Канта Ибрагимов - Учитель истории

• Название: Учитель истории
• Автор: Канта Ибрагимов
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-900231-87-7

Предыстория написания этого произведения такова.  В одном из своих выступлений,  посвященных военным действиям на Кавказе,  лауреат Нобелевской премии немецкий писатель Гюнтер Грасс высказал мнение, что, если кто-нибудь из писателей напишет об этой войне роман,  то она непременно закончится. Идея буквально захлестнула воображение автора этой книги,  который хорошо знал,  что такое война,  потому что жил в ней, ее ощущал, от нее страдал, мучился и верил… Роман впервые был опубликован в 2003 году.

Канта Ибрагимов – писатель, доктор экономических наук, профессор,  академик Академии наук Чеченской Республики,  лауреат Государственной премии Российской Федерации в области литературы и искусства, –  известен широкому читателю по романам: «Прошедшие войны» (1999), «Седой Кавказ» (2001), «Детский мир» (2005), «Сказка Востока» (2007), «Дом проблем» (2009).

---

Битва в степи — грандиозное представление, где каждый — и участник, и зритель; и бой богатырей — как волнующая прелюдия, от исхода которой во многом зависят дух и настрой дальнейшего аккомпанемента.

Выехал Алтазур из строя, напротив кровника остановил коня, а дрожь в теле не унимается, и кажется, что и конь под ним так же дрожит. Пот течет по нему ручьем, заливает глазницы, и в мареве прикаспийской пустыни вся орда волнообразно плывет, ревет, сотрясает копьями и мечами... В блестящих щитах врага отражаются тысячи солнц и слепят его глаза... И все эти треволнения, отражаясь в сознании, создают перед ним образ не простого братоубийцы, а какого-то людоеда-великана.

Видимо, почувствовали соратники состояние Алтазура, дружно воскликнули за спиной. Этот громогласный хор как живительная влага окатил его тело, он обернулся и, увидев за спиной дружную рать, в мгновение воспрянул духом и подумал, а чем он не нарт, если рядом братья-кавказцы!

— А-а-и! Байтмал[21]!!! — не без актерского позерства и бравады воскликнул Алтазур и, не думая о жизни, а мечтая лишь не опозориться в глазах соплеменников, ринулся в бой.

Как любая гениальная увертюра, этот поединок был в буквальном смысле искрометным, по-звериному зрелищным, варварски азартным и жестоким. С первой же атаки со скрежетом схлестнулись длинные тяжелые копья; ударившись о щиты, не сдаваясь, под напором воспрянули ввысь, а кони на скаку столкнулись грудью, и мощный конь кочевника чуть подсадил стройного коня Алтазура, сбил с намета, споткнулось верное животное, полетел Алтазур в ковыль, аж песок в зубах заскрежетал. Не успел он от внезапного кульбита сориентироваться, как грозный топот стал надвигаться со спины. «Нет, не голову терять, а мстить я сюда вызвался», — током прошиб бойцовский дух. Краешком глаза он увидел надвигающиеся огромные конские ноги в латах, а перед ними жалом сверкающий наконечник копья. До последнего выждав, Алтазур бросился в сторону, на лету обнажая меч, — одно копыто, как срубленный нарост, плюхнулось наземь, даже не обагрилось, здоровенный конь врага как-то жалобно фыркнул, ткнулся мордой в песок, перевернулся, всей тяжестью подминая всадника...

Голову братоубийцы поднял над собой Алтазур. Ополченцы Кавказа с бесшабашным азартом ликующих зрителей, дабы разделить лавры и счастье победителя, ринулись в атаку, будто на сцену, оттесняя к приморским болотам подавленного, сбитого прелюдией врага.

...Конечно, первое сердечное обещание кагана назначить Алтазура наместником Самандара, почитать братом-спасителем и прочее, вскоре после того, как страсти улеглись, — забылось, и в Самандар за взятку назначили тудума по прежнему принципу — из своего окружения, с верными обязательствами, однако сколько бы наместников с тех пор не поменялось, авторитет Алтазура с годами только крепчал, и теперь не только на юге Хазарии, но и в соседних странах, вплоть до Крыма, Иберии, Армении и Албании, ощущались его влияние и связи.

В Итиле эти обособленность и автономность все больше и больше не нравились, и вот, наконец, вроде нашелся смелый, хотя и небескорыстный человек, Язмаш, который гарантировал, что став тудумом Самандара вмиг угомонит Алтазура.

— Не угомонить, а устранить, — шептали ему сановники Итиля.

— Как угодно! — бравировал Язмаш, да уже год прошел — ничего не меняется, в открытую на Алтазура не попрешь, на провокацию он не поддается.

И волей-неволей почти ежедневно думая об Алтазуре как о сопернике, и без того узкие глаза кочевника Язмаша, чьи родители совсем недавно перебрались с берегов далекого Енисея к Итилю, теперь и вовсе до невидимых сощуриваются, лишь черные, злые искорки в них горят. И ныне в них не только ненависть, но и что-то иное, по-звериному хищное: дочки у Алтазура подросли, красоты невиданной. И знает Язмаш, что грузинский принц и сын великого визиря всей Хазарии к ним сватались; вначале Алтазур дипломатично отвечал что дочери еще малы, а потом — как сами решат, а дочери что решат? - со всеми надменны, как и мать, дерзкие амазонки.

Тем не менее, в глубине души Язмаш надежды питает, дочерьми Алтазура, особенно старшей, грезит. И до того дошло, что за кое-какие услуги доставили ему очередную девчонку, почти ребенка, так никакого интереса. Да и какой может быть интерес, если у Язмаша официально шесть жен и еще в пять раз больше наложниц, чьих не только имен, даже лиц он не помнит и вспоминать не хочет. И удивляется Язмаш, как это у Алтазура только одна жена и больше никого. Правда, жена — Малх-Азни, столько детей родила, а всего его гарема стоит. Да и как иначе, один вид последней жены к зевоте тянет, а он, Язмаш, великий воин, должен перед ней пресмыкаться. А как иначе? Она дочь главного казначея, вот почему он тудумом в Самандаре стал. Конечно, пришлось при этом кое-какими принципами поступиться, а если честно, то какие у него, язычника, принципы, ну вроде принял иудейство, ну и что? Как был безбожником, так и остался, только вот обрезание на старости лет сделать пришлось, а так жизнь стала просто райской. И что ему, сыну кочевника, больше надо? Ну лежи, отдыхай, наслаждайся! Так нет, кровь кочевая — с закатом он удаляется в опочивальню, а ни свет ни заря вскакивает, будто стада выпасать надо.

...Вот и сегодня до зари пробудился Язмаш, накинул на голое тело халат из китайского шелка, прошитый золотыми нитками, на ногах арабские мягкие чувяки с бархатом; вышел он на балкон верхнего этажа, на персидском ковре пестрые атласные подушки, тут же вазы и кубки с восточными яствами, плодами, напитками; слуги и рабыни склонились до пояса. Не глядя на них, он слегка, как обычно, махнул рукой — кочевник любит одиночество, он хозяин Самандара, и он любит по утрам, вот так, любоваться краем, будто своей вотчиной.

А любоваться есть чем! Его огромный дворец из жженого кирпича высится на самом берегу Терека, и буйные волны реки неустанно облизывают стены дворца, ласкают его обостренный пустыней слух. Здесь в низине, после впадения Аргуна и Сунжи русло Терека всегда полноводно, стремительно, а в предрассветных сумерках отсвечивает сизоватым глянцем, и лишь на перекатах пузырится белыми барашками, да крупная рыбица, идя вверх, игриво выскочит из воды, взбудоражит течение.

Глянул Язмаш вверх — небо высокое, бескрайнее, еще темно-фиолетовое со звездочками на западе, и уже пурпурно-белесое на востоке, твердь небесная чиста, и только у зари, поджидая припоздалое уже осеннее солнце, легкой стайкой повисли лесенкой перистые облака с посеребренной пушистой каемкой. Как и солнце, Самандар еще не пробудился, но уже появились признаки дня, пролетели дикие голуби, к отлету собираются над рекой ласточки, зачирикали воробьи; на смену ночным, всюду снующим собакам появился редкий люд, кто-то направляется к окраине, к садам, кто-то — к центру, к базару. А базар в Самандаре, по словам заезжих купцов, не меньше, чем в Хорезме или в Дамаске. Прямо за крепостной стеной начинаются самые богатые ряды — здесь торгуют тканями, коврами, золотом и серебром, шкурами и посудой, специями и оружием; к окраине базара и товар подешевле, и люд попроще; в самое же дали вновь богатство — скотный рынок, дорогие скакуны, конское снаряжение, и, наконец, в дельте Терека роскошный ипподром — стадион, на манер византийских, и здесь же театр и место схода почетных граждан округи. Все эти общественные места находятся снаружи крепостной стены. А внутри саманной стены, что высотой в три человеческих роста, дворец тудума, в нем же вся управа города; церковь, мечеть, синагога, с десяток жилых домов очень богатых граждан, и сплошь роскошные караван-сараи, где есть все, что может пожелать очень избалованный вкус.

Простой люд живет за крепостью, в основном в войлочных юртообразных домах, вдоль широких, просторных улиц, которым и конца и края не видно и которые, в свою очередь, упираются в такие же бескрайние сады, виноградники, орошаемые поля, которым тоже нет конца и края. А цветущие сады — первый признак спокойствия и богатства страны, и этот факт не может Язмаша не радовать, ведь ручейками ото всех к нему огромные богатства текут.

В этот момент на бескрайнем горизонте, за степью и морем, цветным маревом обагрив небосвод и наполняя воздух мифическим духом, появилась огненная дуга, она, как всегда, гипнотически приковала к себе внимание всего живого и неживого. Потом грациозно, не спеша, зачаровывая величием и силой, всплыл огромный накаленный шар, обдавая ровным светом весь мир.

Машинально Язмаш глянул в другую сторону, куда светило солнце: на юге остроконечной неприступной вереницей бледно-розоватым оттенком на фоне синего неба высились горы Кавказа, откуда, питаясь этими вершинами, текли под ноги Язмаша Терек и его притоки Аргун и Сунжа. И как ни странно, Терек — удивительный природный водораздел, с севера бескрайняя степь, переходящая в полупустыню, а на юге, прямо за рекой, иной мир, сплошные непролазные леса, вплоть до снежных вершин.