Юрий Щеглов - Бенкендорф. Сиятельный жандарм

• Название: Бенкендорф. Сиятельный жандарм
• Автор: Юрий Щеглов
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-010531-2, 5-271-02952-2

До сих пор личность А. Х. Бенкендорфа освещалась в нашей истории и литературе весьма односторонне. В течение долгих лет он нес на себе тяжелый груз часто недоказанных и безосновательных обвинений. Между тем жизнь храброго воина и верного сподвижника Николая I достойна более пристального и внимательного изучения и понимания.

---

— Как ты думаешь: сколько вся эта затея стоила? И в Петербурге мы не видели подобного великолепия.

— Тебе не понравилось празднество?

— Наоборот: я просто счастлива! Но кто у графа министр финансов? Еврей Зюсс не сумел бы изобрести для герцога Карла Александра роскошнее зрелища, а он был мастер по устройству всяких увеселений, карнавалов и фейерверков, не говоря уже о том, что он их субсидировал. Откуда Зюсс брал деньги — понятно. При его изворотливости! Но кто у графа Петра управляет финансами?

— Милая Тилли, — засмеялся Бенкендорф, целуя ее в щеку, — здесь не нужен никому твой еврей Зюсс. И в этом краю нет такого понятия: финансы. Это я Тебе говорю — обер-квартирмейстер подполковничьего чина, служивший у графа Петра в одной из самых больших и сильных армий мира. У жителей провинции берут в государственную казну все, чем они располагают, кроме самой жизни и небольших средств для ее поддержания. Твой Зюсс не продержался бы здесь со своими хитроумными налогами и дня. Зюсс! О Господи! Финансы! Налоги! Никто, особенно в Малороссии, не интересуется, что сколько стоит. Предписывают — каждый на своем месте: доставить! И рабы радостно доставляют. Тебе суждено жить в рабской стране, Тилли, где рабы счастливы выпавшей им долей.

— Невероятно! — воскликнула Тилли, общавшаяся в Монбельяре с поклонниками Руссо. — Не может быть!

— Может, — ответил Бенкендорф, снимая мундир и откладывая его вместе со шпагой. — Ты еще очень молода, Тилли. Я отдохну немного рядом с тобой и потом спущусь вниз. Мне еще надо проверить, устранены ли поломки в каретах Нелидовой и Клингера. И хорошо ли накормили лошадей.

В Христофоре Бенкендорфе совмещалось как бы два человека. Один хитрый, изворотливый и очень рациональный гатчинец, волевой и дисциплинированный, честный остзеец, хорошо усвоивший, что цесаревич ненавидит воров и обманщиков, преследуя их в пику императрице Екатерине, смотревшей сквозь пальцы на разного рода спекуляции ближайшего окружения, и другой — мягкий, отзывчивый, иногда впадающий в сентиментальность потомок франконских мелкопоместных дворян-служак, любящих семейный уют и мечтающих о целом выводке детей. Полная грудь Тилли и мощные бедра обещали ему эти радости. И он не пожалел, что в угоду великой княгине быстро женился на Тилли и вывез ее в Петербург. Иначе ей сюда бы не попасть. Ни императрица, ни цесаревич не пожалели бы великую княгиню. Фрейлин в Петербурге хватало. Но Доротее никто не нужен, кроме Тилли.

— О Господи, — бормотал бывший обер-квартирмейстер Дунайской армии Бенкендорф, бережно укрывая жену. — Финансовая система! Налоги! Еврей Зюсс! О чем она думает?! Бедная моя девочка! Что у нее в голове? Сколько она выстрадала в приживалках у герцога!

Впрочем, Фридрих Евгений относился к Тилли как к родной дочери. Но все равно при монбельярском дворе жить не всегда сладко. Женщина должна иметь собственный дом, семью и мужа. Разонравишься хозяевам, и тебя выставят за порог.

Чутье Бенкендорфа не подвело и на сей раз. Он знал цену благоволения сильных мира сего. Нутром он предчувствовал то, что случится с ними через десятилетие. Но сегодня они счастливы, и он вновь поцеловал жену.

Когда Бенкендорф ушел проверить состояние транспорта и отдать распоряжения на следующий день, Тилли уже спала спокойно — крепким, в сущности, деревенским сном, чтобы наутро подняться отдохнувшей и посвежевшей.

В дворцовой конторе Бенкендорфа поджидал Соломон Оппенгеймер.

— Ваше сиятельство, — обрадовался он, — бумаги готовы. Нужна только ваша подпись. Вы можете мне полностью довериться. Я имел дело с представителями его высочества цесаревича Павла Петровича и знаю их превосходные качества — точность и честность. Но если желаете — проверьте.

Бенкендорф просмотрел бумаги. Они были в образцовом порядке.

— Послушайте, господин Оппенгеймер, — обратился Бенкендорф к банкиру, — кем вам приходится некий Иосиф Зюсс, банкир гросс-герцога Виртембергского Карла Александра?

