Мухаммед Теймур - Место на земле

• Название: Место на земле
• Автор: Мухаммед Теймур
• Издательство: Издательство Детской Литературы Министерства Просвещения РСФСР
• Жанр: Детская проза
• Год: 1957

О Египте, старом и новом, написано множество книг. Путешественники, побывавшие в этой живописной и яркой стране, любили делиться своими впечатлениями и часто издавали книги в ярких обложках с «живописными» названиями: «Улыбка сфинкса над Египтом», «Земля солнечного бога», «Египет — родина волшебства», «Египет — сад аллаха», и т. д.

А сейчас перед вами книга о Египте, написанная египетскими писателями, и во всей этой книге вы не встретите ни одного упоминания о пирамидах, или о знаменитых колоссах Мемнона, или о сфинксе, или о прославленной красоте Нильской долины — ни слова о том, что издавна считалось гордостью Египта и привлекало сюда богатых туристов со всего света.

Для детей среднего и старшего возраста

---

— Противно… Есть нельзя!

И принялся вовсю ругать старуху Умм Ибрагим, которая за небольшую месячную плату прислуживала ему.

Ханафи снял свою форменную одежду, швырнул ее на стул, надел ночную рубаху и бросился на постель. Он закрыл глаза, но не смог заснуть: на него нахлынули воспоминания. Да, безрадостной была его жизнь после смерти жены… Время от времени он вздыхал, но наконец усталость взяла свое, и Ханафи перенесся в мир сновидений.

* * *

Ханафи проснулся, сел на край постели, потянулся и зевнул. На его лице появилась улыбка, сменившаяся громким, веселым смехом. Воображение Ханафи безудержно разыгралось, он вспомнил только что виденный сладкий сон.

Вскочив с постели, Ханафи заглянул в котелок. Через минуту в печурке уже пылал огонь и комната наполнилась запахом пищи. Поев, он долго вытирал усы, затем закурил, подошел к окну и, пуская дым колечками, стал смотреть на улицу.

Ханафи отошел от окна, посмотрел на часы и стал поспешно надевать форменную одежду.

Одевшись, он быстро пошел к двери, но едва открыл ее, как увидел Умм Ибрагим. Старуха поздоровалась:

— Доброе утро, господин Ханафи!

Он окинул ее внимательным взглядом и ответил:

— Недоброе утро, Умм Ибрагим!

— Недоброе? Спаси нас аллах-хранитель!

— Конечно, недоброе. Служба скверная и дела отвратительные…

— Я не слышала раньше от тебя таких речей. Что случилось?

— Даже кувшин не можешь поставить на подоконник, чтобы вода в нем остыла.

— Разве ты не запретил мне это после того, как глиняный кувшин упал на голову проходившего эфенди?

— Всегда ты по своей бестолковости припишешь мне то, чего я не говорил.

В этот момент Ханафи увидел, что на его пиджаке оторвана пуговица, и заворчал:

— Вот и за костюмом некому присмотреть… Это невыносимо! Ты в последний раз переступаешь порог моей комнаты… Слышишь?.. В последний раз!

Он резко захлопнул за собой дверь и побежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Ханафи разгневался не на шутку.

* * *

В этот день он принял смену в трамвае № 8.

Время текло, трамвай курсировал взад и вперед между аль-Атаба и Шабра. Вместе с ним двигался и Ханафи — то в первом классе, то во втором, а то и в кабине водителя.

В его руках — деревянная доска, и на ней много разных билетов. Он стучит по доске обгрызенным карандашом и выкрикивает: «Билеты!.. Берите билеты!..»

Вот трамвай бежит по предместью Шабра. Прислонившись к стенке вагона, Ханафи смотрит вокруг; легкий ветерок доносит до него благоухание зеленеющих полей. Задумавшись, он неожиданно спрашивает себя: «Неужели ее действительно подобрала «скорая помощь»?..»

* * *

Прошло несколько дней. Ханафи работал на разных маршрутах, а затем вернулся на трамвай № 2.

Был десятый час вечера, когда кондуктор, рассчитываясь с пассажиром, увидел светлую мулайю. Посмотрев на девушку, он почувствовал, как задрожали его руки.

Девушка тоже заметила Ханафи и побледнела. А он, недовольно ворча, направился к ней. Девушке ничего не оставалось, как броситься к двери и на ходу спрыгнуть на мостовую, но кондуктор успел схватить ее за мулайю.

— Ты что, с ума сошла? — закричал он. — Подожди, пока трамвай остановится…

И девушка вернулась на свое место.

— Благодарю за любезность, — сказала она.

А кондуктор вспылил:

— На тебя не действует ни грубость, ни вежливость! Чего ты привязалась к этому трамваю? Какие между нами счеты, зачем ты отравляешь мне жизнь?..

Один из пассажиров вмешался в разговор и стал вспоминать, как девушка упала с трамвая и ее подобрала карета «скорой помощи». Пассажир спросил кондуктора:

— Почему ты не позвал полицию?

— Хорошая мысль. Надо было позвать полицию, и дело с концом…

И Ханафи продолжал исполнять свои обязанности. Продав пассажирам билеты, он сел на свое место; на лице его появилось задумчивое выражение.

Когда вагон, приближаясь к остановке, замедлил ход, в него неожиданно вскочил контролер и стал проверять билеты. Ханафи спокойно направился к девушке, сунул ей в руку билет и как ни в чем не бывало прошел дальше.

Вот и крепость — конечная остановка. Трамвай повернул обратно. Но девушка не вышла из вагона. Она украдкой посматривала на кондуктора, спрашивая себя: «Почему он не отправил меня в полицию?»

А кондуктор, продав пассажирам билеты, снова ушел в свой угол и погрузился в размышления.

Неожиданно девушка увидела, что кондуктор подходит к ней и ласково улыбается. Она поспешила сказать:

— Я сойду на следующей остановке…

Не ответив, он стал рядом с ней и некоторое время молчал. Потом девушка услышала, как он тихо, будто говоря сам с собой, спросил:

— Где ты живешь?

— Почему ты спрашиваешь меня об этом? Хочешь сообщить обо мне в полицию?

— У тебя есть семья?

— Я одна…

Они снова замолчали. Кондуктор пошел на свое место, выдал пассажирам билеты, затем вернулся и опять стал рядом с девушкой. Она нарушила молчание:

— У тебя трудная работа… Не так ли?

— Мы все время, с утра до поздней ночи, двигаемся. То ходим по вагону, то стоим… У нас у всех больные ноги.

— Да поможет вам аллах!

— Разве нельзя после этого извинить человека, если он вдруг потеряет терпение?

— Конечно, я понимаю…

— А когда мы приходим домой после такого дня, то не находим ни аппетитного куска, ни мягкой постели. Хорошо ли нам?

— Где ты живешь?

— В аль-Манасара…

— С родными?

— Один… У меня нет ни жены, ни детей.

В вагон вошли новые пассажиры, и Ханафи снова стал продавать билеты. У него было много работы. Долго он ходил от одного пассажира к другому. Руки его механически отрывали билеты, передавали их пассажирам и опускали деньги в сумку. Время от времени он резко трубил в рожок, и было непонятно, то ли он зовет на помощь, то ли глубоко вздыхает, устав от тяжелой работы. А глаза девушки все время двигались вслед за кондуктором.

Едва трамвай подошел к остановке Абу аль-Аля, как Ханафи выскочил из вагона и вприпрыжку пустился к одной из лавок. Через минуту он вернулся с пирогом, начиненным рисом и мясом. Ханафи поднялся в вагон и, проходя мимо девушки, не говоря ни слова, протянул ей пирог.

Она удивленно посмотрела на него, но он не остановился и снова начал продавать билеты. Их взгляды встретились, и они улыбнулись друг другу.

* * *

Смена Ханафи подошла к концу. Он сдал сумку с деньгами и пошел по улице Мухаммеда Али, направляясь к кварталу аль-Манасара. Но что-то заставило его оглянуться. Посмотрев назад, он продолжал свой путь, но на лице его сияла улыбка.

Войдя в свой квартал, он прислушался: за ним кто-то шел.

Проходя мимо знакомого кафе, он ускорил шаги, чтобы никто из друзей, сидевших в кафе, его не заметил.

Наконец Ханафи оказался у своего дома… И в ожидании остановился у двери…

ТАУФИК АЛЬ-ХАКИМ

Горшок

Перевод Д. Юсупова

Да, больше всего нас волновала проблема питания. Вы, может быть, удивляетесь? Напрасно… Ведь на земле не было и нет более серьезной и трудноразрешимой проблемы. Вспомните — именно из-за нее так часто затевались войны и созывались международные конгрессы.

Да, вопрос питания стоял перед нами, и притом в наиболее сложной своей форме: раздобыть пищу мы еще могли, но как ее приготовить, — вот в чем проблема!

Жили мы в городе Даманхоре, и было нас трое: судья Бандар, судья Альбаруд и я — помощник прокурора. Бандар и Альбаруд были женаты. Их семьи жили в Каире, а сами они работали в Даманхоре и поэтому вынуждены были нести двойной расход за квартиру и соблюдать строжайшую экономию.

Дома у нас, как и в суде, право было на стороне большинства. Я не мог заказать какое-нибудь блюдо, если оно не нравилось двум другим. Наш слуга, которого мы держали только потому, что он довольствовался самой мизерной платой, умел выполнять лишь мелкие поручения, а в приготовлении еды ничего не смыслил. Изо дня в день он подавал нам к столу нечто весьма отдаленно похожее на пищу. И вдруг пришло избавление. Швейцар суда, по-видимому сжалившись над нами, однажды предложил: «Хотите, господа, я прикажу своей жене, чтобы она на вас готовила? В перерыв будет приносить вам обед».

Мы с жаром приняли это предложение, но поставили одно условие: обед должен быть приготовлен в печи, а не на примусе. С того дня мы ели из старого глиняного горшка, почерневшего от дыма и печной сажи. В этом горшке жена швейцара приносила нам мясо с картошкой. Но почему-то порции с каждым днем уменьшались, а аппетиты у нас не портились. Особенно любил поесть судья Альбаруд, коренной араб, потомственный бедуин. Уж если ему попадался самый большой кусок мяса, он не вставал из-за стола, пока не съедал все до последней крошки. Однажды мы попросили его оставить хоть что-нибудь для слуги. На это он ответил: