Борис Соколов - Врангель

• Название: Врангель
• Автор: Борис Соколов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-235-03294-1

Книга об одном из вождей Белого движения Петре Николаевиче Врангеле прослеживает его жизненный путь блестящего гвардейского офицера царской России, получившего генеральский чин на тринадцатом году службы, до Верховного правителя Крыма и главы русской эмиграции. Автор, известный писатель и историк Борис Соколов, строит убедительные предположения об исторических альтернативах: какова была бы судьба Белого движения, если бы Врангель с самого начала возглавил его, и что изменилось бы, если бы ему удалось осенью 1920 года заключить союз с Польшей. В биографии рассказывается, как появился хрестоматийно известный образ генерала в черкеске, почему Врангель не поддержал выступление Корнилова против Керенского, в чем суть его конфликта с Деникиным, как на самом деле проходила эвакуация белых из Крыма в ноябре 1920 года и какова была истинная причина смерти того, кого современники называли последним белым рыцарем и кровавым черным бароном.

---

Прежде чем перейти к описанию последних боев Русской армии под командованием Врангеля, остановимся на том, как взаимоотношения Врангеля и Слащева, важные для развития событий в Крыму, отразились в творчестве Михаила Афанасьевича Булгакова.

ВРАНГЕЛЬ, СЛАЩЕВ И МИХАИЛ БУЛГАКОВ

Соперничество Врангеля и Слащева оказало существенное, хотя далеко не решающее влияние на судьбу белого Крыма. Оно отразилось и в художественной литературе, и прежде всего — в лучшей пьесе Михаила Булгакова «Бег» о последних днях врангелевского Крыма и первых годах белой эмиграции. Врангель в этой пьесе фигурирует как Белый Главнокомандующий, а Слащев послужил прототипом ее главного героя — Романа Валериановича Хлудова.

Как известно, в эмиграции Слащев окончательно рассорился с Врангелем, которого обвинял в сдаче Крыма, и был уволен из армии без права ношения мундира. Земский союз предоставил ему ферму под Константинополем, где генерал разводил индеек и прочую живность. Однако, в отличие от военного дела, таланта к сельскому хозяйству у генерала не оказалось, доходов он почти не имел и сильно бедствовал со второй женой и дочерью.

Поэтому Яков Александрович готов был иметь дело с кем угодно. В сводке агентурных донесений от 25 ноября 1921 года, составленной в штабе главкома Русской армии уже после возвращения Слащева в Россию, сообщается, что по прибытии в Константинополь он пытался сблизиться с турецкими военными кругами, стал членом Народно-монархической партии и имел связи с Украинским национальным комитетом.

Председатель Кубанской рады В. И. Иванис в одном из интервью в феврале 1921 года утверждал: «Популярность Слащева среди войск не давала покоя всей клике, окружавшей Врангеля, и она прилагала все усилия убрать его с дороги, не брезгуя ничем. Неудача последней Каховской операции (15 тыс. убитых и раненых), инициатором которой явилась Ставка в лице Шатилова, повлекла за собой отозвание Слащева, наименование его Слащевым-Крымским… Была образована специальная медицинская комиссия для освидетельствования здоровья Слащева, которая нашла у него массу самых разнообразных болезней, в силу чего Врангелем было предложено Слащеву переехать в один из заграничных санаториев для лечения и отдыха, причем Министерство финансов должно было озаботиться финансовой стороной этого дела… „Жизнь генерала Слащева-Крымского слишком дорога для России“, — так мотивировал свое решение Врангель. Ответом на это было: „Слащев никуда из Крыма не поедет“ — надпись, сделанная Слащевым на бумаге, полученной из Ставки. Слащев — безусловно талантливый генерал, при этом человек, могущий быть очень популярным среди своих подчиненных, вот почему он был нежелателен для других. Некоторые украинские (монархические) круги не прочь видеть в лице Слащева заместителя гетмана Скоропадского…»

Яков Александрович считал Врангеля предателем. Ведь он помог барону прийти к власти, а тот недостаточно отблагодарил его, оставив командиром армейского (не отдельного) корпуса. Вероятно, Слащев рассчитывал на пост командующего всем Крымским фронтом. Ненависть к Врангелю в конечном счете толкнула его на связь с большевиками.

В феврале 1921 года контакт со Слащевым установил уполномоченный ВЧК Я. Тененбаум, проживавший в Константинополе под фамилией Ельский. В мае чекисты перехватили письмо известного журналиста и общественного деятеля Ф. Баткина из Константинополя в Симферополь артисту М. Богданову, где сообщалось, что генерал находится в настолько нищенском состоянии, что склоняется к возвращению на родину. Баткин и Богданов были завербованы чекистами, причем последний был командирован в Константинополь, но, попав в поле зрения врангелевской контрразведки, возвратился обратно. Богданова даже предали революционному суду за халатность. Слащев пытался выговорить себе охранную грамоту, гарантирующую личную неприкосновенность и выделение валютных средств его семье, остававшейся в эмиграции, но получил отказ. Да и сам он признавал, что никакая грамота не спасет от мстителя, если таковой объявится (он точно предсказал свою судьбу).

Якову Александровичу были обещаны прощение и работа по специальности — преподавателем тактики. Ф. Баткину удалось тайно посадить генерала с семьей и группой сочувствовавших ему офицеров на итальянский пароход «Жан», который 11 ноября 1921 года прибыл в Севастополь. Здесь Слащев был встречен главой ВЧК Ф. Э. Дзержинским и его личным поездом доставлен в Москву. Сохранилась записка Л. Д. Троцкого В. И. Ленину от 16 ноября 1921 года:

«Главком (С. С. Каменев. — Б. С.) считает Слащева ничтожеством. Я не уверен в правильности этого отзыва. Но бесспорно, что у нас Слащев будет только „беспокойной ненужностью“. Он приспособиться не сможет. Уже находясь в поезде Дзержинского, он хотел дать кому-то „25 шомполов“.

Материалы в региструпе[18] о Слащеве большие (речь идет о документальных свидетельствах преступлений Слащева. — Б. С). Наш вежливый ответ (рады будущим работникам) имеет пока что дипломатический характер (Слащев еще собирается тянуть за собой генералов)».

В дальнейшем Слащев преподавал тактику комсоставу Красной армии на курсах «Выстрел»[19]. Он так объяснил свой поступок: «Не будучи сам не только коммунистом, но даже социалистом, я отношусь к советской власти как к правительству, представляющему мою родину и интересы моего народа. Оно побеждает все нарождающиеся против нее движения, следовательно, удовлетворяет требованиям большинства. Как военный, ни в одной партии не состою, но хочу служить своему народу, с чистым сердцем подчиняюсь выдвинутому им правительству». (Здесь бывший генерал не был оригинален. Сменовеховец А. Бобрищев-Пушкин высказывался еще более откровенно: «Советская власть при всех ее дефектах — максимум власти, могущей быть в России, пережившей кризис революции. Другой власти быть не может — никто ни с чем не справится, все перегрызутся».)

Булгаков не разделял иллюзий сменовеховцев и никаких достоинств у советской власти не находил. Он прекрасно понимал, что большевики согласились принять Слащева только с целью разложить эмиграцию и спровоцировать исход на родину части военнослужащих белых армий: если такого палача, как Слащев, прощают, то остальным бояться нечего. Автор «Бега» читал книги генерала — не только выпущенную еще в опале, в 1921 году в Константинополе, «Требую суда общества и гласности», подписанную «Генерал Я. А. Слащев-Крымский», но и вышедшую в Москве в 1924 году «Крым в 1920 г.», предисловие к которой написал Дмитрий Фурманов.

Михаил Афанасьевич был знаком и с мемуарами крымского земского деятеля В. А. Оболенского «Крым при Деникине» и «Крым при Врангеле», опубликованными в Берлине в 1924 году. Там, например, есть описание Слащева:

«Это был высокий молодой человек, с бритым болезненным лицом, редеющими белобрысыми волосами и нервной улыбкой, открывающей ряд не совсем чистых зубов. Он всё время как-то странно дергался, сидя, постоянно менял положения, и, стоя, как-то развинченно вихлялся на поджарых ногах. Не знаю, было ли это последствием ранений или потребления кокаина. Костюм у него был удивительный — военный, но как будто собственного изобретения: красные штаны, светло-голубая куртка гусарского покроя. Всё ярко и кричаще-безвкусно. В его жестикуляции и интонациях речи чувствовались деланость и позерство».

Это описание явно было использовано Булгаковым. Сравним с ним ремарку с портретом главного персонажа «Бега»:

«На высоком табурете сидит Роман Валерианович Хлудов. Человек этот лицом бел как кость, волосы у него черные, причесаны на вечный неразрушимый офицерский пробор. Хлудов курнос, как Павел, брит, как актер, кажется моложе всех окружающих, но глаза у него старые. На нем плохая солдатская шинель, подпоясан он ремнем по ней не то по-бабьи, не то как помещики подпоясывают шлафрок. Погоны суконные, и на них небрежно нашит генеральский зигзаг. Фуражка защитная, грязная, с тусклой кокардой, на руках варежки. На Хлудове нет никакого оружия. Он болен чем-то, этот человек, весь болен, с ног до головы. Он морщится, дергается, любит менять интонации. Задает самому себе вопросы и любит на них сам же отвечать. Когда он хочет изобразить улыбку — скалится. Он возбуждает страх. Он болен — Роман Валерианович».

Здесь к нарисованному Оболенским портрету Слащева добавлен ряд черт Н. П. Хмелева — актера, для которого писалась роль. Тот действительно был курнос и имел черные волосы с «неразрушимым офицерским пробором», запомнившимся зрителям по его исполнению Алексея Турбина в «Днях Турбиных». Уточнение, что Хлудов курнос, «как Павел», должно было вызвать ассоциацию с императором Павлом I, удавленным заговорщиками, и, соответственно, со стремлением Хлудова выиграть войну удавками. Костюм Хлудова — полная противоположность опереточному одеянию Слащева (в пьесе по-гусарски одет другой палач — полковник де Бризар). У булгаковского героя в одежде подчеркивается небрежность, ветхость, грязь, что символизирует белую идею, находящуюся накануне гибели. Солдатская шинель, заменившая цветастый костюм Слащева, как бы сразу придавала Хлудову такой вид, в каком он должен был предстать в Константинополе после увольнения из армии без права ношения мундира (хотя в Константинополе генерал по воле драматурга переодевается в штатское).