Фернандо Намора - Живущие в подполье

• Название: Живущие в подполье
• Автор: Фернандо Намора
• Жанр: Проза

---

Женщина отпила кофе, чтобы для пущего эффекта выдержать паузу, и завершила негодующим тоном:

- А когда я прихожу домой и отдаю кредитки моему муженьку, он, негодник, еще издевается надо мной! Виданное ли дело, сеньоры! Слышишь от него одни насмешки: "Сегодня ты опять подцепила молодчика?.." Беда, да и только!

Васко бросил на прилавок мелочь, а пенсионер расправил газету, делая вид, что эта глупая болтовня его вовсе не интересует.

Через полчаса Васко остался в мастерской один. Помощники испарились, ничего не сказав в ответ на его неуклюжую ложь. Смешное мальчишество. Теперь оставалось только ждать. Он спрятал ручные часы в карман пиджака, не желая замечать время.

Наконец появилась Жасинта. Она вошла в студию спокойно, без удивленных возгласов, словно давно привыкла к подобным местам. Однако немного погодя, когда она стала оглядываться, в глазах ее появился испуг, как у зайца, вдруг обнаружившего в двух шагах от себя капкан.

- Какой беспорядок! Как можете вы, художники, двигаться, я уж не говорю вдохновляться, среди такого хаоса?

- Вопрос не новый. Я слышал его от многих, и всегда составлял мнение о людях, которые его задавали.

Реплика Жасинты, напомнившая ему о том, что так любила повторять Мария Кристина, пока не отказалась от намерения завладеть его последним прибежищем, успокоила Васко. Теперь он мог быть резким и даже отвергнуть ее.

- Вы рассердились, Васко?

Это коварное "Васко", произнесенное с нарочитой фамильярностью, придало ему смелости. Попытавшись взять у нее сумочку, он шутливо ответил:

- У художников, признаюсь вам, свое представление о порядке и беспорядке. Вероятно, поэтому они уходят из дома, когда прислуга начинает убирать квартиру...

- Что значит "свое"?

- Отличное хотя бы от вашего, насколько я понимаю.

Жасинта чувствовала себя не в своей тарелке, точно сова, которая решила не закрывать глаз при дневном свете. Она теребила сумочку, не выпуская ее из рук не только по рассеянности, но и потому, что с сумочкой чувствовала себя уверенней. То же происходило и с Марией Кристиной в те редкие дни, когда она отваживалась прийти сюда.

- А разве вам известны мои мысли?

Она спорила без азарта. Просто произносила слова. Совсем как Мария Кристина. Это открытие доставило ему удовольствие. Обе чем-то напоминали друг друга.

- Не откажите сообщить мне о них.

Жасинта улыбнулась, но улыбка ее была искусственной, точно она позировала фотографу. Смеялся только рот с тщательно ухоженными, хотя и немного пожелтевшими от никотина зубами. Васко все увереннее подталкивал зайца к ловушке, ослеплял сову необычностью обстановки. Тогда он и не думал, что это для него единственная возможность вести игру.

- Если уж вам так хочется, давайте сразу договоримся: я буржуазна до мозга костей, погрязшая в быту, раба пылесоса и прочих достижений техники. Но если вы убедитесь в обратном, не вздумайте просить у меня разъяснений.

- Вы мне угрожаете?

- Чем может угрожать женщина с умственным развитием прислуги?.. Ну, оставим препирательства, я слабый противник, и продолжайте заниматься своим делом, если желаете доставить мне удовольствие. Вы ведь работали?

- Я ждал вас.

- Ах да, я предложила себя в натурщицы... Вероятно, поэтому вы так грубо выхватили у меня из рук сумочку, опасаясь, что я сбегу? Прежде чем мы приступим, признаться откровенно, мне хотелось бы видеть ваши руки, как бы это сказать? - в действии.

- В действии?

- Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду...

- Чем же вас привлекают мои руки?

- Они мускулистые, могучие, грубые. Руки мужчины. - Она замолчала, проглотила слюну, чтобы справиться с мешавшим говорить волнением. - И жестокие.

Васко почувствовал, что эти слова обожгли его. В них слышалась страсть, преодолевшая сдержанность первых минут. Мария Кристина и Жасинта могли быть похожими во многом, только не в этом, а он всегда мечтал встретить женщину, которая не признавала бы страсть лишь как условие, предусмотренное брачным контрактом, без чего она становится непристойностью. Однако он решил пока сопротивляться, растопырил пальцы и стал разглядывать их с подчеркнутым самодовольством.

- Толстые, грубые...

- Я сказала, мускулистые, могучие...

- Но также и грубые. Знаете, для меня это открытие. Теперь я понимаю, почему они так неловко приступают к работе.

- Пожалуйста, не шутите.

- Будь у вас чуть побольше проницательности, вы догадались бы, что я не шучу.

Он и впрямь не шутил. Да и она тоже. Эти руки, жестокие и порочные, пленили ее. Она жаждала ощутить их прикосновение, медленно согнула его растопыренные пальцы, приложила их к груди и замерла, прикрыв глаза. Почувствовав, что он лишь вяло поглаживает, Жасинта, никак этого не ожидавшая, выпустила руку Васко.

- Ознакомились с моделью? Она вам подходит?

Жасинта предлагала себя, но ей не хотелось, чтобы Васко, этот отшельник, этот дикарь с грубыми руками, лишил ее иллюзий. Все должно произойти так, как она рисовала себе. Как произошло бы накануне, на склоне дня, если бы в ста метрах от студии Малафайи не послышался шум, не похожий на монотонное поскрипывание сосен. Время для натиска было упущено, и теперь не следовало торопиться.

- Вы мне не ответили. Вы уже представляете, что будете делать? - Голос ее стал настойчивым, нетерпеливым. - Голову, бюст, что-то другое? Отвечайте, но молчите!

Он разглядывал ее с вежливым презрением. Хотя, если говорить откровенно, его волновало нетерпение Жасинты.

- Я отвечу очень скоро. Но пока я еще не изучил модель.

- Я облегчу вашу задачу.

Минуту спустя она стояла перед ним обнаженная, и глаза ее смотрели с мольбой сквозь горячую пелену, которая их заволокла.

- Подойдет вам... такая?

Обладание было грубым, как насилие. И через час он с наслаждением и тревогой понял, что это только начало. Жасинта не была похожа на Марию Кристину - она не станет страдальчески морщиться, завершив то, в чем не могла отказать мужу, не станет отчужденно молчать или говорить пустые фразы, чтобы вернуть чувствам пристойность, погасить их пыл. В этом теле, теле Жасинты, огонь, вспыхнув, становился всепожирающим. И, разжигая его настойчиво и умело, - Жасинта загоралась сама. "Целуй меня, любимый. Мучай меня, оскорбляй, делай со мной все, что хочешь". И пока губы Жасинты касались его затылка, груди, живота, Васко охватывала дрожь, ему передавалось ее неистовство. Отныне скука, желание, сострадание станут, как приливы и отливы, чередоваться с этой бурей или сопутствовать ей.

- Пора уходить. В этот час обычно приходят посетители.

- Не говори мне о других.

- Кому-то из нас надо о них думать.

- Я охотно уступаю это тебе. - Но тут пальцы Жасинты впились в его плечи. - Кто эти другие?

Не отвечая, он высвободился из ее объятий и поспешно стал одеваться.

У него в голове вдруг словно загрохотал мотор. Время от времени с ним такое случалось, и всегда неожиданно. На клетки мозга грубо и неожиданно обрушивался адский шум, скрежет приводимых в движение шатунов и поршней, оглушительный треск зубчатых передач. В тюрьме, перед тем как избить его до полусмерти, они завели мотор мотоцикла, он работал все быстрей и быстрей, шум наполнял черепную коробку, сотрясая стены, заглушая звуки, доносящиеся с улицы. И потом, хотя прошло несколько лет, этот грохот вдруг раздавался у него в мозгу. Вот как сейчас.

Нужно поскорей закурить, уйти, убежать отсюда. На улице к нему вернется спокойствие и самообладание. Он присел на край обшарпанного табурета, достал с полки бутылку виски. "Кто эти другие?" Непрекращающийся треск мотора и непонятно откуда взявшаяся, далекая музыка. Пение придавало им мужества. Однажды на допросе он тихо напевал мелодию из кинофильма "Мост через реку Квай" и видел перед собой не агента тайной полиции, а английского офицера, стойко сражающегося под лучами раскаленного солнца. Когда им становилось известно, что кого-нибудь из товарищей подвергают пыткам, затягивали "Марсельезу", гимн партизан, постепенно песню подхватывали все камеры, и она становилась общей болью, общей силой, общей надеждой.

Жасинта тоже одевалась. Движения ее снова стали медленными, и, глядя, как она натягивает золотистые чулки, Васко почувствовал желание снова притянуть ее к себе. Но не притянул. Алкоголь настроил его на мрачный лад.

- Что ты обо мне думаешь, Васко?

- Ничего особенного.

- Даже после... этого?

- Именно после этого.

Мимолетно промелькнувшая горькая тень сразу состарила Жасинту. Она задумчиво допила виски, оставшееся на дне его стакана.

- Ты человек резкий. И непонятный. Поэтому я и потянулась к тебе...

- ...К моим жестоким рукам. Они оказались такими, как ты предполагала?

- Да, они меня не разочаровали. Но дело не только в твоих руках. Теперь тебе от меня не избавиться. - Она легонько провела ладонью по его растрепанным волосам. - А ты, ты во мне не разочаровался?