— О, вы мне делаете честь, ваше сиятельство, вспомнив моего великого предка. Мы, Оппенгеймеры, обширная семья. Иосиф Зюсс — двоюродный брат моего деда. Я хотел вам еще сообщить, что в случае каких-либо затруднений здесь вы можете спокойно обратиться к фон Цейтлину — доверенному лицу князя Потемкина. У меня существует с ним договоренность. Вы довольны, ваше сиятельство?

— Вполне!

— Тогда счастливого пути. И передайте привет великолепной Вене!

Соломон Оппенгеймер с достоинством откланялся и покинул дворцовую контору, не выразив неудовольствия, что ему пришлось провести здесь в ожидании половину праздничного дня. Он знал, что не останется внакладе. А Бенкендорф отправился на хозяйственный двор, в конюшни и к каретным мастерам — у него тоже не было иного выхода. Гатчинцы отличались добросовестностью. И не скоро он попадет в постель к жене, чтобы прижаться к теплому боку мирно спящей Тилли.

Часть вторая Сражения с Бонапартом

Гатчинцы

Отношения с правящим тезкой, едва тот занял престол, складывались не просто. По традиции Бенкендорфы служили в Семеновском полку, но только Александра включили в список флигель-адъютантов с отчислением в свиту его величества. Произошло это в начале 1800 года. Если быть до конца откровенным с собой, то Бенкендорф после гибели благодетеля государя Павла Петровича знал, что здравствующий император отправил бы любого представителя семейства немедля в отставку, удалив от двора, откажи им вдовствующая императрица-мать в поддержке. Император Александр совершенно не переносил людей двух категорий: тех, кто так или иначе участвовал в перевороте 11 марта 1801 года (исключение по разным причинам он сделал для Уварова, Беннигсена и еще двух-трех человек), и тех, кто остался верен памяти покойного государя. Здесь тоже имелись исключения. Аракчеев, например, или Бенкендорфы. Однако не все друзья покойного государя подавали в отставку, подобно графу Румянцеву-Задунайскому, после насильственной кончины голштейнского гросс-герцога и русского императора Петра III. Екатерина II отставки не приняла, но, встречаясь с преданным супругу сподвижником, глазки все-таки прятала. Граф Петр убеждений не изменил до смерти, оказывая великому князю Павлу царские почести. В его традиционной привязанности к монарху, вовсе не бездарному и пустому, как его привыкли изображать, содержался глубокий легитимный смысл.

Запроектированная императрицей-матерью дружба между ее сыновьями и детьми Тилли не сложилась. Да и как ей было сложиться, когда в глазах Бенкендорфа нынешний император легко прочитывал одновременно с готовностью служить престолу и отечеству неисчезающий, хотя и невысказываемый укор.

Бенкендорфы не Палены, и не Панины, и уж тем более не Зубовы с их никчемным и злобным папашей и сестрой — наложницей британских лицемеров — посла Витворта, а затем и принца Уэльского Георга — the first gentleman in Europe[26]. Наследник Георга III, часто впадавшего в умопомешательство, в женщинах знал толк. Его супруга мистрис Фицгерберт, брак с которой парламент не признавал, считая его mésalliance’ом[27], леди Джерсей и затем Ольга Зубова-Жеребцова свидетельствовали о безукоризненном вкусе принца и о склонности Зубовых к английской валюте.

Бенкендорфы настоящие гатчинцы в самом прямом смысле слова, а гатчинцы и присяга нераздельны. Покойный государь Бенкендорфов жаловал и в них не сомневался. Ермолая сделал смотрителем Гатчинского замка, оставил бы смотрителем Михайловского — ни Беннигсену, ни Зубовым в спальню не проникнуть. Ермолай служил у великого князя в лучшие гатчинские годы. Несмотря на то что являлся вотчинником Асса и Штернгофа, страдал скуповатостью и пристрастием к картофельным приправам. Любил повторять:

— Без копейки нет рубля.

Государь Павел Петрович не единожды внушал гатчинской обслуге за общим обедом и на плацу:

— И смерть, други, вас от присяги не освобождает! Ни моя, ни ваша!

Остзейцы в присяге видели законную опору, потому за нее и держались. Для русских присяга — дело святое. У них вся жизнь на данном слове строилась. Без присяги им — никуда, без присяги — без смысла. Иди куда хоть, твори что хошь — никому-то ты не нужен. Вот Гатчина на присяге и держалась. Верность там стержень. Вокруг нее все вертелось. А в России XVIII века верность — предмет чрезвычайно редкий. Не в цене он, особенно при дворе. За верностью в Германию ходили, в Швейцарию, во Франции верность надеялись купить.

Однако и Аракчеев гатчинец. Между тем в его глазах император Александр читал абсолютно иное. В его глазах сквозило понимание безвыходности создавшейся ситуации. Нет, Аракчеев не глуп. Он не куртизан какой-нибудь. Матушка Екатерина эту вонючую породу развела без меры. Из-за своего одного недостатка, о котором поминать неприлично. Аракчеев лучше остальных видел, что гатчинский властелин, переселившись в Зимний, за пять неполных лет государственный механизм вконец расстроил. Иногда он падал на колени и, обхватив павловские сапоги, будто стреноживая норовистого коня, просил: