Сара Дюнан - Святые сердца

• Название: Святые сердца
• Автор: Сара Дюнан
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-49929-8

Во второй половине XVI века в странах католической Европы за невестой требовали приданое таких размеров, что даже в благородных семьях родители обычно выдавали замуж лишь одну дочь. Остальных отправляли — по куда более скромной цене — в монастыри. В крупных городах и городах-государствах Италии монахинями становились до половины женщин благородного происхождения. Не всегда по собственной воле…

Эта история произошла в северном итальянском городе Феррара в 1570 году…

Шестнадцатилетняя Серафина, разлученная с возлюбленным, помещена в монастырь Санта-Катерина в Ферраре. Ее появление грозит нарушить покой святой обители. Ведь Серафина готова заплатить любую цену, чтобы сбежать из монастыря. Сумеет ли она найти союзников в святых стенах?

«Святые сердца» — новая великолепная книга Сары Дюнан, чьи романы «В компании куртизанки» и «Рождение Венеры» стали мировыми бестселлерами и были изданы более чем в тридцати странах.

Впервые на русском языке!

---

— О, но мы же не так грешили, — слышит она свой голос. — Это была любовь, а не сладострастие, клянусь. Два тела, поющие в лад, вот и все… О Джакопо… — Но слова не успевают сорваться с ее уст, как новый приступ рвоты раздирает ей рот, и новый поток желчи извергается оттуда.

Теперь, оглянувшись, она видит в темноте не чертей, а водяную крысу, чей мокрый блестящий мех покрывалом окружает ее голову, бледное лицо с подрагивающим носом, зубы оскалены, готовы впиться ей в бок. Крыса смотрит на нее и улыбается.

— Иногда один яд прогоняет другой. Не бойся, Серафина, это не навсегда, — говорит она, потом вонзает в нее зубы, и пытка начинается снова.

Вечность спустя, когда все ее внутренности уже вытекли на пол и терять больше нечего, боль отступает настолько, что она даже открывает глаза и видит себя в келье. Она узнает, что это ее келья, по распятию на стене.

Она лежит, держась за него взглядом, чтобы снова не сползти в ад. Она смотрит, как Он висит на кресте, удерживаемый лишь гвоздями, видит Его выпирающие ребра, чувствует, как стонет от боли каждый мускул его тела. О да, Он понимает, что такое боль. Он знает, что значит страдать, знает страх и ужасное одиночество пытки. Нет, человек не должен быть так одинок. Его образ стоит перед ее взором, когда она закрывает глаза. Залитое кровью лицо, израненное тело. Если бы не страдание, как он был бы хорош собой. Ей представляется молодой мужчина, высокий, прямой, с кудрями до широких плеч, с гладкой, чистой грудью и прекрасным, о, каким прекрасным лицом: высоким лбом, полными губами и ясным, спокойным взглядом. Если его любят сломленным, то насколько сильнее любили бы целым и невредимым? О Джакопо, где ты? Добрый спаситель. Столько силы, столько доброты.

— Он тебя не любит. Ты не стоишь хлопот, которые ему причинила.

Нет. Нет. Нет. Конечно, Он любит. Стоит только посмотреть на него — конечно, Он любит. Всегда. В любой беде Он любит так сильно, что взошел на крест и висит там вечно, ожидая ее.

— Прости меня. Прости…

Она старается произнести слова так громко, чтобы Он услышал ее, но тут пытка начинается вновь, и ее голос превращается в громкий стон.

Темнота возвращается, и снова другая. Без тел на вертелах, но и без бархата. Зато с камнями, опаленными, жесткими и жестокими, которые окружают ее со всех сторон, и она должна лежать на них вечно. Хорошо хоть, что костей у нее нет. Они стерлись в порошок и вышли наружу с рвотой или расплавились в горниле ее нутра. Ее руки и ноги набиты песком, а это значит, что она не в силах пошевелить ими, пока это не сделает за нее боль. И кругом так сухо — ни капли влаги, один песок. Он внутри ее, забивает ей рот. Она не может глотать. Ей так хочется пить. Пить.

Но вот кто-то поднимает ей голову и проводит по ее губам пальцем, с которого ей в рот стекает влага. Как она жжет! После такой агонии удивительно чувствовать не сильную, вполне определенную боль. Но вот воды становится больше. Она тонкой струйкой сочится ей в рот, обжигает горло. Она закашливается. Ей больно, но не настолько, чтобы перестать пить. Она глотает еще, она пила бы с жадностью, но чья-то рука сдерживает ее. Внутри у нее все стонет и содрогается, когда струйка воды попадает в желудок, она чувствует позыв рвоты, но наружу ничего не выходит.

Позже — через несколько дней или часов — она понимает, что боль прекратилась.

Облегчение, чистая радость оттого, что она ничего не чувствует, затопляет ее. Безмятежность похожа на гладкую поверхность воды; ни ветерка, ни ряби, ничего, только изумленная неподвижность. Как это возможно, чтобы боль ушла? Как может полностью исчезнуть то, чего было так много? Как такое происходит? Сколько же любви для этого нужно? Какое чудо надо совершить?

— Доминуссал ведеиграсиас.

Начинается высокая тонкая песнь. Подняв взгляд от неподвижной поверхности воды, она видит заросли камышей, качающихся на ветру. «А еще стало светло», — думает она. Это, наверное, солнце, потому что она чувствует, как оно пригревает. Мир вдали закрыт дрожащим маревом жары, сквозь которую видна — фигура? — приближающаяся к ней.

— Видишь? О да, ты видишь Его, Серафина? Он так любит тебя. Он послал меня, чтобы я тебя разбудила.

