Авраам Иегошуа - Возвращение из Индии

• Название: Возвращение из Индии
• Автор: Авраам Иегошуа
• Издательство: Лимбус-Пресс, Издательство К.Тублина
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-8370-0561-9

Биньямин Рубин, выпускник медицинского факультета Еврейского университета Иерусалима, проходит ординатуру в одной из крупнейших больниц Тель-Авива. Внезапно он оказывается вовлеченным в странную авантюру — вместе с директором больницы и его женой он отправляется в Индию, чтобы найти и спасти от страшной опасности их дочь, молодую красавицу Эйнат.

Так начинается этот роман и это путешествие, но все летит кувырком… «Ибо сильна, как смерть, любовь, стрелы ее — стрелы огненные» — говорит библейский автор, и именно стрелы ничем не объяснимой, фатальной страсти поражают молодого врача. Однако влюбляется он не в юную красавицу, как того можно было бы ожидать, а в ее мать, жену своего начальника — женщину намного старше его.

Восточный мистицизм и западный рационализм, реинкарнация душ и психоанализ — встретившись, они образуют страшную реальность, в которой живут герои этого романа. Конец этой истории не может не быть трагичным. Белый человек, оказавшись в Индии, обречен на преображение — а под воздействием любви судьба удесятеряет свои силы.

---

Сон, который привиделся мне в самолете, не только встревожил меня, но и послужил предупреждением — я не должен здесь потеряться. Мне требовались данные по состоянию функций печени, свертываемости крови, уровня сахара и трансаминаз. Я был совершенно уверен в индийском докторе и его брате — они были связаны с Калькуттским университетом. Но когда шофер такси остановил машину возле аллеи, которая вела к самому заурядному жилому дому без каких-либо признаков медицинской лаборатории, я пал духом, и я не отпускал такси до тех самых пор, пока шофер не подвел меня к самой двери. К моему удивлению, это жалкое жилое строение высотой в несколько этажей было оборудовано маленьким эскалатором, о котором, к сожалению, нельзя было сказать, работает он или нет, поскольку все его ступени были заняты спящими людьми; свернувшись самым прихотливым образом, они напоминали черных змей. Лестничные площадки в этот ранний час были также забиты спящими людьми. Водитель такси немедленно снял свои сандалии и стал босыми ногами осторожно переступать через спящих. Я последовал его примеру, но остался в носках. Таким образом мы добрались до квартиры доктора, где обнаружили визитную карточку, подобную той, что лежала у меня в кармане, и которая была прикноплена к двери. Без лишних церемоний таксист вошел внутрь и поднял доктора с постели. Доктор, на гладком, тонком, почти мальчишеском теле которого были только узкие плавки, вовсе не выразил удивления, увидев меня на пороге. Наоборот. Радостным голосом он закричал:

— Ну, вот! С самого начала я говорил своему брату: «В конце концов доктор Биньямин вынужден будет разыскать нас, если он хочет узнать, как на самом деле обстоят дела». Но кто мог бы поверить, что это произойдет так скоро?

Он рассмеялся, а затем провел меня в большую запыленную комнату, украшенную множеством ковров и орнаментов, в которой две маленькие девочки спали, лежа на тахте. Он быстро перенес их в другую комнату, а затем исчез, появившись через несколько минут одетым в серый костюм европейского покроя. Немедленно он взял у меня пробирки, внимательно слушая то, что я рассказал ему о состоянии моей пациентки и о моих по этому поводу подозрениях, и чистой, тонкой рукой написал сопроводительный лист с объяснением тех проверок, которым я хотел подвергнуть образцы; проделано все это было профессионально и уверенно. Ничто не казалось ему невозможным и незначительным. Затем он поднялся и сказал:

— Дайте мне полдня, и мы с братом принесем вам все требуемые результаты. Если вы опоздаете на полуденный рейс, вы всегда достанете билет на пятичасовой поезд, который прибудет в Гаю на рассвете.

Затем он бросил тонкий плед на тахту, на которой перед тем спали девочки, чуть-чуть взбил подушки и сдвинул их. Взяв несколько ароматических палочек, он поместил их в глубокий стакан и поджег, чтобы освежить воздух, сказав:

— Можете здесь отдохнуть немного, а еще лучше — поспать. Это вас освежит… что совсем не будет лишним, когда вы вернетесь к своей больной, ради которой вы проделали весь этот путь до Калькутты…

* * *

В этой гостеприимной комнате, украшенной гирляндами цветов и маленькими статуэтками богов с обезьяньими и слоновьими головами (потом я узнал, что первого звали Хануман, а второго Ганеша), я и пришел в себя какое-то время спустя. Запах ароматических палочек наполнял комнату. Все это абсолютно не походило на преисподнюю. Я быстро сел на тахту, разглядывая свои ноги в носках и размышляя о том, как странно протекает мое путешествие в эти места, и удивился, не в силах понять, связано все это исключительно с состоянием моей больной, или я просто хотел доказать профессору Хишину, какой я преданный своему делу и решительный врач, абсолютно подготовленный профессионально, чтобы должным образом и в самые кратчайшие сроки решать все проблемы, связанные со здоровьем пациента. И тут я достал из кармана вторую почтовую открытку и написал, не задумываясь:

«Дорогой профессор Хишин! Привет из Калькутты, где находится самый последний из кругов людской нищеты и страдания. Я забрался сюда, чтобы добиться надежного и подробного диагноза для нашей пациентки, чье состояние гораздо более угрожающе, чем вы можете себе представить. Лазары очень милы, а Индия исключительно интересна. Ваш „идеальный“ протеже». Мне хотелось добавить «которого вы совратили», но удержался. Как он все это воспримет? Даже слово «идеальный», которое я заключил в кавычки, выглядело легкомысленно. Что, если он все уже позабыл?

