Славой Жижек - О насилии

• Название: О насилии
• Автор: Славой Жижек
• Издательство: Европа
• Жанр: Философия
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9739-0179-0

Что такое ограбление банка в сравнении с основанием банка? Что такое насилие, которое совершается с нарушением закона, в сравнении с насилием, которое поддерживается и освящается именем закона?

Эти острые вопросы ставит в своей книге известный левый философ Славой Жижек. Он призывает нас освободиться от чар непосредственного зримого «субъективного» насилия и разглядеть за его вспышками гораздо менее броское системное насилие, процветающее в тени институтов современного либерального общества. Насилие — это не прямая характеристика определенных действий. Одно и то же действие может считаться насильственным и ненасильственным в зависимости от контекста. Порой вежливая протокольная улыбка может быть большим насилием, чем агрессивная хулиганская выходка.

http://fb2.traumlibrary.net

---

Любопытно отметить, что подобное отождествление израильской армии с нацистами странным образом перекликалось с риторикой поселенцев из Сектора Газа, которые во время их принудительной эвакуации силами обороны Израиля также отождествляли автобусы и грузовики, предоставленные израильскими войсками, с поездами, которые везли евреев в Освенцим, и заявляли, что, если эти новые поезда не остановить, произойдет еще один холокост, еще одно уничтожение еврейского народа. Здесь друг с другом встретились два противоположных и зеркальных примера грубой инструментализации холокоста.

Эта идея, что политика Израиля по отношению к палестинцам сопоставима с действиями нацистов по отношению к евреям, странным образом противоречит отрицанию холокоста. Анекдот, приводившийся Фрейдом для демонстрации странной логики сновидений, дает нам полезное объяснение странной логики, которая работает здесь:

(1) я никогда не брал у тебя кастрюлю;

(2) я вернул тебе ее в целости и сохранности;

(3) кастрюля уже была испорчена, когда я получил ее от тебя.

Такое перечисление непоследовательных аргументов, конечно, от противного подтверждает то, что оно пытается отрицать — что я вернул твою кастрюлю испорченной… И разве не так радикальные исламисты отвечают на холокост?

(1) Холокоста не было.

(2) Он был, но евреи его заслуживали.

(3) Евреи его не заслуживали, но они утратили право ссылаться на него, совершив с палестинцами то, что нацисты сделали с ними самими.

Выступая в декабре 2005 года в Мекке, иранский президент Ахмадинежад сказал, что вина за холокост побудила европейские страны поддержать создание государства Израиль:

«Некоторые европейские страны настаивают на том, что Гитлер сжег миллионы невинных евреев в лагерных печах, и они настаивают на этом настолько, что, если кто-то скажет что-то против этого, они осудят этого человека и бросят его в тюрьму… Хотя мы и не согласны с этим утверждением, если мы все же предположим, что оно верно, мы должны задать европейцам вопрос: является ли убийство невинного еврейского народа Гитлером причиной их поддержки оккупантов Иерусалима?.. Если европейцы честны, они должны отдать некоторые из своих земель в Европе — в Германии, Австрии или других странах — сионистам, чтобы те могли основать свое государство в Европе. Предложите часть Европы, и мы поддержим такое предложение».

Это заявление одновременно отвратительно и проницательно. Отвратительно в нем, конечно, отрицание холокоста и еще более проблематичное утверждение, что евреи заслужили холокост («мы не согласны с этим утверждением»: с каким именно? Что Гитлер убил миллионы евреев или что евреи были невинны и не заслужили того, чтобы их убили?). Но верным в приведенном утверждении является напоминание о европейском лицемерии: европейцы действительно расплатились за свою собственную вину землями других людей. И когда представитель израильского правительства Раанан Гиссин сказал в ответ: «Хотелось бы напомнить г-ну Ахмадинежаду, что мы жили здесь задолго до того, как тут появились его предки. Поэтому мы имеем полное право находиться здесь, на земле наших предков, и жить здесь», — он обращался к историческому праву, которое, в случае его последовательного применения, приведет к всеобщей резне. То есть можно ли представить мир, в котором этнические группы постоянно «напоминают» своим соседям, что «мы были здесь до вас», даже если это было тысячу или даже больше лет тому назад, и использовать этот факт в качестве оправдания своего стремления отобрать землю соседа? Следуя этой логике, французский писатель еврейского происхождения Сесиль Винтер6 предложил занятный мысленный эксперимент: представим Израиль таким, какой он есть, и его развитие на протяжении последнего полувека, игнорируя тот факт, что евреи, приехавшие туда, были отмечены означающим абсолютной Жертвы и тем самым освобождены от любых моральных упреков. В этом случае мы имели бы дело со стандартной историей колонизации…

Но почему мы должны абстрагироваться от холокоста, оценивая израильскую политику по отношению к палестинцам? Не потому, что они сопоставимы друг с другом, а как раз потому, что холокост был несравнимо более жестоким преступлением. Сама необходимость обращения к холокосту для защиты действий Израиля неявно подразумевает, что Израиль совершает настолько ужасные преступления, искупить которые может только бесспорный козырь холокоста. Не означает ли это, что нам нужно игнорировать факт холокоста, когда мы имеем дело с реальной политикой, поскольку всякое использование его для легитимации политических действий является его непристойной инструментализацией? Тем не менее это оказывается слишком близко к (псевдо-)левой непристойности, согласно которой любое упоминание о холокосте в сегодняшнем политическом дискурсе является фальшивкой, манипуляцией, призванной скрыть израильские преступления против палестинцев (или — шире — минимизировать не менее ужасающие страдания жителей третьего мира, в отношениях с которыми ссылка на холокост позволяет колонизаторам преподносить себя в качестве истинных и главных жертв). Мы имеем дело с кантианской антиномией (хотя было бы слишком непристойным назвать ее «антиномией холокостного разума»): хотя любое позитивное упоминание о холокосте означает его инструментализацию, сведение всех без исключения упоминаний о холокосте к такой инструментализации (то есть требование не говорить о холокосте вообще) не менее неприемлемо…

Но, возможно, обращение к Канту помогает найти решение: в соответствии с кантовской идеей негативного использования разума как единственного легитимного способа его использования, когда мы имеем дело с ноуменальными объектами, нам следует ограничиться только таким негативным подходом. Нужно, чтобы о холокосте можно было говорить только в негативном ключе, чтобы к нему нельзя было обращаться для оправдания/легитимации любых политических мер. Упоминать о нем можно только для делегитимации (некоторых из) таких мер, для накладывания ограничений на наши политические действия: обращение к нему оправданно при осуждении действий, выказывающих самонадеянность (hubris), наивысшим выражением которой был холокост.

Что если подлинной карикатурой на ислам служат сами яростные антидатские демонстрации, преподносящие ислам в смехотворном виде, в точном соответствии с западными клише? Главная ирония, конечно, в том, что возмущение мусульманских толп было направлено против той самой Европы, которую жесткие антиисламисты вроде скандально известной Орианы Фаллачи, скончавшейся в сентябре 2006 года, считали слишком терпимой к исламу и уже капитулировавшей перед ним; а в самой Европе — против Дании, которая является частью той самой модели толерантности, чьим олицетворением выступает Скандинавия. Эта констелляция полностью воспроизводит парадокс Сверх-Я: чем больше ты подчиняешься тому, что требуют от тебя другие, тем тяжелее твоя вина. Выглядит так, словно чем терпимее вы относитесь к исламу, тем сильнее он будет давить на вас…

Ориана Фаллачи была нетерпимой женщиной, которая служила симптомом терпимых мужчин. В книгах, написанных ею в последние годы7, она нарушала два главных правила: ее письмо было страстным и полностью ангажированным; она целиком пренебрегала политкорректной мантрой уважения к Другому. Она утверждала, что идущая война с террором была не столкновением цивилизаций, а столкновением между цивилизацией и варварством. Врагом было не политическое злоупотребление исламом, а сам ислам. Внутренней опасностью было стремление к поиску компромиссов, распространенное в Европе. Ее идея заключалась в том, что Европа уже духовно капитулировала: Европа считает себя провинцией ислама, она боится отстаивать свое культурное и политическое своеобразие. Фаллачи постоянно обращает внимание на асимметрию толерантности: Европа все время извиняется, поддерживает строительство новых мечетей, призывает относиться к мусульманам с уважением и т. д. Между тем в некоторых мусульманских странах само обращение из ислама в христианство наказывается смертью. Возможно, книги Фаллачи были маргинализированы и воспринимались как недопустимые именно из-за категоричности ее позиции: после всякого громкого призыва сплотиться против фундаменталистской угрозы Буш, Блэр и даже Шарон никогда не забывают сделать оговорку, что ислам — это великая религия любви и толерантности, не имеющая никакого отношения к отвратительным террористическим актам, совершаемым от ее имени.

Фаллачи была просвещенной либеральной атеисткой, а не христианской фундаменталисткой, и видеть в ее последних книгах вспышку истеричной расистской реакции — большое упрощение. Ее необычайный ранний успех превратил ее в некий «неприкасаемый» экскрементальный объект: само замешательство, которое она вызвала у мультикультуралистских либералов, свидетельствовало, что она задела больное место либерализма, нечто «подавленное» в нем самом.