Николай Наседкин - Завтра обязательно наступит

• Название: Завтра обязательно наступит
• Автор: Николай Наседкин
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Извините, у меня больше нет! - честно признался честный Лохов и для наглядности открыл кассу, вывернул карманы брюк. - Вот хоть обыщите! Это ж, извините, по курсу - полторы тысячи долларов! Неужели, извините, мало за какую-то балалайку?..

- Десять миллионов! - отрезала непреклонно сероглазая мадам, одёргивая своего шустрого черноокого пацана, которого явно обрадовала перспектива избавиться от ненавистного инструмента в обмен на кучу бабок.

- Хорошо! Спасибо! Извините! - соглашаясь, забормотал Лохов. - Сейчас семь с половиной. Правда, больше нету! И я расписку вам дам ещё на два пятьсот... Или вот паспорт в залог дам... Извините! А завтра, после обеда, вы подойдёте, и я вам остальные верну... Вы не подумайте, я вас не обману, ей-Богу! Честное слово! Извините!..

Ему с трудом, но поверили. Балалайку оставили. И даже паспорт лоховский не взяли. Только деньги забрали и ушли.

7 500 000 рублей!

* * *

Сам же Лохов на следующий день окончательно поверил-понял, что его кинули - только к вечеру.

А то ведь до самого обеда всё глядел-высматривал завитринное пространство, на каждый стук двери вскидывался и хватался за балалайку - всё ждал заморского гостя...

Но и этого мало! Уже после, ближе к вечеру, - ну никто не поверит! - он на полном серьёзе ждал "мамашу" пацанчика, дабы вернуть ей эту дурацкую балалайку в обмен на свои кровные...

Ну, - лох лохом!

* * *

Далее жизнь-судьба Ивана поначалу пошла совсем набекрень и под гору.

Уж с торгашеской работы его Елизарова вышибла - это само собой. Но самый сволочизм заключался в другом: милая лоховская свояченица все свои иезуитские и нахрапистые силы-способности применила-задействовала, дабы снять с себя это почётно-родственное звание. Иезуитские способности Елизарова применила к старшей сестре и, наконец, убедила-заставила её отказаться от Ивана, расстаться с ним, предать. А нахрапистые елизаровские силы были задействованы против самого Лохова. Он просто-напросто был вышвырнут из квартиры с одним чемоданом, своей дурацкой пишмашинкой "Москва" и одним миллионом рублей в кармане в виде окончательного и безоговорочного расчёта за квартиру...

Когда он через несколько дней зашёл за паспортом, где уже чернели штемпели о разводе и выписке, его ещё раз жёстко предупредили: если он не оставит Анну в покое, будет шататься тут поблизости - его быстренько упекут в кутузку года на три. Лохов знал-догадывался - это не пустые угрозы: Ивашке уже исполнилось пятнадцать и в гости к Елизаровым зачастил на шикарном "форде" акселератный прыщавый юнец - сынок мента-полковника из областной милиции...

Лохов, даже не повидав Аню, ушёл.

* * *

Как говорится, полный абзац.

Тут бы и опуститься ему в бомжи-бродяги, но, как Иван уже неоднократно убеждался, в самый последний, в самый, казалось бы, наитупиковый момент его жизни, когда уже впору и о намыленной верёвке подумать, наступало вдруг послабление, открывался нежданно выход-поворот из жизненного тупика.

Буквально в тот самый день, когда он со своим чемоданом и проштемпелёванным паспортом сидел угрюмо на вокзале, где отлежал уже все бока за несколько ночёвок, и решал-размышлял, куда, в какие края податься, на него наткнулся Толян Скопюк - друг и свидетель его семейно-свадебного счастья. Ну, само собой, - объятия, хохот, восклицания, похлопывания по плечам. Друзья-то друзья, а год, почитай, не виделись, не встречались. К тому ж Толя находился в перманентно-хроническом своём состоянии, то есть навеселе, да и Лохов с утра уже притулялся раза три у стойки вокзального ресторана - отсюда и градус встречи, отсюда и кипение эмоций.

Пошли, естественно, к стойке отметить событие, и вот тут-то прояснилась неслучайность встречи с точки зрения вышних сил. Дело в том, что Анатолий как раз ждал поезд на Москву - едет за окончательными документами на отъезд... в Германию! Как? Что? Почему?! А потому! Оказывается, немцы во искупление своей вины за вторую мировую войну пригласили к себе жить потомков-родственников, уничтоженных ими евреев... Вообще-то Лохов толком так и не понял суть дела, его лишь удивило-поразило одно.

- Извини! Толя, дорогой, извини! Но ты-то здесь при чём?

- Что за дела! - напыжился Толя Скопюк. - Как это при чём? Я по матери - чистокровный еврей!.. Вернее - по бабушке... Ну, одним словом, у них, у жидов, главной считается материнская кровь. А у моей матери мать была еврейка...

