Юрий Щеглов - Бенкендорф. Сиятельный жандарм

• Название: Бенкендорф. Сиятельный жандарм
• Автор: Юрий Щеглов
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-010531-2, 5-271-02952-2

До сих пор личность А. Х. Бенкендорфа освещалась в нашей истории и литературе весьма односторонне. В течение долгих лет он нес на себе тяжелый груз часто недоказанных и безосновательных обвинений. Между тем жизнь храброго воина и верного сподвижника Николая I достойна более пристального и внимательного изучения и понимания.

---

— И это мне известно. Что бы вы делали, если бы у вас Пушкина отняли?! О чем бы бумажки писали и за кем бы подглядывали?!

— Отнимут — другой найдется! А что до бумажек и прочего, то ваше сиятельство должно учитывать масштаб-с этого экземпляра человеческой породы. Масштаб-с не ординарный. Величина не в физический рост пошла. Очень суетлив, гибок, неутомим и силен.

Последние слова Ордынского приятно было слышать. Бенкендорф тоже не отличался могучим ростом.

— Больше о Пушкине я ничего не желаю знать. Прощай.

И Бенкендорф отправился в туалетную рядом с маленьким кабинетиком переодеваться. Он сбросил халат, сделал несколько гимнастических упражнений, взял бритву, направил на первоклассном, английской кожи ремне и занялся взбиванием мыльной пены в фарфоровом тазике. Брился с удовольствием, поцокивая языком и не спеша. Потом кликнул Готфрида, послал за горячей водой, а после компресса обтерся холодной. Не пожалел одеколону и тщательно причесался. Волосы редели быстро, и это доставляло беспокойство. Мадемуазель Клотильда, которая строила вчера глазки после спектакля за ужином у актера Сосницкого, пела романс, в котором упоминался пышно-кудрый красавец гусар. Было очень неприятно. Притом Клотильда часто смотрела на голову Бенкендорфа.

В дверь постучались, и вошел Дубельт в сопровождении князя Урусова.

— Извините, — сказал Бенкендорф, — я в négligé. Je prens un bain d’air[75]. Так мне советуют врачи. Если желаете доложить что-либо о Пушкине или о взятках, то я пас! Я только что избавился от Ордынского, и меня ждет государь.

Дубельт усмехнулся: вечные отговорки! Минут через двадцать чтения или беседы теряет интерес и ищет предлог освободиться от присутствующих. Человек, конечно, добрый, отзывчивый и не скупой, но взялся все-таки не за свое дело. Ему в театральных креслах, а лучше в кулисах, с государем на балу или дипломатическом приеме, в Царском, в Аничкове или на охоте где-нибудь в Тюрингском лесу, а то и впереди казачьей лавы — гикнуть и айда на турка или француза! Пожалуй, для атаки староват. В делах полицейских слишком прекраснодушен и не смыслит много. Польскую смуту прошляпил, никого не желал слушать и государя с толку сбивал. Какой из него Фуше или Савари?! Да никакой! Полковник Кельчевский и капитан Алексеев объехали с инспекцией всю Сибирь, составили специальный свод о друзьях 14 декабря, а он дальше первой страницы не двинулся и с отговорками: меня ждет государь, меня ждет государь. Нет, конечно, он человек добрый и щедрый, но не на своем месте.

Le général Double

Многие офицеры корпуса жандармов и служащие III отделения, безусловно, понимали, что шеф не обладал склонностью к сыскной, или, как тогда выражались, наблюдательной полицейской деятельности. Кавалерийское прошлое и неглубоко запрятанная военная косточка, еле прикрытая сдержанностью, которая свойственна государственному чиновнику высокого ранга, подталкивали Бенкендорфа к решительным, а иногда и резким действиям. Мягкая вкрадчивость, дипломатичность, недоверчивость и хитрость, столь необходимые настоящему полицейскому, были чужды бенкендорфовской натуре. Он не умел вести долгой игры, постепенно приближаясь к жертве. Околпачить Бенкендорфа опытному провокатору было легче легкого. С графом Виттом его не сравнить.

После Сенатской режим будто бы усилился. Открылось дело братьев Критских, попали в поле зрения студенты и преподаватели гимназии высших наук в Нежине под Киевом, некто Осинин из Владимира подозревался в попытке создания тайного общества, а в Оренбурге молодые офицеры готовили какие-то злоумышленные действия. Июльская революция во Франции и польское восстание, очевидно, возбудили братьев, Раевских в Курске, намеревавшихся произвести coup d’État[76]. Офицер Ситников пытался организовать противуправительственный кружок в Казани, На заводе Лазаревых в Пермской губернии накрыли статского чиновника Понсова, собравшего вокруг себя недовольных.

Кое-кто из опытных помощников фон Фока, недовольных медлительностью производства дознания, ярился:

— Чего спим? Второй Сенатской дожидаемся? Вот тут-то бы и в раскрутку да в зажим! Чтоб неповадно! А то досидимся, доиграемся! Шефу приятно докладывать императору: все тихо и хорошо идет, а оно не так!

— Тихо-то тихо, но не хорошо, — вторили еще более опытные. — По газетам видать. Когда хорошо идет — от них другой запах!

Появление полковника Дубельта сперва восприняли настороженно. Мало ли рядом с Бенкендорфом возникало бывших военных? Однако вскоре мнение переменилось. Посидев недолго в дежурных офицерах, полковник переместился в штаб корпуса жандармов, где весьма быстро приобрел влияние и получил кличку le général Double, то есть лукавый, или двуличный генерал. Так его прозвали, когда он ходил еще в полковниках. Суховатый, с острым пронизывающим взглядом серых глаз, уклончивой манерой смотреть на собеседника, взрывчатый и неожиданно резкий, он ничем не напоминал рыхлого и тягучего фон Фока. Дубельт представлял идеальную смесь полицейского и военного, иными словами, полностью отвечал нуждам государства того времени.

— Я жандарм от рождения, — признавался он Бенкендорфу в минуты откровенности. — Мне нравится быть жандармом, нравится вызнавать истину и лицезреть человека как он есть — без одежд, какие сам на себя напяливает. Нигде личность не предстает в совершенно обнаженном облике, как у нас — в преддверии каземата. Поверьте, ваше сиятельство, я не намерен запихивать в каземат каждого, кто попадается в сети, но без угрозы в России нельзя. Наша публика обязана бояться начальства. Страх Божий — это дорожка к счастью. Если боишься, значит, не совершишь преступной ошибки и будешь счастлив. Вот и вся философия плюс юриспруденция!

Бенкендорф слушал Дубельта с изумлением. Как изменились люди! Куда подевались рассуждения о честном жандармстве?! Послушал бы Дубельта Серж Волконский или Пущин. Вот они, деятели новой волны! Вот куда завели нас друзья 14 декабря! Куда фон Фоку до Дубельта! Фон Фок в самом начале пути как-то высокопарно заметил Бенкендорфу, преданно заглядывая в глаза:

— Ваше превосходительство изволили мне поручить по высочайшей воле заняться вновь устроением круга действий по части наблюдательной полиции, к чему я приступаю со всем тщанием и в абсолютном сознании собственной ответственности перед Богом, вами и государем. Да благословит наше начинание Господь!

А Дубельт изъяснялся на непохожем диалекте. Собрал подчиненных и сказал:

— Я вам всем верю и вас всех люблю. Даром никого не обижу. Однако кто предаст или обманет, сживу со света. Понятно?

Подчиненные кивнули головами и разошлись. Никто не обманул и не предал Дубельта — то ли из страха, то ли совестливый народ подобрался.

Из кабинетов фон Фока, а позднее Мордвинова нередко раздавались крики. Да что крики! Фаддей Венедиктович Булгарин выбегал в слезах. Зато теперь из кабинета Дубельта не доносится ни звука. Посетители выходят хоть и не твердой походкой, но какие-то благостные и с умиротворенным скорбным взором. Умеет Леонтий Васильевич подход отыскать.

А делопроизводство сократилось. Насчет Пушкина и прочих бумажек чуть ли не вдвое или втрое уменьшилось.

— За Пушкиным надо наблюдать, — учил Дубельт Зеленцова-старшего, курировавшего пушкиниану, — а не листики про него писать. Он, чего надо, сам накропает. Ты же должен знать про него досконально и назубок! Вот так-то, братец! Его сиятельство разбудит ночью и спросит: где поэт? Ты обязан ответить. И не приблизительно, а точно.

Дубельт был против любого послабления друзьям 14 декабря.

— Напрасно государь дозволяет перевод на Кавказ, — сетовал он наедине с Бенкендорфом. — Напрасно! Еще пожалеем о собственной милости и недальновидности. Заразу сами сеем и распространяем. Я эту братию хорошо знаю. Сам к ним принадлежал. Меня едва ли не главным крикуном-либералистом обзывали. Прав Видок: коли хорошо воров обучиться открывать — надо самому хоть капельку быть вором.

— Не капельку, — рассмеялся Бенкендорф. — А в совершенстве владеть сим ремеслом.

— Ну, ремеслом либералиста и демагога я владею недурно-с. В штабе у Николая Николаевича прошел выучку.

Словом, Бенкендорф не волновался, когда покидал Петербург. Тыл обеспечивал Дубельт, избегавший, кстати, великосветского общества и нечасто появляющийся на публике. Театр, кулисы, скачки, катание с гор и кавалерийский манеж — вот и все развлечения. И один маленький грешок — картишки! В картишки любил переброситься и выиграть. Да кто же любит проигрывать? За карточным столом научился обходительности. И обходительность ту применял на службе.

Александр Николаевич Мордвинов представлял собой фасад III отделения. Он ни на кого не кричал до тех пор, пока не выводили из терпения. В карты не играл, за актрисками не ухаживал, трубку не курил и не пил горячительного. Но толку от него — ноль! По-настоящему к наблюдательной полиции, не только высшей, но и низшей, отношения по природным качествам иметь не мог.