Роберт Стивенсон - Новые арабские ночи

• Название: Новые арабские ночи
• Автор: Роберт Стивенсон
• Жанр: Прочие приключения

Произведения, входящие в настоящий том, великолепно раскрывают многогранность творческой палитры автора. «Вечерние беседы на острове» переносят читателя в романтический мир островов Полинезии. Повесть «Путешествие внутрь страны» представляет собой воспоминания о путешествии автора на лодке от Антверпена до Парижа. В сборнике «Новые арабские ночи» описания похождений фантастического принца Богемского сменяются таинственной атмосферой «Павильона на холме», яркие картины средневековой Франции уступают место реальным фактам серии злодейских убийств, которые легли в основу повести ужасов «Похититель трупов». И, как всегда у Стивенсона, читателя порадуют напряженная занимательная фабула, живописная образность речи, отточенный стиль.

Книга предназначена для широкого круга читателей, особенно для детей среднего и старшего школьного возраста.

---

Стены казались наполовину разъеденными и разваливающимися, так как они были построены из мягкого камня, легко разрушающегося от едкого приморского воздуха и резких его перемен. Внутри же было положительно сыро. Обоим нам, — молодым джентльменам, привыкшим к комфорту городской жизни, — показалось невозможным тут жить, и мы тотчас принялись за поиски более удобного помещения.

Мы быстро нашли то, что нам было нужно. В северной части имения, в диком ландшафте старых дюн, уже покрывшихся травой и деревьями, но еще соседствующих с холмами голого, сыпучего песка, оказался небольшой двухэтажный павильон, выстроенный недавно и уже в новом стиле, он как раз подошел к нашим вкусам.

В этом одиноком домике мы провели с Норсмауром целых четыре зимних, ненастных месяца, много читая, но мало разговаривая и встречаясь друг с другом почти исключительно в часы принятия пищи. Вероятно я и больше бы здесь прожил, но в один мартовский вечер мы совершенно неожиданно, в первый раз в жизни, поссорились. Помню, в пылу спора, Норсмаур не в меру повысил голос, а я, надо полагать, в долгу не остался и уязвил его колкой фразой.

Вдруг Норсмаур вскочил со своего стула и бросился на меня с такой стремительностью, что я еле успел стать в оборонительное положение. Пришлось, говоря без преувеличения, буквально защищать свою жизнь. Мы были почти равной силы, и он нападал с такой яростью, точно черт в него вселился. С величайшим трудом удалось его усмирить.

На следующее утро мы встретились так, как встречались каждое утро, как ни в чем не бывало, но я счел более деликатным, — да признаться, и более благоразумным, — заявить ему, что уезжаю. Он меня не удерживал, и я в тот же день уехал.

Девять лет спустя я снова очутился недалеко от Граден-Истера.

Я путешествовал тогда по Англии в одноконной телеге, с походной палаткой и небольшой переносной печкой для моей незатейливой кухни. Сам я целый день шел пешком около телеги. Вечером я распрягал лошадь и устраивал ночевку, по возможности в уединенном месте, в какой-нибудь ложбинке между холмами или в кустах, если только вблизи не было леса.

Кочуя таким образом, как цыган, я посетил самые безлюдные и дикие области Англии и Шотландии. Никто не беспокоил меня письмами, так как я по-прежнему оставался без друзей и знакомых, а теперь, даже без постоянной или хотя бы «главной квартиры», если не считать таковой контору моего поверенного, от которого я два раза в год получал нужные мне деньги из моего годового дохода.

Этот образ жизни я считал верхом блаженства и совершенно серьезно думал, что весь свой век проживу в вольных кочевках, пока не стукнет смертный час, и я свалюсь в какую-нибудь придорожную канаву.

Больше всего меня занимало в кочевках, больше всего заботило — это отыскать самые дикие, совсем безлюдные закоулки, где бы я мог поставить свою палатку на несколько дней, пока мне не вздумается тронуться дальше, без опасения каких-либо помех и главное без риска знакомств.

И вот однажды, находясь в Шотландии, на берегу Немецкого моря, я вдруг вспомнил о павильоне Норсмаура, о диких дюнах и голых песчаных холмах вокруг. Вспомнил, что ближайшая от него проселочная дорога проходила мили за три, а первое от него поселение — маленькая рыбацкая деревушка — милях в шести или семи. Вспомнилась пустынная песчаная полоса, тянувшаяся около десяти миль, вдоль моря, безлюдный, отлогий берег, к которому даже большая лодка не может подойти, вследствие ничтожной глубины воды. Вряд ли во всем Соединенном королевстве найдется другое место, где можно было бы лучше скрыться от людей. Я решил немедленно отправиться в Граден-Истер и провести целую неделю в лесу, примыкающем там к дюнам. После продолжительного перехода я добрел до павильона в ненастный сентябрьский день, как раз к закату солнца.

Я уже говорил, что местность около павильона состояла из раскиданных вперемежку песчаных бугров и так называемых линксов, то есть тех же несчастных бугров, но уже окрепших и поросших зеленью. Сам павильон стоял на ровном месте, немного позади начинался лес густой каймой бузинных деревьев, точно повалившихся друг на друга из-за постоянных ветров, впереди, между фасадом павильона и морем, было только несколько низких песчаных холмов. К северу, на берегу выступала массивная каменная ограда, служившая защитой от песка, вследствие чего береговая линия образовывала здесь песчаную косу между двумя бухточками. Во время прилива вся коса заливалась водой, кроме каменной ее оконечности, которая тогда выступала маленьким, но ясно обозначенным островком, при спаде же воды простирался на очень большое расстояние подвижный, засасывающий песок. Это была Граденская «топь», пользовавшаяся самой плохой репутацией во всей округе. Говорили, что пески, между островком и пляжем, могут засосать человека в четыре с половиной минуты, но такое утверждение, надо полагать, вряд ли было основано на точных примерах. Тем не менее, топь оставалась топью.

Главными обитателями Граден-Истера были дикие кролики и морские чайки, последние летали несметными стаями и с утра до вечера наполняли воздух гамом. В летние дни ландшафт, вероятно, не лишен красок и, быть может, даже приветливости, но в сумерках ненастного сентябрьского дня, ветреного и холодного, при унылом гуле морского прибоя, он наводит мысли лишь на кораблекрушения и гибель моряков. Как нарочно, при моем прибытии такое внушение усиливалось зрелищем на горизонте небольшого судна, тяжело лавировавшего против ветра, а вблизи берега — заливался волнами полуразрушенный остов затонувшей и затянутой песком рыбачьей баржи.

Павильон был итальянского стиля, в два этажа; его построил предыдущий собственник имения, дядя Норсмаура, очень щедрый, но бестолковый любитель искусства. Вокруг павильона была разделана ровная площадь для сада, но принялись только немногие грубые цветы, теперь одичалые. Ставни во всех окнах были наглухо заколочены, и павильон вообще выглядел не как дом, недавно оставленный жильцами, а как ненужная постройка, в которой никто не обитал. Норсмаур, по крайней мере, никогда не бывал в своем имении.

— Где он теперь? — подумал я, и в голове мелькнул его образ. — Валяется в каюте своей яхты — надутый, сердитый? Или вдруг снова появился в лондонском высшем свете, и все заговорили о его сумасбродных выходках, а он опять внезапно исчез?

Я оглянулся кругом.

Местность имела такой дикий вид, а в трубах мертвого дома, при порывах ветра, завывало так сильно, так странно, что даже я, — добровольный скиталец и отшельник, почувствовал что-то вроде страха и, схватив лошадь за уздцы, быстро повел телегу к лесу, точно мне нужно было бежать, от чего-то спасаться.

Граденский лес был искусственного происхождения, его когда-то насадили для защиты посевов от морского ветра и песка. По мере удаления от моря бузина сменялась другими низкорослыми деревьями и густым кустарником. Растительность здесь выдерживала тяжелую борьбу за существование. Деревья целыми сутками расшатывались жестокими зимними бурями, а ветра в этой местности вообще так сильны, что листва деревьев нередко отлетает еще весной. Внутри леса почва постепенно поднималась, образуя небольшой лесистый холм, который вместе с островком береговой косы, служил приметой для рыбаков. Когда холм открывался на север от островка, надо было держать курс круто на восток, чтобы не наскочить на Граденские отмели и камни. В низменной части леса протекал ручей, и он засорялся до такой степени падающими листьями и им же наносимой тиной, что местами распадался на маленькие озерки, болота и лужи. Разумеется, в этом лесу никто не жил. Сохранились лишь развалины от двух небольших домов. По рассказам Норсмаура, эти дома были построены монахами и в давние времена служили обителью для благочестивых отшельников. Мне, однако, удалось найти нечто вроде жилища — пещеру, или, точнее, довольно большую выемку в подъеме холма; тут же пробивался ключ свежей и чистой воды. Здесь я поставил свою палатку и развел костер для приготовления ужина. Для лошади нашелся свежий корм недалеко от стоянки. Должен еще добавить, что выступы «пещеры» не только скрывали свет моего огня, но и защищали от ветра, который к ночи стал еще холоднее и сильнее.

Кочевая жизнь давно меня закалила от невзгод и лишений, приучила к умеренности в еде и вообще во всем образе жизни. Я ничего не пил, кроме воды, и очень редко ел кушанья из более дорогого продукта, чем овсяная мука: я пек лепешки из нее и запивал их или жидкой овсянкой, или водой. Спал я совсем мало: всегда до света я был уже на ногах, а вечером бодрствовал очень долго при свете звезд и даже в полной темноте.

Поэтому, хотя я в этот день, после продолжительного перехода с прежней стоянки, лег рано, около восьми вечера, и сразу заснул, уже в одиннадцать я проснулся, совершенно бодрый, не чувствуя никакой усталости.