Неизвестно - Александр Поляков Великаны сумрака

• Название: Александр Поляков Великаны сумрака
• Автор: Неизвестно
• Жанр: Прочая старинная литература

---

Ты помнишь дом за Невскою заставой?

Там жили бедность, дружба и любовь;

Друзьям нужда казалася забавой,

И вместо дров их часто грела кровь.

— Стихи? Мне? — растрогался Сергей, зябко поводя пле­чами, укрытыми битым молью поддергузиком. — Как-то гру­стно. Словно прощаешься. Грела кровь? Кровь, кровь. — повторил задумчиво.

Затуманенным взглядом скользнул по окнам и вдруг боль­но вцепился в Левушкину руку: мутные фигуры перебегали от ворот к крыльцу; тускло блеснули форменные пуговицы: они, гости из «лазоревого ведомства» — жандармы! Просну­лась испуганная Лариса, прижалась к мужу.

Ворвались. Загремели, затопали. Запах табака, бриолина, ваксы.

Обыск продолжался почти три часа. Обшарили все углы, перетрогали каждую вещь — ничего.

Стало быть, не зря полдня они сжигали крамольные сти­хи, дневники, записки — все, что могло навредить во время визита непрошеных гостей с револьверами и шашками. Как чувствовали! Самые ценные книги и брошюры Перовская увезла на извозчике. Близорукая Лариса, вплотную подно­ся листок к темным от расширенных зрачков глазам, оце­нивала каждую бумагу. Но близорукость-то и сыграла злую шутку...

Майор Ремер разочарованно вздохнул, потер набрякшие веки. Что ж, надо уходить: не пойман не вор. Он тяжело шаг­нул к двери, и тут взгляд его упал на лубочный ящик в непри­метном углу комнаты. Дал знак унтеру.

— Зряшный мусор, ваше благородие, — развел руками Синегуб; стриженный под горшок, с едва пробивающейся бородкой: ни дать, ни взять рабочий, намедни прибывший из деревни. (Разве скажешь, что это помещик Екатеринославс- кой губернии?) Он был спокоен.

Посыпались мятые бумажки — такими в съестных лавках завертывают селедку с колбасой или соленые огурцы с варе­ной картошкой: вполне фабричный обед! И вдруг...

Яркие строчки (красные чернила!) ударили по глазам Сер­гея. «Да это же черновики двух моих стихотворений! Поче­му? Как? Значит, жена, не разглядев, бросила их туда же. Все пропало!»

Майор Ремер понимал в поэзии толк. Он и сам баловался. На день ангела начальника штаба Отдельного корпуса жан­дармов Мезенцева сочинил ему такой виватный акростих, что генерал-адъютант прослезился. Ремер ждал: к Рожде­ству дадут подполковника.

Жандарм, не спеша, почти бережно расправил листок и прочел вслух, с немецкой отчетливостью произнося каждое слово:

Мы под звуки вольных песен Уничтожим подлецов.

Палача царя повесим,

С ним дворянство и купцов!

— Как страшно! Но вы совсем забыли про нас, бедных жан­дармов? — натянуто улыбнулся. — Что с нами-то будет? Впро­чем. Сияла ночь. Луной был полон сад. Это мне ближе. А знаете, композитор Чайковский считает Фета явлением со­вершенно исключительным. Благоуханная поэзия! Но тут.

Ремер поиграл темляком шашки, брезгливо поморщился:

— Соки народа. Стало быть, довольно. Ха-ха. Им по- вшиному сосать. Гадость. Это бездарно, господа! Бьюсь об заклад: рабочие вы не настоящие.

Втолкнули в «черную карету», повезли. Два жандарма впе­реди, хмурыми лицами к арестованным; двое — по бокам: прижали тесно, ни вздохнуть, ни выдохнуть.

А дальше — допрос в разных комнатах. Прокурор заявил Левушке почти торжественно:

— Вы обвиняетесь в принадлежности к тайному сообще­ству, имеющему цель ниспровергнуть существующую фор­му правления. Обвиняетесь в преступном заговоре против священной особы Его Императорского Величества.

Потом его вели темными узкими проходами, дошли, нако­нец, до низкого свода, откуда шагнули в сырую душную ка­морку. Вокруг тотчас бесшумно забегали в войлочных ботин­ках унтер-офицеры крепостной стражи. Тихомирову велели раздеться догола. Бросили на лавку арестантское платье: фланелевый халат грязно-зеленого цвета, длинные плотной вязки шерстяные чулки, желтые туфли, да такие огромные, что совсем не держались на ногах.

Снова пошли по коридорам. Ввели в одиночную камеру. В окне Левушка успел поймать силуэт трубы монетного двора. Та-а-ак.. .Значит, его камера в юго-западном углу крепости, в выходящем на Неву бастионе.

За спиной захлопнулась массивная дубовая дверь с «глаз­ком». Унтер повернул ключ. Тихомиров остался один в мрач­ной и тесной камере.

Как густо, как отвратительно выкрашен покрытый вой­локом пол. Потрясенному, раздавленному, ему вдруг показа­лось, что в неподвижном спертом воздухе на миг пахнуло за­лежалой малиновой пастилой. Той самой, керченской. Тоска охватила Левушку. Он ткнулся горячим лбом в оклеенную желтыми, под цвет башмакам, обоями стену.

Казалось, жизнь остановилась. Слава Богу, потом стала приходить Соня Перовская. Она назвалась его невестой, и от этого сладко билось измученное арестантское сердце.

Глава двенадцатая

Агент наружного наблюдения Елисей Обухов пребывал в унынии: стоило выслеживаемому нигилисту попасть на Не­вский и приблизиться к Морской улице, как злодей тут же исчезал без следа. Конечно, Обухов был рад, что недавно раз­громили целое гнездо пропагандистов за Невской заставой, и, ясное дело, не без его участия, но то, что хитрый Клеменц и не менее хитрый Бородин (по слухам князь Кропоткин) во­дят его за нос, — это выводило агента из себя. Елисей был парень не промах, он за Вырицей домик построил, где хозяй­ствовала добродетельная и работящая жена — огородничала, поросят с курочками выращивала, варенья из ягод варила. И он давно приметил, что пропадают социалисты аккурат у дома доктора Ореста Веймара, хирурга с широчайшими зна­комствами и связями. На свой страх и риск Обухов сел на хвост раздушенному красавцу, но его карета подкатила к парадному подъезду Зимнего дворца, откуда вырывались зву­ки торжественной музыки: начинался праздничный бал. Ну и куда ему, агенту наружки? Вздохнул, да и вернулся.

Надо сказать, судьба улыбалась Оресту Эдуардовичу, но и он сам бесстрашно шел навстречу судьбе. Отличился на войне с турками, командуя военно-полевым госпиталем, и не только командовал — забрызганный кровью день и ночь оперировал раненых, спасал солдат и офицеров, землепаш­цев и дворянских отпрысков. Супруга наследника престола Мария Федоровна, покровительствующая госпиталю, под­несла хирургу свой портрет, украшенный бриллиантами; с тех пор Веймара называли не иначе как «цесаревнин док­тор». За балканскую кампанию был осыпан наградами, да какими — орденами св. Анны на шее, св. Станислава в пет­лице и даже св. Владимира с мечами, и на звезде последнего ясно читалось: «Польза, честь и слава».

На балу во дворце Веймар много танцевал. И главное — с красавицей цесаревной, осчастливевшей его двумя контр­дансами.

Затем отправились играть в карты к князю Голицыну. И после второго лабета, не слишком-то огорчившего доктора, выпивший шампанского Мезенцев шепнул про Кропотки­на: вот, дескать, даже среди таких фамилий встречаются от­щепенцы; да, славу Богу, есть у нас преданные престолу ра­бочие-ткачи, которые и донесли.

— Представьте себе, сей князь одержим идеей крестьянс­кого бунта в Поволжье. Оттуда думал идти со смутьянами на Москву. Хорош Рюрикович!

Сколько же раз доктор прятал в своей клинике попавшего под слежку Кропоткина! «Что делать? Следует предупредить Петра. Успеть бы.» — сославшись на приступ мигрени, за­торопился домой Веймар.

В последние дни Кропоткин, Кравчинский и Клеменц жили тревожно и нервно. Полиция разгромила рабочий кру­жок на Выборгской стороне, в марте арестовали целую груп­пу распропагандированных ткачей во главе со Степаном Кузовлевым; прихватили и бывшего студента Низовкина, который, выгораживая себя, выдал оставшихся на свободе.

Загадочные незнакомцы теперь бродили вокруг дома Кро­поткина, заходили к нему под невероятными предлогами. Один из них, назвавшись коммивояжером, хотел купить лес в его степном тамбовском имении, где деревьев-то было раз, два и обчелся. Князь потом увидел в окно, как коммивояжер вышел на Малую Морскую, махнул рукой; к нему прибли­зился сутуловатый человек в рабочей чуйке. Кропоткин вздрогнул: неужели ткач Кузовлев? Почему? Ведь он заарес­тован!

«Нет, оставаться здесь больше нельзя», — рвал князь бу­маги. Хорошо, что он уже выступил в Географическом обще­стве, и великий геолог Барбот де Марни тут же предложил ему место председателя отделения физической географии. Наивный старик: он верил, что главное для докладчика — новый взгляд на делювиальный период в рассеивании валу­нов по северной и средней России.

Но древний ледник разнес валуны только по северной и средней части. Идеи социализма и анархии нужно разнести по всей Империи.

Князь вскочил в дрожки. На Невском он оглянулся: пого­ни не было. У дома Веймара увидел доктора, торопливо садя­щегося в экипаж. Окликнул, но Веймар не услышал. И тут заметил, как по проспекту вскачь за ними несется другой извозчик. Сердце забилось, и не зря. Из догнавших дрожек высунулся все тот же ткач Кузовлев.