Чудны дела Твои, Господи! Толя Скопюк, провинциальный русский крепко пьющий актёр, стал евреем и со всем своим семейством - женой и тремя детьми - едет жить в Германию: сразу там получит новую квартиру, ему будет обеспечено солидное пособие, пока он не одолеет немецкий язык и не устроится на денежную службу...

- Извини, Анатолий, но ты хоть слово "жид" напрочь забудь, а то в сильный просак там попадёшь...

- Что за дела! Это всё пустяки, - отмахнулся Скопюк и выпил порцию водочки. - Меня вот моя квартира здесь волнует, - не хочу её продавать. Вдруг там не получится, а потом и не вернёшься... Это уезжать легко... Да и кот с собакой... А кстати, Ванёк, друган, а ты-то чего с чемоданом?..

И вот тут-то дело прояснилось, обоюдовыгодная сделка состоялась. Лохов будет пока жить в квартире Скопюков, охранять её, следить за порядком, отбиваться от всяких расплодившихся прихватизаторов...

- Старик! - почти кричал, не обращая внимания на ресторанных пассажиров, Скопюк. - Что за дела! Я тебе буду бабки присылать-отстёгивать, чтоб ты и за коммунальные услуги платил, и за телефон. Не дрейфь - и тебе будет оставаться. Они, эти фрицы, знаешь, какие бабки там платить обещают нам, артистам погорелого театра, здесь и не снилось... Что за дела!

Впрочем, под конец встречи, уже перед поездом, Толя-друган спохватился и выразил как бы сочувствие краху семейной жизни Лохова.

- Что за дела! Жалко, Ваня, жалко! Анка твоя - баба неплохая, вот только квёлая, может, оно и к лучшему, тем более, что короедов нет... Э-э-эх, если б я своих не настрогал, тоже, может, щас бы на свободу подался... Хотя - вру, подлец! Ленка моя - на свете одна такая, лучше не найти!..

Захмелевший Толя даже взялся уговаривать-упрашивать Ивана идти немедленно с чемоданом к нему до хаты и ждать там его возвращения из столицы. Но Лохов всё же перекантовался на вокзале ещё две ночи, дождался друга, помог Скопюкам погрузиться в поезд, расцеловался на прощание и остался на неопределённый, но длительный срок владельцем-хозяином шикарной трёхкомнатной квартиры.

Живи и радуйся.

* * *

И Лохов зажил, в общем-то, неплохо.

Скопюки оставили ему на коммунальные траты сразу на три месяца, а потом действительно стали раза два-три в год пересылать обещанные деньги. Конечно, ни в какой театр или на киностудию там Толю-баламута не взяли - ну никак язык вражеский ему не поддавался. Пришлось Толе со временем вспомнить свою первую профессию, благоприобретённую когда-то в советском ПТУ, и устроиться на мебельный бэтриб столяром...

Лохову тоже пришлось - теперь уже в третий раз - менять свою специальность. Но вначале он пустил жильцов, надеясь этим прожить-пропитаться, дабы уже никакая служба-работа не отвлекала его от рифм и верлибров. В средней комнате, бывшей детской, поселилась семейная пара, старички-беженцы из Чечни, а в самой маленькой комнате, спальне, обосновался парень-студент. Большую комнату, зал, Лохов оставил за собой только лишь потому, что там, в мебельной стенке хранилась какая-никакая, но всё же библиотека Скопюков томов в сотню, которую Иван обогатил-пополнил своими заветными книгами, вынутыми из чемодана. Жильцы, слава Богу, подобрались тихие, да Лохову и не привыкать было к коммунальному житью-бытью. Но вскоре деньжат квартирных стало не хватать по весьма прозаической причине - in vino veritas!

Иван начал попивать и - попивать крепенько. Когда в одиночестве пить становилось уж вовсе невмоготу, он пытался первое время соблазнять на собутыльничество жильцов-соседей, но те оказались кто трезвенником, кто язвенникам. Тогда Лохов взялся похаживать в Дом печати. Раньше он робел войти в этот Храм Слова, опусы свои стихотворные пересылал по почте, тем же порядком получал и смехотворные гонорарии. А тут один раз зашёл во взбодрённо-смелом состоянии духа, второй... Понравилось. В областной писательской организации, в затрапезном кабинете на 6-м этаже, встретили его радушно. Впрочем, как он потом подметил, там всех встречали радушно, особенно если посетитель уже имел в портфеле или кармане эликсир вдохновения или по первому же намёку бежал за ним в ближайший комок. Лохов раз сбегал, второй, а потом уже на равных с другими и скидывался, и угощался от даров других посетителей писательского штаба. Здесь, если продолжить сравнение, толклись-кучковались одни и те же четыре-пять профлитераторов, словно штабные офицеры, да двое-трое вестовых из литактива, а остальную армию барановских членов Союза писателей  (человек пятнадцать) Иван так никогда и не увидел: то ли, как и положено, сидели по домам и писали, то ли, наоборот, писательство совершенно забросили, то ли, наконец, по причине возраста и болезней напрочь забыли пить-опохмеляться.