Голос странный, детский и в то же время старчески надтреснутый. Она узнает его, чувствует нутром, точно ставшую привычной пустоту под ложечкой. И сосредоточивается на том, кто впереди. Воздух так прогрет. Не удивительно, что все вокруг блестит. Из блеска выступает высокая длинноволосая фигура и снова растворяется, будто человек споткнулся, и блеск поглотил его.

— Видишь, как кровоточат Его бедные руки и ноги. Но Он улыбается для тебя. Он ждал тебя. Он пришел, чтобы сказать: «Добро пожаловать назад».

Назад. Внезапно в животе у нее начинается ужасная ломота, как будто вместе с внутренностями из нее вычерпали и утробу. Но она продолжает смотреть, а Он подходит все ближе. Да-да, она видит Его: прекрасный широкий лоб, порезанный полосой глубоких маленьких ранок, глаза ясные, все понимающие. Он любит. Он не бросит никогда. Он любит меня.

— Открой глаза, и ты Его увидишь.

Она слегка вскрикивает. И понимает, что должна сейчас проснуться. Что Он этого хочет.

Она открывает глаза. В келье серый сумрак. Ни блеска, ни света. Отвратительный, затхлый запах. На стене одиноко висит на кресте Христос. Рядом с ней высохшая Магдалена с лицом, как маринованный орех, качается туда и сюда в детском восторге.

— Серафина? — Рядом с ней на полу оказывается сестра Зуана, ее лицо совсем близко, она устала, но улыбается, сияя, словно солнце. — О, как хорошо, что ты очнулась.

Позади, в дверях, она видит сестру Юмилиану, из-за чьей спины на нее смотрят Евгения, Персеверанца, Аполлония, Феличита и другие.

— Господи Иисусе! Она жива. Сестра Магдалена вернула ее нам!

Радость сестры-наставницы так полна и заразительна, что многие из тех, кто стоит у нее за спиной, тоже начинают смеяться.

Комната заполняется людьми, когда она делает попытку пошевелиться, но ее кости, разумеется, еще слабы, и она не может подняться.

Старуха протягивает к ней руку.

— Видишь, — беззубо ухмыляясь, говорит старуха. — Я же говорила тебе, Он придет.

Она приоткрывает рот, проводит языком по волдырям на губах. Нет. Она все же не сбежала, не смогла вырваться на свободу. Она смотрит на Зуану, потом на остальных. Вот они здесь, ее семья, те, с кем ей предстоит жить до самой смерти, до тех пор, пока седые волосы не начнут расти у нее на подбородке, а кожа не сморщится, как старый сапог, и жизненные соки не покинут ее до последней капли.

Только она еще не умерла.

— Я видела Его, — говорит она так тихо, что стоящие в другом конце комнаты едва слышат ее. — Да, думаю, что я Его видела.

— Ах, да это чудо. — Голос сестры Юмилианы, напротив, эхом отзывается во дворе.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава тридцать первая

Первые дни Великого поста Зуана и Серафина отсыпаются каждая в своей келье. Вокруг них продолжается большая чистка города. Дождь льет так, что сточные канавы и горгульи водопроводных труб не успевают отводить воду, и по всему монастырю текут грязные ручьи. Вода просачивается под двери келий, подолы одеяний монахинь намокают на ходу. Даже монастырские кошки перебираются под крышу и спят, свернувшись калачиком, на теплых деревянных скамьях хора, откуда их сгоняют перед каждой службой.

Стеклянные бокалы из Мурано и керамические тарелочки бережно завернуты и убраны в сундуки, платья, сапоги и парики возвращены хозяевам; грохот, который производят рабочие, разбирая сцену, уже не волнует так, как волновали звуки ее возведения. В кухнях вертела и сковородки отправлены на самые дальние полки, и сестры ожидают начала поста, вне всякого сомнения, ободренные всепроникающими запахами вареных овощей и водянистых супов.

Подошла пора глубоких размышлений и осознанного воздержания. Но никто не впадает в уныние. Напротив. Хотя обычно с Великим постом напряжение карнавальных недель спадает, в этом году его сменило всеобщее возбуждение. Что-то происходит с общиной после откровения в келье Серафины. Все, не только монахини, но и послушницы, молятся больше обычного — а что еще им делать? — и со все возрастающим нетерпением ждут следующего собрания.

За девушкой ухаживают Летиция и ее бывшая прислужница, они отмывают келью и по приказу сестры Зуаны развешивают в ней остатки ароматических смесей из трапезной для освежения воздуха. Когда Серафина наконец просыпается, то у нее нет сил встать, и кухня сама приходит к ней в лице Федерики. Послушницы не обязаны поститься — отказ от пищи не рекомендован и монахиням моложе двадцати пяти лет, — и Федерика приносит ей разную вкуснятину, оставшуюся от праздничного обеда; Серафина не прикасается к еде. Болезнь отбила у нее всякий аппетит, и, хотя для подкрепления сил ей надо поесть, Серафина наотрез отказывается от всего и просит только воды. Когда ее приходит навестить сестра Юмилиана, девушка просит у нее позволения исповедоваться и приготовиться к причастию. Сестра-наставница передает ее просьбу аббатисе. Отказать в ней никто не вправе. И поскольку идти к отцу Ромеро она не может, исповедник сам приходит к ней. Пастырь уже много дней не ступал на территорию монастыря, и аббатиса заботливо распоряжается дать ему фляжку с вином, чтобы ему было чем подкрепиться в столь длинном путешествии. Проходит немало времени, прежде чем он покидает келью. Остается только гадать, что он там делал так долго — спал или слушал.