Юрий Щеглов - Малюта Скуратов. Вельможный кат

• Название: Малюта Скуратов. Вельможный кат
• Автор: Юрий Щеглов
• Издательство: АРМАДА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-7632-0939-7

На страницах романа «Вельможный кат» писатель-историк Юрий Щеглов создает портрет знаменитого Малюты Скуратова (?-1573) — сподвижника Ивана Грозного, активного организатора опричного террора, оставшегося в памяти народа беспощадным и жестоким палачом.

---

— Напрасно бахвалится чужестранец! — гордо и презрительно усмехнулся Иоанн. — Мы за морями-океанами давно ведомы. Но если приезжий нас привечает, то и мы ему отдадим должное.

Никогда ни Ричард Ченслер, ни его матросы и давно путешествующие купцы не видели столько золота. На голове Иоанна солнечно сияла золотая корона, платье царя и придворных было выстегано золотой нитью, золотые же пуговицы украшали разноцветные драгоценные камни. Обедали гости в Золотой палате, где одежда слуг блистала тоже золотом, и потому нельзя было отличить их от бояр и князей.

— Отправляйся к своему доброму королю, — сказал Иоанн удачливому моряку и ловкому дипломату, — и передай, что я хочу с ним дружить и считаю его дорогим братом. Мы с нетерпением ждем вслед за тобой прибытия Хью Уиллоуби, о котором пишется в пересланной грамоте. Он встретит у нас самый радушный прием.

Но знаменитому путешественнику Хью Уиллоуби не суждено было добраться до Кремля. Через год лапландские рыбаки нашли Хью замерзшим в хижине с корабельным журналом в руках.

Английских гостей проводили с почестями, а Малюта во главе отряда стрельцов конвоировал их целых два перехода и, послав вперед гонцов, озаботился, чтобы в лошадях недостатка не было. Холмогорские воеводы очень удивились появлению англичан. Они не сомневались, что государь обезглавил чужестранцев. Ричард Ченслер возвратился в Англию, но не застал в живых своего доброго короля. Грамоту с немецким переводом он вручил наследнице Эдуарда VI— Марии I Тюдор, вскоре прозванной Кровавой, яростной католичке и супруге: не менее жестокосердного Филиппа Испанского, позднее прославившегося изуверскими подвигами под именем Филиппа II и превратившего смуглую и черноокую страну в один сплошной костер для еретиков. В Посольском приказе не нашлось человека, знавшего английский язык настолько, чтобы суметь перевести русский текст. Бориска Леднев не справился с поручением, и его понизили в должности до простого писца. Вскоре англичане получили в России неслыханные привилегии благодаря тому, что государь проникся искренней симпатией к британской короне. Малюта, следуя во всем Иоанну, теперь ставил англичан среди чужестранцев на первое место — впереди немцев, поляков и, уж конечно, ливонцев.

Гиперборейские пиры

I

Неказистые с фасада царские палаты в Кремле поражали впервые попавшего туда внутренним убранством. Величие золотоглавых соборов подавляло еще больше, подчеркивая внешнюю суровость человеческого жилища. Но, переступив дворцовый порог, гость оказывался в совершенно ином — сказочном — мире, который между тем был вполне реален, хотя и декоративен, и напоминал будущие театральные создания Головина, Рериха, Юона, Бенуа, Бакста и других русских мастеров начала века в дягилевской антрепризе. Очень трудно воспроизвести в прозе изысканный контур предметов и цветовую гамму пространства, в котором обитал и Иоанн, и царица Анастасия. Его подробно описали иностранные посетители и отразили на бумаге в той или иной степени художники, участвовавшие в составлении лицевых летописей.

Самой характерной особенностью этого поражающего мира были естественность в динамическом развитии линий и ярчайшая определенность в выявлении природных качеств материалов, используемых для воплощения жизненно необходимых жилищных элементов. Стилистика подчинялась целесообразности и душевному состоянию хозяина палат. Какова степень участия самого Иоанна в создании интерьера московских дворцов того времени? Каковы были его вкусы? Что нравилось ему? К каким вещам он тяготел? Задавался ли кто-либо из историков подобными вопросами по-настоящему? Отдельные фрагменты в исторических трудах и литературных описаниях лишь подтверждают, что художественная фантазия, учитывающая сохранившиеся обломки материальной культуры, ближе к действительности, чем научные изыскания, лишенные самого главного — зыбкой и трудноуловимой атмосферы, при создании которой исключительное и решающее значение имеет чутье, формирующееся в одаренном и насыщенном образами сознании, причем развернутые образы нередко возникают из сплава случайных осколков, не имеющих или имеющих мало общего с конкретикой. Вот почему для нас Иван Грозный — это Репин, Грановитая палата — это Юон, Борис Годунов — это головинский портрет Шаляпина, а царь Федор Иоаннович — это Смоктуновский. Политические причины и губительная тенденциозность не позволяют причислить к утонченному историко-эстетическому ряду Николая Черкасова в роли Грозного и Михаила Жарова в роли Малюты Скуратова. Антихудожественность примитивного подхода и неуважение к прошлому, пусть и жестокому, в последнем случае очевидна.

Итак, закроем на секунду глаза и вообразим великолепные эскизы театральных постановок, о которых шла речь. Они лучше, чем что-либо иное, дадут представление о том, где действовали наши герои.

II

Да вот и они — пока нешумной толпой — входят в Столовую комнату, пропитанную резкими пряными ароматами вовсе не грубых яств. Скучно в который раз вспоминать, как кинематографисты изображают пир гиперборейцев — сдержанных и аристократичных северян, собиравшихся к столу русских великих князей и государей. Они пошлыми — пастозными — красками рисуют непривлекательное и неаппетитное зрелище. Между тем подаваемые на золоте и серебре кушанья не предполагали подобных — представленных на экране — пристрастий и вкусов. Греческие, венгерские и критские вина обладали качествами, какие невозможно было бы не оценить и современному дегустатору. Большинство отдавало предпочтение русскому питью, но и мальвазию, получившую нежное и очаровательное имя в честь южного города, где произрастает особый сорт винограда, смаковали вперемежку в течение долгих пиров. Мягкое, тающее во рту мясо специально откормленных и затем обжаренных на открытом огне лебедей не столько насыщало, сколько распаляло желание иных блюд. Вазы с разноцветными местными и заморскими фруктами, названия каких даже не сохранились, расставленные по столам, радовали и веселили взор. И пироги десяти, нет, двадцати, а иногда и тридцати сортов источали пьянящие свежие запахи. Сыры, хмельной мед, жаркое из зайчатины, миндаль, осетрина, в том числе и запеченная на вертеле, кружили головы отнюдь не голодных гостей.

Кому предназначались эти деликатесы? Толпе варваров, жрущих водку из ведерных емкостей, а потом отдающих съеденное в присутствии государя собакам, которые помечали ножки столов, где сидели небрезгливые хозяева и приглашенные?

Ну, не без того! Случалось! Когда пир внезапно становился буйным и впадал в оргию. Да, случалось! Но не так часто, как позднее изображалось, и не в оргиях сосредоточивалось русское хлебосольное гостеприимство властителей. И неужто государю, затем идущему в опочивальню к Анастасии — женщине, которую он любил и в чью временную жизнь укладываются лучшие годы его царствования — его, царствования, разбег, всегда нужны были вульгарный цинизм и отвратительное ерничанье пополам с жестоким насилием — то, что в конце концов стало общим местом для обманутых прогрессивными экстремистами потомков?!

Стоит ли гражданскую жизнь, которая оставила зрелые свидетельства о себе как об определенном этапе развития политической, социальной и предметной культуры, превращать в смердящую помойную яму, куда сбрасывались человеческие отходы? Поганая лужа, когда убирался эшафот, превращалась во вполне респектабельный и благоухающий весной район столицы. Однако память человеческая устроена столь нелепым образом, что она удерживает внутри лишь прописанное жирной кистью и буйными красками, среди которых превалирует кровавый легендарный колорит.

III

Пир и у царя не враз собирался, не по мановению волшебной палочки. К пиру готовились загодя, иногда и по многу дней. Звали далеко не всех бояр и князей подряд, а избранных, и, конечно, не тех, кто льстиво напрашивался. Да и в Столовую комнату допускалась не безликая массовка и не звероподобные стрельцы из стражи в зимних пропотевших колпаках, отороченных торчащим мехом, а лично известные Иоанну, и в одежде парадной и чистой, да по сезону.

— Кравчего позови, — распорядился, выходя из опочивальни, Иоанн, подозвав Малюту жестом. — Да пусть Ивашку Плещеева с собой приведет.

Малюта послал за кравчим Никитой Оболенским и Ивашкой Плещеевым немедля. Он вообще повеления государя бросался исполнять, как только тот смолкал. По всему видно было, что в Кремле затевали пир. В тот день Иоанну захотелось удивить двор обилием вин и изысканностью кушаний. На стол он приказал подать французское белое, аликанте, рейнское вино и мускатное. Улыбаясь, Иоанн спросил Басманова и Вяземского, стоящих рядом:

— А вам что, кроме романеи, угодно?