Я отправил открытку обратно в карман. Она попала бы к адресату после моего возвращения домой; какой же смысл был посылать ее? Я снял свитер и прислушался к легким шагам за дверью. Что знала обо мне жена доктора? Но ложе было таким мягким… я вытянулся на тахте, ощущая смертельную усталость, и предался собственным мыслям. Это место представлялось мне крошечным уголком рая в центре ада, которого я по-настоящему еще не ощущал; а раз так, то и не испытывал никакого желания гордиться своим пребыванием в нем.

Но, несмотря на всю свою усталость, мне не удалось по-настоящему уснуть. Я смог только задремать, потому что люди, спавшие на ступенях, пробуждаясь, все время шумели, в то время как жильцы дома гнали их прочь, а эскалатор, освобождаясь от непредвиденной ночной ноши, начал ерзать туда и сюда. Две маленькие девочки доктора добавляли шума, попеременно открывая и закрывая дверь — и делали это до тех пор, пока я не пригласил их войти в комнату. Какое-то время они колебались, но в конце концов застенчиво зашли, одетые в школьную униформу, состоявшую из тонкого розового сари, с голубыми бантами в волосах и ранцами за плечами. Я попытался разговорить их, а когда это не удалось, попробовал рассмешить, делая потешные рожки, но они даже не улыбнулись; похоже, они решили, что подобные гримасы естественны для европейца. В конце концов явилась их мать и отправила девочек в школу. Но она явно не могла решить, можно ли оставить меня в квартире, и я спросил:

— Как вы полагаете, может, есть смысл мне выбраться на воздух и немного пройтись по городу? Есть ли здесь какая-нибудь река?

И, конечно, здесь была река, называвшаяся Хугли-ривер с многочисленными причалами, а кроме того имелся собственный форт, носивший гордое имя Форт-Вильям. «Было бы крайне жаль не увидеть все эти красоты», — подумал я, и распрощался с гостеприимными хозяевами. Спускаясь, я сосчитал количество ступеней, с тем чтобы на обратном пути легче было найти нужный дом.

Оказавшись снаружи, я наметил ориентиры, которые помогут мне найти нужный подъезд, для чего несколько раз сходил туда-сюда для начальной практики. Но когда, обретя некоторую уверенность, я добрался до главной улицы, то в ту же секунду был окружен несущейся куда-то толпой и понял, что являюсь среди них единственным иностранцем. Внезапно я почувствовал слабость и вспомнил свой сон. Мне следовало быть настороже, не забираясь чересчур далеко, поскольку мне предстояло еще вернуться; жена Лазара, кажется, уверовала в меня, ведь я не был туристом, оставаясь все это время лечащим врачом, а потому обязан был вернуться к моему пациенту, чье нежное, желтоватое от болезни лицо время от времени всплывало в моем сознании, сопровождаемое бессмысленной улыбкой, отражавшейся отблеском в глазах ее матери. Я решил отказаться от прогулки к реке и причалу, равно как и от посещения красивейшей площади Калькутты, и ограничиться безопасным променадом по узкому кругу, не выходя на улицы за его пределы. Приблизительно каждые полчаса я возвращался и стоял перед фасадом «моего» дома, время от времени поднимаясь по лестнице к двери докторской квартиры и, постучав, тревожно ожидал результата лабораторных исследований.

На одной из прилетающих улиц мое внимание привлекла огромная толпа, теснившаяся возле какого-то здания. Сначала я подумал, что это остатки какой-то крепости, но подойдя поближе, понял, что это большой и древний кинотеатр, обклеенный красочными афишами. На тротуаре лежала старая женщина, мне показалось, что она была мертва. Несколько прокаженных сидели рядом, горящими глазами глядя на проходящих внутрь кинозала. «Может быть, я лучше узнаю Индию, познакомившись с ее кино», — подумал я и, купив билет, оказался в необъятном темном помещении, все в деревянных колоннах, с которых осыпалась резьба. Я увидел бесчисленные ряды голов, на некоторых были тюрбаны, но большинство составляли кудрявые, стриженные и бритые.

С того момента как я вошел, все взоры были обращены на меня, как если бы люди, заполнившие кинотеатр, узрели вдруг нечто никогда не виданное, ни на что не похожее, пахнущее странно и передвигающееся неведомым образом. Я выбрал кресло в одном из средних рядов, и зрители с готовностью поднялись, чтобы дать мне пройти; улыбались они при этом вполне дружелюбно и ободряюще. Но не успел я усесться, как явился контролер со значком, прикрепленным к груди большой булавкой, и настойчиво начал уговаривать меня пересесть на другое место, более, как я подозреваю, в его представлении почетное. Поначалу я пробовал отказываться, и тогда, обращаясь к десяткам лиц, вовлеченных в эту пантомиму, он ткнул пальцем в их сторону и громко заявил: «Это плохие парни. Очень плохие», — после чего плохие парни дружно закивали и залились смехом. Уже из последних сил я попробовал еще раз отказаться, но он был настойчив; пройдя через весь ряд, он с силой схватил меня за руку и вновь воззвал к зрителям, не перестававшим расплываться в улыбке. Кончилось тем, что он подвел меня к креслу, обтянутому красным бархатом, которое с годами стало потерто-розовым, подобно шкуре запаршивевшего старого животного. И на месте, знавшем гостей, несомненно, более благородных, чем я, я сидел в ожидании киноленты, лишенной субтитров, в котором тоненькая и юная индийская кинозвезда страдала не от угрызений совести, а от неразделенной любви.