Филип Сингтон - Зоино золото

• Название: Зоино золото
• Автор: Филип Сингтон
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-699-20234-Х

Маркус Эллиот, чья карьера торговца живописью рухнула в одночасье, получает шанс поправить дела. Он должен составить каталог к аукциону русской художницы по золоту Зои Корвин-Круковской. За безмятежностью золотых картин Эллиоту открывается насыщенная жизнь Зои, воспитывавшейся при дворе Романовых, спасшейся из застенков Лубянки, учившейся у великих мастеров живописи, — революционная Москва и чопорный Стокгольм, богемный Монпарнас и экзотический Тунис.

Эллиот подпадает под чары Зои, обладавшей удивительной властью над мужчинами, и, убежденный, что художница имела отношение к гибели его матери, отчаянно пытается разгадать тайны, скрытые в ее картинах — и в переписке с бесчисленными поклонниками…

В «Зоином золоте» английского писателя Филипа Сингтона сплетаются истории бурного XX века, мировой живописи и необычной женщины, оставившей неизгладимый след в русском искусстве.

---

Он натянул рубашку и брюки и направился к умывальнику. Сбрызнул водой лицо, сделал пару глотков лимонада. Стало холодно. Печурка в соседней комнате прогорела до последних угольков. Там-то и работала Зоя, применяя секретную технику Фудзиты, если верить рассказам. Он постоял секунду, прислушиваясь к тишине, и вошел.

Там тоже было окно в крыше. Яркий лунный свет косыми полосами лился в комнату, выхватывая из темноты мольберт и край холста. Он увидел темные завитки, точно контуры, вокруг, должно быть, лица. Это походило на предварительный набросок, и к тому же очень грубый, выполненный углем или разбавленной масляной краской.

Ему показалось, что лицо, если это было лицо, спит, свернувшись клубком в темноте, совсем как Зоя сейчас. Он задрожал от холода.

Ее инструменты лежали на столике чуть поодаль: тюбики масляной краски, кисти, скипидар — ничего необычного. Там же были полные банки карандашей, пастели, мела и странный нож с маленьким белым лезвием, напоминающим клык. А еще пакеты с белым порошком, который слабо замерцал на его пальцах.

Осторожно он открыл ящики стола, увидел что-то блестящее — металл, книжка из золотых листков, три на три дюйма, разделенных промасленной бумагой. В лунном свете золото отливало зеленым.

В печке стрельнуло. Он задвинул ящики, огляделся по сторонам в поисках топлива, нашел полведра угля, а рядом с ним — обрывки бумаги, туго скрученные для растопки.

Он подбросил их в печку и дул на угли, пока голова не закружилась. Наконец бумага занялась. При свете пламени он увидел, что это наброски.

Он сунул руку в очаг, выхватил пару обрывков, разгладил их, наклонился ближе к дрожащему свету, любопытствуя, что именно Зоя решила уничтожить.

Рисунки были странными. Несколько фигур собрались в полукруг, лица в масках смотрят вниз. Уродливые тела их искривлены, но определенно принадлежат людям. Второй набросок — деталь: резкий, угловатый рот, разинутый в крике. Он поспешно выхватил третий кусок, обжег пальцы, затоптал вывалившиеся на пол угольки. Близко-близко, наполовину скрытые клубящейся тьмой, были отекшие, припухшие глаза, закрытые в смертельном сне, меловая бледность под опущенными веками.

Что это за рисунки? Эскизы работы, которую она передумала писать? Наброски, сделанные в галерее под впечатлением картин другого художника — возможно, Гойи или Эдварда Мунка? Они наводили на мысль о человеческом жертвоприношении, неком мрачном религиозном обряде.

Разумно. Это образы древнего прошлого, возвращенные к жизни подобно тому, как Стравинский возродил «Весну священную». Он кивнул, довольный ходом своих рассуждений. Это акт hommage,[19] продолжение русского художественного движения, исследование техники, вот и все.

В этом разверстом рте есть что-то ужасное.

Он услышал шаги за спиной и обернулся. Зоя стояла в проеме двери.

Он бросил бумаги обратно в огонь.

— Прости, если разбудил тебя. Я замерз.

Она встала рядом и положила руку ему на плечо. На ней был шелковый халат, перехваченный поясом. В темноте, растрепанная, она казалась моложе. Он легко мог представить ее ребенком.

Он молча смотрела, как эскизы скручиваются и сгорают.

— Что это? — спросил он.

— Сны, — ответила она. — Мои сны.

Десять дней спустя она уехала из Парижа. Ален виделся с ней перед отъездом, но это были торопливые встречи, устроенные по его просьбе. И это она всегда прерывала их, ссылаясь на какие-то важные свидания, коими не могла пренебречь. Она говорила ему, что люди смотрят и надо быть осторожными, но от таких слов он еще больше хотел быть с ней.

