни наружу, а разрывалась, как растянутая ветвями лесная паутина. Поэтому врата Лучинова града никакой враг не мог разрушить разрыв-травой, приложив ее к наружной тени.

-- Будет тебе, сват, и запор на воротах, и покрывало на запор,-- все, о чем его просили, пообещал князь.-- Что во что захочешь, в то сам и завернешь. А теперь, сват, не мешкай -- твой черед отойти от стола.

-- Как мой, когда совсем не мой?! -- удивился Брога, взглянув на княжича быстрее, чем срывается с пальца тетива.-- Не мой, а -- княжича. Теперь, обратным чином, полагается ему выйти из твоего града, да за твои межи, за ним -- уж и мне. Я, уж если ты, князь, спешишь-торопишься со свадьбой, далеко отходить не буду, а у твоего порога коня подожду...

-- Таким чином жених к закату только успеет пирог из-за леса понюхать,-- оборвал его Лучин.-- Сразу ты верно угадал, сват, только потом в своем уме заплутал. Свадьба пойдет обратным чином -- так и будет. Сначала -- постеля мягкая с молодыми, потом -- пир горой, а уж успеешь ли ты, сват, после пира к закату с той стороны к воротам на коне подъехать -- там видно будет.

“Скор князь Лучин! -- признал Стимар.-- Даже скорее, чем хитер.”

А Броге, своему тайному побратиму, он сказал:

-- Ты, мой сват, оказался, видать, торопливей женихова слова. Уж на что Лучиновы скоры -- но даже их обогнал.

Князь Лучин приподнял правую бровь, посветил себе зарею, чтобы понять слова пленного жениха, но не понял. А Брога как будто и вправду поумнел скорее, чем краснеют щеки на холоду. Он глянул на княжича так быстро, что этим взглядом можно было догнать и схватить ту, уже отпущенную тетиву,-- и сразу разгадал слова Стимара. В тот же миг он сбил с ног двух радимичей -- одного навзничь, другого ничком -- и пустился бежать к открытым воротам, чтобы все стало опять, как было перед началом торга между северским княжичем и радимическим князем по поводу свадьбы, и чтоб она заново осталась без свата. А без свата ее и быть не могло никакой -- хоть налицо, хоть наизнанку.

Убегая, скакал слобожанин и вправо, и влево, зная радимичей, как лучших стрелков, но все же не успел их обмануть. Пока двое ушибленных вставали, двое других пустили вдогон Броге не по очереди, а враз -- острие к острию -- две стрелы. Одну справа, другую слева. Одна стрела, догоняя Брогу, пробила ему левую пятку, другая, перегоняя -- правый носок. Замер Брога в одном полном шаге и ткнулся носом в дорогу прямо посреди ворот, между распахнутых створок.

Княжич грустно вздохнул, но лишь на один тот вздох и дал себе волю пригорюниться.

“Ничего, Брога,-- сказал он про себя своем тайному побратиму.-- Раз дважды не вышло, значит на третий раз уйдем от шустрых радимичей запросто. Следа разглядеть не успеют.”

Брогу, между тем, радимичи приминали и укатывали, вязали и скручивали, потом приподняли, как большой сноп, и унесли прочь от северского княжича, но не за пределы кремника: где-то поблизости хлопнула крышка -- то ли сундука, то ли погреба.

-- Сват есть, ветром не унесло,-- утвердил довольный Лучин.-- Твое слово в силе, княжич. Погоди -- не беги сам. А то потом пожалеешь, что связали и поверх невесты силком положили.

Тут он махнул стаей зябликов, разлетевшихся у него из рукавов, и в княжьих хоромах сразу завертелся вихрь.

Не успел Стимар моргнуть, как вокруг него и около пронесся тем вихрем весь род Лучинов, за вычетом лишь невест, дочерей князя Лучина.

Вместе с чужим родом пронеслись вкруговую княжича два топора, семь пшеничных снопов, а следом -- белое обыденное покрывало.

“Не для ворот”,-- догадался княжич, когда то белое, как глоток холодного молока застило на миг светлый день.

В одно мгновение радимичи срубили топорами с широкой столешницы все кувшины и братины, успевшие пустить в нее корни так же быстро, как и все, что росло, женилось и приносило приплод до заката у скорых Лучиновых, а потом замирало, дыханием и кровью в жилах пережидая стремительное переклятье до нового рассвета. Остались на столе только низенькие, гладкие пеньки. Но и пеньки не стали бы мешать молодым, потому что радимичи сразу покрыли стол долгими, вдвое длиннее обычных, снопами пшеницы. Пшеница же у Лучиновых была долгой потому, что всегда старалась перерасти до заката свою тень.