Борис Соколов - Врангель

• Название: Врангель
• Автор: Борис Соколов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-235-03294-1

Книга об одном из вождей Белого движения Петре Николаевиче Врангеле прослеживает его жизненный путь блестящего гвардейского офицера царской России, получившего генеральский чин на тринадцатом году службы, до Верховного правителя Крыма и главы русской эмиграции. Автор, известный писатель и историк Борис Соколов, строит убедительные предположения об исторических альтернативах: какова была бы судьба Белого движения, если бы Врангель с самого начала возглавил его, и что изменилось бы, если бы ему удалось осенью 1920 года заключить союз с Польшей. В биографии рассказывается, как появился хрестоматийно известный образ генерала в черкеске, почему Врангель не поддержал выступление Корнилова против Керенского, в чем суть его конфликта с Деникиным, как на самом деле проходила эвакуация белых из Крыма в ноябре 1920 года и какова была истинная причина смерти того, кого современники называли последним белым рыцарем и кровавым черным бароном.

---

«Полки поднялись на плато. Дул холодный ветер. В природе было неуютно. Издали мы увидели длиннейшую линию красных обозов, которые двигались со стороны Армавира на Ставрополь. По бокам обоза шла гуськом их пехота. Возможно, что это шла сама армия на подводах.

Пылкий Бабиев, опьяненный боевыми успехами последних дней, сразу перевел полк в аллюр рысью, построив его во взводную колонну. Бригадой никто не руководил. С левой стороны, шагов на сто, коротким наметом, наш полк обгонял генерал Врангель. В бурке, в черной косматой папахе, на подаренном кабардинце станицы Петропавловской, вперив взгляд вперед, скакал он к очень высокому остроконечному кургану в направлении станицы Убеженской. Мы впервые видим его в нашей кубанской форме одежды. Бурка, косматая папаха и его остро устремленный взгляд вперед делали его немного хищным, даже похожим на черкеса, и если бы не низкий кабардинец под ним, не соответствующий его высокому росту, вид его, как кавказца, был бы правилен и хорош.

Левее его и чуть позади скакал наш командир бригады полковник Науменко. За ними — до взвода казаков-ординарцев. По всему видно было, что Врангель не был в курсе боевой обстановки и торопился к высокому кургану, чтобы с него осмотреться и потом уже действовать. Линия красных обозов с войсками тянулась сплошной лентой с запада на восток, насколько хватал человеческий глаз. Атака для конницы, безусловно, была очень заманчива».

Однако атака не удалась, а Елисеев был ранен в плечо. Его эвакуировали в село Успенское, где находилась дивизионная санитарная летучка, над которой начальствовала жена Врангеля, которая сама его перевязывала. Но вскоре Врангель настоял на отъезде Ольги Михайловны в Екатеринодар.

Армавир был взят конниками Врангеля и частями генерала Б. И. Казановича. Они захватили три тысячи пленных и массу пулеметов. Врангель вспоминал: «На рассвете 26 октября я с корниловцами и екатеринодарцами, переправившись через Кубань, спешно двинулся к Армавиру, одновременно послав приказание полковнику Топоркову также идти туда. Сильнейший ледяной северный ветер временами переходил в ураган. Полки могли двигаться лишь шагом. Плохо одетые казаки окончательно застыли. Около полудня наши обе колонны почти одновременно вошли в соприкосновение с противником, последний, уклоняясь от боя, бросился на северо-восток, здесь был перехвачен частями полковника Топоркова и жестоко потрепан. Угроза Армавиру была устранена, и я приказал отходить на ночлег полковнику Топоркову в хутора Горькореченские, полковнику Науменко к станице Убеженской. Сам я проехал в Успенское».

Правда, этот пассаж был подвергнут Елисеевым уничижающей критике: «Здесь, видимо, спутаны даты. Корниловцы и екатеринодарцы из села Успенского выступили на правый берег Кубани 24 октября, но не 26-го. Если 22 октября „разбитый противник бежал“, как пишет генерал Врангель… то победные Корниловский и 1-й Екатеринодарский полки не могли же оставаться в ничегонеделании в селе Успенском ровно три с половиной дня… 1-я конная дивизия всё время действовала разрозненно, а полковник Топорков со своими полками — запорожцами и уманцами — действовал просто изолированно от дивизии. Мурзаев также… все три бригады дивизии действовали не только что в различных, но прямо в противоположных направлениях. После неудачной атаки Корниловского полка 24 октября оба полка, в тот же день, к ночи, вернулись в село Успенское, но не в станицу Убеженскую, до которой не дошли. Неприятно звучит и фраза, что „полки могли двигаться лишь шагом“. Конский состав тогда в полках был достаточно хорош, так как вся дивизия шла походом по своим родным станицам с богатым и гостеприимным населением и всего было вдоволь как для казаков, так и для лошадей. Не соответствует действительности и то… что „плохо одетые казаки окончательно застыли“. В полку у Бабиева „не застынешь“… Да и в остальных полках так же. Боевой дух казачества в то время был очень высок. В психологии и офицеров, и казаков война шла освободительная, полная порыва, как и необходимости. Не ослабляло этих качеств у казаков порою не совсем умелое боевое руководство».

Федор Иванович, несомненно, пристрастен к Врангелю. Он чувствовал в бароне чужака, хоть тот формально и был принят в состав Кубанского казачьего войска. Кроме того, в его воспоминаниях чувствуется как раз та «окопная правда», которая обычно противостоит генеральским мемуарам. Обычно боевые офицеры лучше знают конкретную обстановку и детали боев на своем участке, чем начальник дивизии и тем более командир корпуса или командующий армией. Неслучайно Елисеев подчеркивает: «Мое описание многих боев расходится с описанием их генералом Врангелем. Он всё „обобщает“, но не дает реальных картин боев». Правда, «окопники» обычно не посвящены в более широкие стратегические замыслы начальства. Однако приходится признать, что в большинстве случаев оказывается прав Елисеев, а не Врангель.

После взятия Армавира барон торжествовал: «Чувство победы, упоение успехом мгновенно родило доверие к начальнику, создало ту духовную связь, которая составляет мощь армии. С этого дня я овладел моими частями, и отныне дивизия не знала поражений».

Армавирских пленных Врангель решил влить в свою дивизию.

С подчиненными ему казаками и особенно с офицерами Врангель нашел общий язык. А вот говорить с народом у него не получалось. Подъесаул Сменов поделился с Елисеевым впечатлением от речи начдива: «„Фед-дя-а!.. дорого-ой! ты знаешь, где я был?“ — были первые его слова. И тут же возбужденно продолжает: „Генерал Врангель приказал согнать всех мужиков на площадь у сельского правления и держал к ним речь. Даже я не понял, что он говорил, а мужики, стоя без шапок, только чесали в своих затылках. Вот где может быть наша гибель“, — покрутив головой, закончил он и не стал передавать мне содержание речи Врангеля».

Петра Николаевича беспокоила судьба родителей, о которых он долгое время не имел вестей. В конце октября 1918 года Врангель писал жене: «Получил письмо от мамы от 28 сентября — крик отчаяния, нельзя читать без содрогания. Умоляет ее вытащить из Питера, исхлопотать пропуск у Скоропадского через Бибиковых и проезд в Державном поезде в Киев, а оттуда в Крым. Я в отчаянии, здесь сделать ничего не могу…» Барон не знал, что к тому времени его отец уже благополучно перебрался в Финляндию. А вот мать перевезти из Петрограда на Украину тогда не удалось — режим Скоропадского доживал последние недели. Мария Дмитриевна смогла выбраться из красного Петрограда уже после того, как ее сын стал видной фигурой Белого движения.

Теперь у Добровольческой армии впереди был Ставрополь, где вновь отличилась врангелевская дивизия. Генерал А. Г. Шкуро вспоминал: «Внезапным налетом Врангель овладел монастырем к югу от Ставрополя, недалеко от города. Это послужило сигналом для красных. Прорвав фронт генерала Улагая (2-я Кубанская дивизия) и генерала Боровского, они пустились в отступление главными силами именно в тех направлениях, которые я предполагал: на Святой Крест и Благодатное. Отдельные же их отряды искали спасения во всех направлениях. Часть бросилась и в астраханские степи. Врангель ворвался в Ставрополь и с боем на улицах овладел им».

«Мы выступили очень рано из Марьевской и шли лесом часа полтора, — описывал бой за Ставрополь Сергей Мамонтов. — Батарею вызвали вперед. Мы вынырнули из оврага. Лес обрывался, и перед нами было большое поле, а за ним начинался город Ставрополь. Всё поле было покрыто кавалерией, совсем близко от нас. Развевалось несколько красных знамен. Это были красные.

Батарея тут же, на краю оврага, снялась с передков и ахнула по кавалерии картечью. Неожиданность была полная. Красные знамена исчезли, кавалерия смешалась и побежала. Наши полки выскочили из леса и атаковали бегущих. Стрелять больше было нельзя, чтоб не задеть наших. Батарея взялась впередки и рысью пошла за полками. На спинах бегущих мы вошли в город.

Удар во фланг удался блестяще. У красных началась паника, и этим мы облегчили задачу нашей пехоте, наступавшей с другой стороны.

Первым зданием города был женский монастырь. Когда мы проходили мимо него, из ворот выскочила монашка, бегом догнала нашу санитарную двуколку, впрыгнула в нее на ходу. Это был переодетый офицер. В предыдущем бою он был ранен и скрылся в монастыре. Монашки его не выдали. Теперь он плакал и смеялся, что опять попал к своим.

С налета казаки прошли до центра города, но в городе конница плохо применима. Красные пришли в себя, оправились и нас из города вытеснили. У красных в Ставрополе были очень крупные силы…

Наша дивизия была вынуждена выйти из города. Красные думали, что мы отступаем и погнались за нами. Но просто Врангель вывел конницу из узких улиц в поле. Тут мы должным образом встретили красных и загнали их опять в город. Результат нашего флангового удара сказался. Наша пехота нажала с другой стороны, и красные уходили из Ставрополя».