Габриэль Маркес - Скверное время

• Название: Скверное время
• Автор: Габриэль Маркес
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• ISBN: 978-5-91181-649-0

Семнадцать осенних дней из жизни одного колумбийского городка. Дождь то и дело сменяется удушающей жарой. Именно в такой октябрь в одном колумбийском городке появляются листки с описанием тайн жизни его обитателей. Пасквили и карикатуры всего лишь повторяют слухи и домыслы, но некоторые принимают их слишком близко к сердцу. После первого убийства глава города в условиях чрезвычайного положения предпринимает активные действия, преследуя подчас не общественные, а личные цели…

Данный перевод содержит ненормативную лексику.

---

— В этом уже нет нужды, — сказал падре Анхель. — Они и так подохнут в своих норах от удушья.

Он подвинул стул к столу и стал расставлять чашку, тарелку с кусками кукурузного пирога и кофейник, украшенный рисунком, изображающим японского дракона. Тринидад открыла окно.

— Всегда лучше быть наготове, а вдруг они снова появятся, — сказала она.

Падре Анхель налил себе кофе и неожиданно, посмотрев на подходящую к столу Тринидад в бесформенном халате и инвалидных башмаках, замер.

— Ты чересчур беспокоишься об этом, — сказал он.

Никогда прежде густые брови Тринидад не вызывали в нем никакого признака беспокойства. Сейчас, не в силах совладать с дрожью в пальцах, он налил кофе, положил две ложки сахара и принялся размешивать в чашке, устремив свой взор на висевшее на стене распятие.

— Когда ты исповедовалась?

— В пятницу.

— Скажи мне, — сказал падре Анхель, — хоть раз ты скрыла от меня какой-либо грех?

Тринидад отрицательно покачала головой.

Падре Анхель закрыл глаза. Внезапно он перестал размешивать кофе, положил ложечку на блюдце и схватил Тринидад за руку.

— Стань на колени, — сказал он.

Растерявшись, Тринидад поставила картонную коробку на пол и стала перед падре на колени.

— Читай «Грехи мои», — сказал падре Анхель, придав своему голосу отеческий тон исповедника.

Сжав руки и прижав их к груди, Тринидад принялась неразборчиво бубнить молитву, пока падре не опустил ей руку на плечо и не сказал:

— Хватит.

— Я лгала, — сказала Тринидад.

— Что еще?

— У меня были дурные мысли.

Так она исповедовалась всегда: всегда называя, в общем, одни и те же грехи и всегда в одном и том же порядке. В этот раз, однако, падре Анхель не смог устоять перед желанием докопаться до сути.

— Например? — сказал он.

— Не знаю, — заколебалась Тринидад. — Иногда просто приходят дурные мысли.

Падре Анхель выпрямился:

— Тебе никогда не приходила в голову мысль лишить себя жизни?

— Пресвятая Дева Мария! — воскликнула Тринидад, не поднимая головы, и постучала по ножке стола. Потом ответила: — Нет, падре.

Падре Анхель заставил ее поднять голову и с изумлением увидел: глаза девушки наполнились слезами.

— Мышьяк действительно тебе был нужен только для мышей?

— Да, падре.

— Тогда почему ты плачешь?

Тринидад попыталась опустить голову, но падре крепко держал ее за подбородок. Девушка залилась слезами. Падре Анхель чувствовал: они, словно теплый уксус, текут по его пальцам.

— Постарайся успокоиться, — сказал он ей. — Исповедь ты еще не закончила.

Некоторое время она беззвучно плакала; падре позволил ей выплакаться. И когда он почувствовал, что девушка плакать перестала, мягко сказал:

— Ну хорошо, а теперь расскажи мне все.

Тринидад высморкалась в подол юбки, проглотила тугой и соленый ком слез. Когда она заговорила снова, ее грудной голос зазвучал удивительно красиво.

— Меня преследует мой дядя Амбросио, — сказала она.

— Каким образом?

— Хочет, чтобы я разрешила ему провести ночь в моей постели, — ответила Тринидад.

— Продолжай дальше.

— Больше ничего не было, — сказала Тринидад. — Клянусь Господом, больше ничего не было.

— Не клянись, — сурово одернул ее падре. Затем снова спросил своим спокойным голосом исповедника: — Скажи, с кем ты спишь?

— С мамой и с остальными женщинами, — сказала Тринидад. — Семеро в одной комнате.

— А он?

— В другой комнате, с мужчинами, — ответила Тринидад.

— Он заходил хоть раз в твою комнату?

Тринидад отрицательно покачала головой.

— Скажи мне правду, — настаивал падре Анхель. — Не бойся! Хоть раз он пытался войти в твою комнату?

— Один раз.

— Как это было?

— Не знаю, — сказала Тринидад. — Когда я проснулась, он уже был под москитником, тихонький такой. Притом все твердил, что ничего мне не сделает, что только хочет спать рядом со мной, потому что боится петухов.

— Каких петухов?

— Не знаю, — ответила Тринидад. — Так он мне сказал.

— А ты, что ты ему сказала?

— Что если он не уйдет, я подниму крик и всех разбужу.

— И что он сделал?

— Тут проснулась Кастула и спросила, что происходит, а я ответила, что ничего, что, наверное, мне что-то приснилось. А он тогда замер, как жмурик, и я даже не заметила, как он убрался из-под москитника.

— Он был одет, — утвердительно произнес падре.

— Ну, так, как обычно спит, — сказала Тринидад, — в одних подштанниках.

— Он не пытался тронуть тебя?

— Нет, падре.

— Скажи правду.

— Это правда, падре, — продолжала твердить Тринидад. — Клянусь Господом Богом.

Падре Анхель снова попытался поднять ее голову и встретился со взглядом грустных и влажных глаз.

— Почему ты это от меня скрывала?

— Я боялась.

— Боялась чего?

— Сама не знаю, падре.

Он положил руку на ее плечо и в чем-то долго ее убеждал. Тринидад кивала в знак согласия. Когда исповедь подошла к концу, падре вместе с ней стал тихо читать «Господь мой Иисус Христос, истинный Бог…». Молился он истово, с чувством какого-то ужаса, вспоминая, насколько позволяла ему память, всю свою жизнь. И когда стал отпускать грехи, его снова захлестнуло предчувствие надвигающейся беды.

* * *

Алькальд толкнул дверь и громко позвал: «Судья!» Жена судьи Аркадио, вытирая руки о юбку, вышла из спальни.

— Он не появлялся уже две ночи, — сказала она.

— Проклятие! — воскликнул алькальд. — А вчера он не был в суде. По срочному делу я искал его всюду, но никто просто понятия не имеет, где он. Вам не приходит в голову, где он может быть?

— Должен быть там, где шлюхи.

Алькальд вышел, не закрыв за собой дверь. Он заглянул в бильярдную, где на всю громкость автомат проигрывал какую-то сладостную песню. Алькальд сразу же пошел к отгороженному перегородкой помещению в глубине, выкрикивая: «Судья!» Хозяин бильярдной, занятый переливанием рома в плетеную бутыль, прервал работу и крикнул:

— Его нет, лейтенант.

Алькальд прошел за перегородку. Несколько человек играли в карты. Судью Аркадио не видел никто.

— Черт побери, — сказал алькальд. — В этом городке все обо всем знают, но сейчас, когда мне нужен судья, никто не может сказать, где он.

— Спросите это у того, кто клеит анонимки, — посоветовал дон Роке.

— Не пудрите мне мозги этой макулатурой, — сказал алькальд.

Судьи Аркадио не оказалось и в конторе. Было девять часов, и секретарь суда уже дремал в крытом переходе двора. Алькальд направился в казарму, приказал трем полицейским одеться и послал их на поиски судьи Аркадио — в танцевальный зал и на квартиру к трем известным всему городку женщинам, занимающимся тайным ремеслом. Затем вышел на улицу и побрел без определенной цели. В окно парикмахерской он неожиданно увидел судью Аркадио: тот сидел в кресле широко раздвинув ноги, и лицо его было накрыто горячим полотенцем.

— Черт возьми, судья, — заорал алькальд, — уже два дня я ищу вас!

Парикмахер снял полотенце, и алькальд увидел заплывшие глаза судьи, подбородок, словно тень, укрывала трехдневная щетина.

— Вы как сквозь землю провалились, а жена ваша рожает, — сказал он.

Судья Аркадио пулей выскочил из кресла:

— Ого!

Алькальд шумно рассмеялся, толкнул судью назад в кресло.

— Не спешите, — сказал он. — Вы мне нужны не для этого.

Судья Аркадио снова удобно растянулся в кресле и закрыл глаза.

— Кончайте бриться и сразу же в суд, — сказал алькальд. — Я подожду. — Он сел на скамью. — А где вас черт носил?

— Да там, — сказал неопределенно судья.

Бриться в эту парикмахерскую алькальд не ходил. Пару раз, наверное, он видел пришпиленную на стене табличку: «Вести разговоры о политике воспрещается», — когда-то она показалась ему здесь к месту. Но на этот раз, однако, она вызвала его раздражение.

— Гуардиола! — позвал он.

Вытерев бритву о штаны, парикмахер вопросительно застыл:

— В чем дело, лейтенант?

— Кто тебе разрешил повесить вот это? — спросил алькальд, указав на объявление.

— Житейский опыт, — сказал парикмахер.

Алькальд схватил табуретку, приставил ее к стене и встал на нее, чтобы снять объявление.

— Только правительство имеет здесь право что-либо запретить, — сказал он. — У нас демократия.

Парикмахер снова принялся за работу.

— Никто не вправе мешать людям выражать свои мысли, — продолжал алькальд, разрывая картонное объявление. Выбросив куски в мусорную корзину, он пошел вымыть руки.

— Вот видишь, Гуардиола, — назидательно сказал судья Аркадио, — что значит строить из себя дурачка.

Алькальд поискал парикмахера глазами в зеркале, — тот был поглощен работой. Вытирая руки, он не спускал глаз с брадобрея.