Астрид Линдгрен - Кати в Париже

• Название: Кати в Париже
• Автор: Астрид Линдгрен
• Издательство: АСТ
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-271-17098-0

И снова Кати отправляется в путешествие, на этот раз на горизонте замаячила столица Франции. Друзья Кати квартал за кварталом обследуют Париж. Вместе с ними и ты сможешь совершить экскурсию по местным достопримечательностям, узнать малоизвестные эпизоды из жизни знаменитых парижан, таких, как Робеспьер, королева Марго, вор и поэт Франсуа Вийон и многих других.

---

Когда мы выходим из церкви, небо голубое, солнце сияет! Улицы чисто вымыты и воздух свеж. На Boulevard St.-Michel молодежь так и кишит. Молодежь, молодежь со всех стран света. Мы с Леннартом идем среди них и прощаемся с Парижем. Прощай, Париж, старый Париж! Париж — молодой!

Капли дождя сверкают на деревьях Люксембургского сада, и на еще влажной скамье сидит там студент со своей девушкой, и они горячо, от всего сердца целуются. The last time 1 saw Paris, her heart was warm and gay[160]…

У него на сердце было тепло и радостно. Старый город с молодым сердцем. Как она выразилась, эта lа grande mademoiselle? «Дамы моего ранга всегда молоды!»

XII

Замок в прихожей щелкнул. Ева вернулась домой из конторы. Я услышала, как она поет. «Comme un p’tit coquelicot…» — пела она, и я знала, что она причесывается, стоя перед зеркалом. Потом она вошла в свою комнату. А потом заглянула ко мне.

Она остановилась на пороге, глядя на опустошение… И глаза ее медленно наполнились слезами.

— Здесь жила Кати, — тихо сказала она. — Мир ее памяти!

— О Ева! — воскликнула я, не в силах выговорить больше ни слова.

Я протянула руку и неуклюже погладила ее по щеке. От прикосновения моих пальцев на щеке осталось пять черных пятен. От хлопот с переездом всегда столько грязи!

Я могла себе представить чувства, которые испытывала Ева. Осталась только пустая комната с кучей хлама на полу и пятнами на обоях, по которым можно увидеть, где висели картины.

Мы молча стояли, и я знаю, что обе мы думали о том, как все было раньше.

Если бы был такой же день, как обычно, то мы с Евой шли бы домой из конторы вместе. Мы приготовили бы вместе обед и ели бы за столом в моей комнате. Возможно, вечером у нас собрались бы друзья, и мы бы вскипятили чай и приготовили бутерброды. Возможно, мы отправились бы в кино, а потом, сидя на оттоманке в комнате Евы, болтали о фильме, который смотрели, и о многих других важных вещах. Мы бы без конца хохотали, а Ева, жестикулируя, рассказывала бы о Курре и Альберте, и о Ёране, и о Буссе, и еще о нескольких в придачу, а я бы говорила только о Леннарте.

Всему этому настал конец. Конец нашему веселому соседству в этой двухкомнатной квартирке! Только теперь эта мысль начала причинять боль. Ах, почему нельзя получить что-нибудь в этой жизни, не пожертвовав чем-то другим?

Сегодня было так весело! Я с величайшим удовольствием смотрела, как грузчики переносили мою мебель наискосок через тамбур в мой новый дом. Я с трудом перетаскала туда книги и картины, разобрала шкаф и выбросила все старье. И все время, делая это, я напевала вполголоса самой себе коротенькие веселые песенки.

Я радовалась тому часу, когда Леннарт вернется домой с работы и увидит, сколько я успела сделать. Когда настанет вечер, у нас с Леннартом будет общий дом. Всякий раз, думая об этом, я ликовала. А о Еве до сих пор не подумала!

— Завтра рано утром будет немного чудно, когда никто не дернет меня за волосы, чтобы я проснулась! — в конце концов произнесла Ева.

— Я могу прийти и вырвать у тебя всю шевелюру — услужливо предложила я.

О, я была готова сделать все, что угодно, только бы она не расстраивалась!

Тогда Ева заплакала.

— Как ты добра, — всхлипывала она, прижавшись к моему плечу. — Но ты ведь знаешь, какая у меня чувствительная кожа на голове!

Потом она вытерла глаза.

— Хотя прекрасно будет войти в ванную, без того чтобы предварительно достучаться и выгнать оттуда тебя, — добавила она.

На полу, там, где стоял угловой шкаф, лежала старая фотография. Я подняла ее и перевернула.

— Сейчас увидишь кое-что приятное, — сказала я.

И мы вместе стали рассматривать фотографию длинноногой девчонки в курточке, которая была ей слишком велика. Девчонка идиотски улыбалась, чтобы лучше продемонстрировать стальные пластинки на передних зубах. Грустно сознаваться, но фотография была моя.

Я помню еще, как меня снимали. В воскресенье мы с Тетушкой смотрели развод караула на Страндвеген; тут появился профессиональный уличный фотограф и предложил свои услуги. А я была так безмерно восхищена своей новой красной курточкой и хотела, чтобы меня в ней сфотографировали!

Как странно повзрослеть быстро! Ведь не так много времени прошло с тех пор, как был сделан этот моментальный снимок. И не так много времени прошло с тех пор, как я, сидя в этой оконной нише, делала свои первые уроки. А совсем недавно Тетушка подарила мне на Рождество самую красивую в мире куклу и сказала, что это мама прислала ее с Небес.

Я прожила в этой комнате… сколько же… посмотрим — семнадцать лет… ну да, тогда имеешь право немного всплакнуть… только на лице появляются такие красивые черточки, когда слезы прокладывают в грязи дорожки…

Ева тоже плакала.

— Никому не показывай э-э-эту фотографию, — всхлипывала она. — Иначе все п-п-подумают, что Леннарт женился на тебе из-за денег.

Потом она исчезла в ванной, дабы, по ее словам, «вразумить самое себя и сделать себе новое лицо».

А я осталась с разрисованным полосками лицом, когда в дверь позвонил Леннарт. Ничего страшного. Леннарт так умен! Он понял, что на лице могут появиться полоски, даже если надо переехать в квартиру, расположенную напротив.

И мы пошли «к нам», и он пришел в восторг от всего, что я сделала, и похвалил меня точь-в-точь так же умеренно, как всегда. А потом засучил рукава и спросил:

— Не глупо ли, что нам так весело от всей этой затеи с мебелью и прочим?

Спросил, как всегда, с выражением лица школьника в первый день летних каникул. Я обняла его своими грязными руками, и мы долго молча прыгали, кружась посреди комнаты в молчаливом, шумном, сумасшедшем танце.

Затем я побежала за Евой.

— Ни за что, — сначала отказалась она. — Думаю, вы справитесь сами!

— Но украшать полки декоративной бумагой мы не умеем. Никто не умеет так затягивать ею полки, как ты.

Она, сопротивляясь, последовала за мной. Леннарт, обняв ее за плечи, сказал:

— Ты наша первая гостья! Добро пожаловать!

Ах, как нам было весело в тот вечер!

Мы с Леннартом расставляли мебель, вешали картины и шторы, а Ева нарезала декоративную бумагу.

— «Никто не умеет целовать так, как ты», — пел томный голос по радио.

Там исполняли песню «Старые знакомые «по переписке»».

— Никто не умеет целовать так, как ты, Кати! — запел Леннарт так громко, что наверняка слышно было во всем квартале.

— Никто не умеет укладывать Д Е К О Р А Т И В Н У Ю бумагу на полки так, как я! — запела в кухне Ева.

Но тут раздался звонок в дверь.

— Никто не умеет открывать дверь так, как я! — запела я и в доказательство своей правоты пошла и открыла дверь.

Это была тетя Виви, мама Леннарта. Я была рада, что успела умыться.

— Я принесла вам несколько бутербродов! — сказала она и протянула мне корзинку.

Я поблагодарила ее чуточку преувеличенно. Мне так хотелось ей понравиться, что, когда мы встречались, трудно было быть по-настоящему естественной.

Она всегда относилась ко мне дружелюбно. Но в глубине души она, вероятно, не могла искренне любить ту, что отняла у нее единственного сына. Она была вдова, мать одного-единственного сына — Леннарта, а я отняла его. Да и особо желанной невесткой я, пожалуй, тоже не была. Бедная конторская служащая без влиятельных родственников или чего-то в этом роде.

Разумеется, Леннарт не раз говорил, перефразируя пословицу: «Лучше синица в руках, чем журавль в небе», что лучше жена, которая сама себя обеспечивает, в руках, чем десять наследниц в лесу, но я не уверена, что тетя Виви разделяла его мнение. Она всегда была ласкова со мной, да, это так! Но я знала, как она страдает оттого, что отпустила Леннарта. Она чувствовала себя одинокой и старой — это-то я понимала. «Одинокой и старой, — говорила я себе, — помни это, Кати, помни это всегда!»

— Как мило, что вы, тетя Виви, заглянули к нам! — сказала я.

Я сказала то, что думала, и поэтому была очень недовольна, что эти слова прозвучали так неестественно. Но возможно, тетя Виви была не так чутка к интонации.

Я накрыла круглый стол в гостиной, достала из корзинки все ее вкусные бутерброды, и мы поели.

Это была наша первая трапеза в нашем собственном доме.

— Будьте счастливы! — сказала тетя Виви и оглядела комнату. — Вы должны быть счастливы!

Она посмотрела, как расставлена мебель. Диван, по ее мнению, стоял не на месте. Его лучше поставить в углу между открытым очагом и окном, посоветовала она. Леннарт довольно невежливо заметил:

— Думаю, эти вопросы Кати решит сама!

— Да-да, конечно, — уступчиво согласилась тетя Виви.

Однако я поспешила сказать, что ее предложение — гораздо лучше, и это действительно было так. Если бы даже это и было иначе, думаю, я все равно сделала бы так, как ей хотелось. Я была готова подвесить диван на веревке к потолку, только бы это доставило ей хоть малейшую радость! У меня был Леннарт, я могла быть великодушна! И лучше воспользоваться случаем вовремя, ведь никто не знает, какой буду я, когда стану старой и одинокой!