Борис Соколов - Врангель

• Название: Врангель
• Автор: Борис Соколов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-235-03294-1

Книга об одном из вождей Белого движения Петре Николаевиче Врангеле прослеживает его жизненный путь блестящего гвардейского офицера царской России, получившего генеральский чин на тринадцатом году службы, до Верховного правителя Крыма и главы русской эмиграции. Автор, известный писатель и историк Борис Соколов, строит убедительные предположения об исторических альтернативах: какова была бы судьба Белого движения, если бы Врангель с самого начала возглавил его, и что изменилось бы, если бы ему удалось осенью 1920 года заключить союз с Польшей. В биографии рассказывается, как появился хрестоматийно известный образ генерала в черкеске, почему Врангель не поддержал выступление Корнилова против Керенского, в чем суть его конфликта с Деникиным, как на самом деле проходила эвакуация белых из Крыма в ноябре 1920 года и какова была истинная причина смерти того, кого современники называли последним белым рыцарем и кровавым черным бароном.

---

2-й конной армии представляется случай сыграть решительную не только в тактическом, но и оперативном отношении роль. Ей надлежало обрушиться на группу Донской конницы, действующей на Сальковском направлении, подать руку левому флангу 13-й армии и, увлекая его за собой, сорвать планомерный отход противника в Крым. Но и этот день она проводит в полном бездействии и упускает еще один случай сорвать отход белых…

Важно отметить, что отход Кутеповской группы был совершен беспрепятственно, так как наши части, расположенные в с. Петровское, позволили противнику частью своих сил совершить ночной фланговый марш мимо них».

Конечно, большая доля вины за то, что красные выпустили Врангеля из Северной Таврии, лежит на командарме 2-й Конной армии Ф. К. Миронове, который вскоре был арестован и расстрелян. Он, вероятно, просто берег своих казаков, сознавая, что война кончается, а Врангель всё равно уйдет из Крыма. Но 1-я Конная армия под руководством Буденного выступила не лучшим образом. Силы красных были значительно ослаблены поражениями на Польском фронте и последовавшим за этим моральным разложением, вылившимся в мощные еврейские погромы на Украине. Вероятно, конармейцы, превосходившие по численности кутеповцев и абрамовцев, могли бы нанести им поражение, если бы действовали неразрозненно и более решительно. Кроме того, довольно пассивной показала себя советская пехота.

М. В. Фрунзе воздал белым должное: «Особенно замечательным приходится признать отход основного ядра в Крым. Отрезанные от перешейков врангелевцы все-таки не потеряли присутствия духа и хотя и с колоссальными жертвами, но пробились на полуостров».

Теперь Фрунзе настаивал на немедленном штурме Крыма, чтобы противник не успел укрепиться на перешейках.

Я. А. Слащев так прокомментировал исход сражения в Северной Таврии: «Несмотря на то что план красного командования или его возможность были ясны еще в августе месяце благодаря упорному удерживанию и устройству Каховского плацдарма, Врангель, желавший всё прикрыть в Северной Таврии, резерва, как я уже сказал, не оставил. Товарищ Буденный блестяще использовал положение и врубился в обозы белых в районе Ново-Алексеевки. Правда, пробившиеся с севера части донцов и Кутепова проложили себе дорогу назад, но ради этого должны были спешно уйти с фронта, да и конница для длительного удержания чего-нибудь не годится. Одним словом, конная операция красных была блестяща. Но красная пехота и вообще все части, преследовавшие белых, должны были бы поторопиться, тогда не ушел бы никто из армии Северной Таврии. Тут же разгром был главным образом моральный и обозный».

В книге «Требую суда общества и гласности», изданной еще в Константинополе в 1921 году, Слащев описал свой разговор с Врангелем: «Прибыв в Джанкой уже в тот момент, когда противник зашел в тыл нашим армиям у Сальково, я вполне присоединился к плану главкома, предлагавшего атаковать Буденного частями Донской и 1-й армий с севера на юг. При этом, однако, я высказал ему сомнение относительно того, сумеет ли генерал Кутепов выполнить эту задачу вовремя, и добавил, что главкому следует проехать к Сальково самому. Главком не поехал, объяснив это забитостью пути».

В мемуарах, изданных позже, уже в СССР, бывший белый генерал описал этот эпизод и последовавшие за ним события несколько иначе, выплеснув скопившиеся обиды:

«Интересный инцидент произошел при встрече моей с Врангелем, когда я, будучи вызван в Ставку и не застав ее в Севастополе, был отправлен в Джанкой. При моем входе он метался по салону своего вагона. Еле успели поздороваться, он потащил меня к карте, и произошел приблизительно следующий разговор.

Врангель: Вы знаете, Буденный здесь (палец ткнулся в Ново-Алексеевку).

Я: Сколько?

В.: 6–7 тысяч.

Я: Откуда он, с неба или Каховки?

В.: Шутки неуместны: конечно, с Каховки.

Я: Значит, мои расстроенные нервы оказались правы. К сожалению, они расстроились еще больше. Вы хотите знать мнение расстроенных нервов. Если да, они просят изложения обстановки.

В.: Кутепов по радио из Петровского о частях своих не говорит, думаю, при концентрическом отступлении к Салькову сосредоточились. Ново-Алексеевка занята противником неизвестной силы, но конницей. На Кутепова и донцов с севера и востока не наседают. Драценко в Перекопе, его силы собрались к нему, настроение плохое. Красные заняли Чаплинку. Что вы думаете?

Я: Есть ли у вас кто-нибудь в Салькове?

В.: Там Достовалов (начальник штаба Кутепова). С 2000 штыков Кутепова, и я ему с тыла собрал около 1500 штыков.

Я: Дайте взвесить… Мои расстроенные нервы говорят мне, что это есть момент необходимости присутствия старшего начальника. Я бы отдал приказ: Достовалову атаковать Ново-Алексеевку, Кутепову об этом радио и атака в направлении Сальково — одновременно. Буденный принужден будет отойти, ему остается лазейка к северо-востоку, надо ему ее дать, мы слишком слабы, чтобы не толкать его на спасение своих частей, иначе он будет серьезно драться. Собрать донцов (конных) и Барбовича, и с Кутеповым и вами во главе — на Чаплинку во фланг и тыл Каховской группе красных. Ведь это будет около 20 000 шашек. Вот общий план. Мелочи: надо узнать, куда отойдет Буденный, куда поставит заслон. Но Крым пока что будет спасен, потом можно будет проводить мой план его защиты и замирения с красными.

В.: Да, вы правы, я с вами согласен. Это будет красивая операция. Надо будет приказать собирать все донесения и приказы: важно для истории. Я сейчас переговорю с Павлушей (Шатилов).

На том мы расстались. Я вернулся в Севастополь и был страшно удивлен, узнав, что главком тоже вернулся туда же. Кутепов пробился назад вместе с Абрамовым. А Врангель предпринять операцию и выехать впереди войск не рискнул. Белые были загнаны за перешейки и расположились в окопах, оплетенных проволокой и расположенных прямолинейно один за другим в расстоянии 1–2 верст без всяких приспособлений для жилья. Морозы наступили до 16 градусов. Была обстановка, подобная началу 1920 г., только войск насчитывалось 60 тысяч человек (строевых частей, приехавших в Константинополь, а сколько еще было брошено в Крыму). Что испытали эти несчастные, загнанные люди, не знавшие, за что они дерутся, трудно описать. Если это испытывали люди, подобные мне, это им поделом: они действовали сознательно и боролись за определенные идеи, но те, эта масса солдат и офицерства, в особенности последняя, которая сама часто была из прежних солдат, т. е. тех же крестьян, они-то при чем? Вот это вопрос, который заставлял меня очертя голову бросаться впереди цепей при первой обороне Крыма и который заставлял меня так долго колебаться уже тогда, когда я ушел после Каховского боя в отставку. Отлично сознаю, какой вред я этим принес, сознаю в особенности теперь, когда деятельно занялся своим политическим образованием, — но как было поступить иначе тогда? Одно скажу: от понятия чести никогда не отступался; то, что обещал, я сделал, и, уже отойдя от дела, я переживал за других ужасы, на которые их обрекли деятели белых, метался от одного решения к другому, то возмущаясь Врангелем и его присными, то готовый с ними помириться, лишь бы избежать катастрофы. Окончательно растерявшийся Врангель для обороны перешейков решил сделать перегруппировку, т. е. на более доступное Перекопское направление направить более крупную армию Кутепова, а на Чонгарское посадить Драценко; по ходу же отступления Кутепов был на Чонгаре, а Драценко на Перекопе, и началась рокировка (хорошо она проходит только в шахматах)…

В доказательство своей окончательной растерянности Врангель сам остался в тылу у судов, а Кутепова назначил защищать Крым и производить рокировку войск. Красные же не захотели изображать обозначенного противника и атаковали перешейки. Часть людей в это время сидела в окопах, часть ходила справа налево и слева направо, но под натиском красных все вместе побежали.

Были отдельные случаи упорного сопротивления, были отдельные случаи геройства, но со стороны низов; верхи и в этом участия не принимали, они „примыкали“ к судам. Что было делать рядовым защитникам Крыма? Конечно, бежать возможно скорее к судам же, иначе их предадут на расправу победителям. Они были правы. Так они и поступили.

11 ноября я по приказанию Врангеля был на фронте, чтобы посмотреть и донести о его состоянии. Части находились в полном отступлении, т. е., вернее, это были не части, а отдельные небольшие группы; так, например, на Перекопском направлении к Симферополю отходили 228 человек и 28 орудий, остальное уже было около портов.

Красные совершенно не наседали, и отход в этом направлении происходил в условиях мирного времени.

Красная конница вслед за белой шла на Джанкой, откуда немедленно же выехал штаб Кутепова на Сарабуз. В частях же я узнал о приказе Врангеля, гласившем, что союзники белых к себе не принимают, за границей жить будет негде и не на что, поэтому, кто не боится красных, пускай остается. Это было на фронте. В тыл же, в Феодосию и в Ялту, пришла телеграмма за моей подписью, что прорыв красных мною ликвидирован и что я командую обороной Крыма и приказываю всем идти на фронт и сгружаться с судов. Автора телеграммы потом задержали: это оказался какой-то капитан, фамилии которого не помню. Свой поступок он объяснил желанием уменьшить панику и убеждением, что я выехал на фронт действительно для принятия командования. И в Феодосии, и в Ялте этому поверили и, помня первую защиту Крыма, сгрузились с судов: из-за этого произошла сильная путаница и потом многие остались, не успев вторично погрузиться».