Авраам Иегошуа - Возвращение из Индии

• Название: Возвращение из Индии
• Автор: Авраам Иегошуа
• Издательство: Лимбус-Пресс, Издательство К.Тублина
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-8370-0561-9

Биньямин Рубин, выпускник медицинского факультета Еврейского университета Иерусалима, проходит ординатуру в одной из крупнейших больниц Тель-Авива. Внезапно он оказывается вовлеченным в странную авантюру — вместе с директором больницы и его женой он отправляется в Индию, чтобы найти и спасти от страшной опасности их дочь, молодую красавицу Эйнат.

Так начинается этот роман и это путешествие, но все летит кувырком… «Ибо сильна, как смерть, любовь, стрелы ее — стрелы огненные» — говорит библейский автор, и именно стрелы ничем не объяснимой, фатальной страсти поражают молодого врача. Однако влюбляется он не в юную красавицу, как того можно было бы ожидать, а в ее мать, жену своего начальника — женщину намного старше его.

Восточный мистицизм и западный рационализм, реинкарнация душ и психоанализ — встретившись, они образуют страшную реальность, в которой живут герои этого романа. Конец этой истории не может не быть трагичным. Белый человек, оказавшись в Индии, обречен на преображение — а под воздействием любви судьба удесятеряет свои силы.

---

— Посмотри, как все вокруг нас просто пропитано одухотворенностью, — сказал я ей, стараясь приободрить ее. И, произнеся это, я кивнул на цветущие сады, окружавшие огромный тибетский монастырь, высившийся дальше места нашей прогулки, прямо у дороги. — Вот так и должен выглядеть настоящий рай, исполненным одухотворенности. Он предназначен для жизни дольней, не горней.

И я снова вытащил свою камеру из чехла и попросил какого-то прохожего сфотографировать нас с разных точек дороги, которая, уходя вдаль, вилась мимо буддийских монастырей, каждый из которых был не похож на соседний, поскольку возводился в свое время представителями разных наций.

— После моей смерти моя душа, быть может, переберется в альбом для фотографий, и вспомнит, куда ей надо лететь, — сказал я по-английски молодой сиделке.

Но шутка моя не вызвала даже тени улыбки. Скорее, наоборот; она кивнула в подтверждение того, что подобная мысль правильна и понятна ей, поскольку, по ее представлению, человеку моего положения и моих лет вполне уместно уже было серьезно задуматься о смерти.

— Это просто стыд и срам — то, что ваши родители настаивают на немедленном возвращении, — продолжил я, обращаясь к Эйнат, которая не произнесла ни слова. — Но если ваш отец так уж спешит, — с подчеркнутой вежливостью продолжил я, — почему бы ему не отправиться одному, оставив нас здесь на несколько дней, до тех пор, пока вы не почувствуете себя лучше?

Но она продолжала молчать. Что-то странное почудилось мне в этом. Неужели сама мысль о том, что родители могут расстаться друг с другом, показалась ей неприемлемой, даже если речь шла о нескольких днях? — поразился я, или же ухудшение здоровья сделало ее равнодушной? Но именно потому, что этот вопрос так занимал меня, я не стал больше давить на Эйнат, ожидая немедленного ответа, особенно когда вдали, там, где заканчивалась накатанная и широкая дорога, я разглядел две коренастых фигуры — Лазара и его жены, — бредущих в розовом отсвете, отражающемся от речной глади позади них, прокладывая путь через толпу юных путешественников, только что прибывших из Гаи; по-видимому, они были оповещены о существовании гостиницы, из которой мы вышли на прогулку, и торопились ее отыскать.

— Мне очень нравится Индия, — сообщил я сопровождавшей нас девушке-индианке, хорошо понимая, что слово «нравится» плохо отражает суть того, что я хотел сказать, и я стал искать другое слово, способное лучше выразить и описать то странное ощущение свободы, что поднималось во мне. В эту минуту я увидел, что у Эйнат из носа потекла кровь, чего она, по-видимому не ощущала, по крайней мере, в первое время. Я не только тут же обнял ее, я приподнял ее и силой заставил сесть на камень, подставив сзади для опоры колено; я велел откинуть ей голову назад, положив ее мне на плечо; сам я сидел за ее спиной, носовым своим платком промокая струящуюся кровь. Красный ручеек являлся красноречивым свидетельством, подтверждавшим мою медицинскую интуицию. «Вот, — сказал я себе, — вот что говорит о том, насколько преждевременны эти разговоры о немедленном возвращении домой».

Но на самом деле уже было слишком поздно что-либо менять. Лазар и его жена вернулись из Гаи с авиабилетами для всех нас на завтрашний утренний рейс, и реакция Лазара на кровь, текущую из носа его дочери, была недвусмысленно решительной, особенно при виде насквозь пропитанного кровью носового платка.

— Что это, черт побери, надоумило вас затеять прогулку?

— Если вы хотите отбыть обратно завтрашним утром, — ответил я тоном, в котором сознательно совместил недовольство и упрек, — ей надо привыкнуть к свежему воздуху.

Похоже, что упрек уловила только жена Лазара. А сам он, глядя на дочь, пытавшуюся поднять голову, похоже еще больше уверил себя в необходимости вернуться домой как можно скорее — во избежание еще худшего поворота дел.

— Не нужно паники, — заявил он, как если бы являлся экспертом во всем происходящем. — У девочки всего лишь небольшое кровотечение из носа… его почти уже нет. Самое время нам всем вернуться в гостиницу — немного подкрепиться и начать укладываться.

Я снова вытащил из чехла камеру и сделал несколько снимков всех троих Лазаров, а затем и вместе с сиделкой. То же самое я попросил проделать Лазара. Но этим я не удовлетворился: поставив рядом Лазара и его жену и, пользуясь мягким освещением, я сделал еще один отличный снимок. В ответ на вопросительно поднятые брови Лазара, я сказал:

— Ценность всякого фильма определяется заключительными кадрами. А здесь — при этом невероятном свете и на этом месте просто грех упустить такую возможность. Тем более что с завтрашнего утра подобное вряд ли повторится — ведь мы все время будем в пути…

Лазар выглядел слишком усталым, чтобы принять хоть какое-то участие в этой моей внезапно вспыхнувшей страсти к фотографии, зато Дори приняла все происходящее благосклонно. По всему было видно, что она любит фотографироваться. Было нечто неожиданно трогательное в этой средних лет женщине, в том, как она, стараясь держаться прямо, втягивает выпирающий живот, как, садясь, вытягивает, скрещивая, длинные ноги, как, стоя перед объективом, вздергивает подбородок, и как один раз, и другой, и еще и еще раз улыбается безупречной улыбкой, готовая одарить ею мир столько раз, сколько требуется, делая это на мгновение раньше, чем палец фотографа нажмет на кнопку. И впервые за наше путешествие я ощутил легкий толчок сожаления и страстного желания. Я забрался так далеко, а увидел так мало. Удастся ли мне еще раз вернуться сюда в один прекрасный день?

Ну, а кроме того, я полагал, что внезапное кровотечение было вызвано общей слабостью Эйнат, но не исключено, что и началом месячных; такое случается нередко, правда, у более юных девушек; еще я не мог отделаться от назойливой мысли, что должен существовать небольшой источник кровотечения, связанный с проблемой плохой свертываемости крови, вызванной вирусным гепатитом. А потому я не спускал глаз с Эйнат, которая опиралась на индийскую сиделку. Жена Лазара тоже поддерживала ее, и все трое потихоньку двигались вслед за Лазаром по направлению к гостинице. Кто знал, какие сюрпризы могла поднести нам всем наша больная на пути к Израилю? Так думал я, невольно впадая в тот циничный, излюбленный профессором Хишиным тон, который тот применял, говоря о пациентах, вздумавших хитрить с ним или поймать его на слове. Подойдя ко входу в гостиницу, я механически — в который раз — вынул камеру из чехла и сделал последний снимок, на котором запечатлены были все четверо — индийская девушка и трое Лазаров. Пряча камеру обратно, я поразился мысли, пронзившей меня, — чья группа крови подойдет Эйнат для переливания, если этого потребуют обстоятельства? И, не имея к тому ни малейших оснований, сказал сам себе — единственно возможным донором в экстремальной ситуации может быть только жена Лазара, Дори.

Только она.

* * *

Всю ночь я проворочался в постели в своей маленькой комнате. Я был по-настоящему в ярости от решения Лазаров двинуться в путь с раннего утра. Был ли мой гнев вызван оскорбленным самолюбием из-за того, что со мной забыли посоветоваться? Или это было проявлением сварливой занудности, не в последнюю очередь от мысли, что я возвращаюсь домой, потеряв работу, пусть даже после того, как целую неделю, по двадцать четыре часа в сутки, проводил в обществе административного директора крупнейшей больницы, хотя сам этот факт ничего не решал в положении вещей, при котором по возвращении мне, скорее всего, предстояли — без особой надежды на успех — поиски места в отделении хирургии, увы, в какой-нибудь другой больнице. Когда я понял, что уснуть мне не удастся, я встал с постели и начал собираться. Зажег свет и стал укладывать медицинское снаряжение обратно в рюкзак, тщательно осматривая каждый предмет — так, как я делал всегда. Наш фармацевт был гением — он позаботился обо всем. И его представление о должном и необходимом в сочетании с точностью и рассчитанной экономичностью высветились мне особо ярко в тишине индийской ночи. И я взял себе на заметку: поблагодарить его, как только мы вернемся. А пока что я перебирал один предмет за другим, стараясь поместить его на прежнее место. К тому времени, когда багровая полоса восходящего солнца стала расти между рядами кокосовых пальм, все было закончено, и я решил, что успею еще урвать от бессонной ночи пару часов, не лишних перед предстоящей долгой дорогой. Из маленькой стеклянной трубочки, на которой заботливой рукой фармацевта был приклеен ярлычок с надписью от руки «Эффективное средство от бессонницы», я выудил гладкую синюю капсулу и проглотил ее.

Таблетка оказалась настолько эффективной, что Лазару пришлось долго трясти меня, прежде чем я открыл глаза, а его жена, которая наводила чистоту в кухне с такой истовостью, как если бы находилась в квартире лучших своих друзей, бросила на меня взгляд, который должен был выразить изумление моей ненасытной способностью к беспробудному сну. Что было несправедливо.