В последний вечер они сидели в кафе напротив Святой Магдалины и пили ирландский кофе. Он спросил, почему она уезжает. До сих пор она уклонялась от ответа. Она сказала, что так придумал ее муж. Он считал, что Зоя должна закрепить недавний успех выставкой в Стокгольме. Она говорила, что еще не готова, но ему было все равно. Люди со связями уже выстроились в очередь на портреты, Зое хватило бы работы не на один месяц. Она должна была ехать. Помимо всего прочего, это еще и вопрос денег.

— Но он же крупный политик. У него должна быть куча денег.

Она покачала головой. Шведская коммунистическая партия раскололась по вопросу о подчинении Москве. Карл возглавил антимосковскую фракцию, сказала она, поскольку испытывал отвращение к сталинской диктатуре. Русские больше не помогали ему деньгами. Он хотел выпускать газету, вложил в нее целое состояние, но в экономике кризис и никто не поддержал его. Он уже поговаривал о том, чтобы заложить дом.

Ален потянулся через стол и взял ее за руки.

— Когда ты вернешься? Я столько хочу у тебя спросить. Это нечестно. Ты не похожа ни на одну из знакомых мне женщин, но уже покидаешь меня.

Она улыбнулась, и он подумал, что еще не получал от нее улыбки теплее.

— Ты напоминаешь мне одного человека.

— Кого?

Она прикурила, поднесла сигарету ко рту двумя пальцами, как делают только женщины.

— Друга. Это неважно.

— Расскажи.

— Его зовут Андрей. Мы познакомились в московской школе. Я не видела его много лет.

— И я похож на него.

— Немного. Он всегда хотел все понять, во всем досконально разобраться. — Ее улыбка увяла. — Чтобы переделать, полагаю, на лучший манер. Переделать нас. — Она подняла глаза. — Хотя он очень умен.

— Я ненавижу его.

Она засмеялась.

— Уверена, он бы тоже тебя ненавидел. Начнем с того, что ты намного красивее. Его бы это просто взбесило.

Ален наклонился ближе.

— А как насчет твоего мужа? Красивее я, чем он?

— Это другое. Он мой муж.

— Это значит, ты принадлежишь ему. Ты принадлежишь ему и никогда не станешь свободной.

Она на секунду застыла. Он понял, что сказал лишнего, еще до того, как она отпрянула.

— Послушай. — Он попытался перевести разговор на другую тему. — Почему бы нам не сходить в твою студию? Покажешь мне, над чем работаешь. Мне правда интересно.

Она помотала головой.

— Нечего там смотреть.

— Это неправда. Ты работаешь над чем-то. Я видел это. Расскажи мне о золоте.

Она посмотрела ему в глаза. Он решил, что она разозлилась, но неожиданно ее лицо смягчилось.

— Оно прекрасно, вот и все. Оно…

— Оно что?

— Вечно. Совершенно. — Она вздрогнула. — Но я не знаю, как обращаться с ним. Я еще не нашла способ. Даже не приблизилась к нему.

— Но я думал, Фудзита научил тебя всему.

— Он показал мне многое. Но не все.

— Не понимаю. Он что-то утаил от тебя?

— Нет. — Она взяла пальто. — Фудзита был щедр со мной и терпелив. Но даже он не в состоянии превратить ложь в истину. Вот что он сказал мне, и был прав.

И они вышли из кафе. Зоя сказала, что у нее встреча через двадцать минут. Это было прощание.

— Приезжай в Тунис, — взмолился Ален. — Пожалуйста. Ты должна. — Он не мог скрыть панику в голосе.

Подъехало такси, Зоя коснулась лица Алена и поцеловала его в губы. Уже сидя в машине, она оглянулась.

…я уже довольно долго сижу здесь с альбомом для набросков и изрядно выпил. Мне пора идти, но я все вспоминаю тот вечер, когда мы были здесь вдвоем, как ты сидела и писала — на том самом месте, где сейчас сидит другая женщина, — и как потом мы молча поднялись и ушли, ушли, чтобы заняться любовью. Я просто не могу перестать думать об этом…

Меня только что заметили друзья. Они просят, чтобы я нарисовал женщину, с которой они пришли. Полагаю, хотят произвести на нее впечатление. Им нужен entrée.[20] Я не хотел этого делать, но согласился. Теперь они ждут. У меня было множество женщин. Я знаю, чего они хотят, чего добиваются. Это совсем нетрудно устроить. С ними тоже бывает хорошо. Но я не могу забыть то, что произошло между нами, то, что мы начали, но так и не закончили. Это место, где мы сидели напротив друг друга, наш разговор, разговор глазами, взглядами… и потом ночью в твоей квартире, в студии… я не могу больше об этом думать. Это слишком волнительно, слишком болезненно. Но мне пора. Все ждут меня. Девушка ждет.

32

Отец сказал Алену что если юридическая школа его не привлекает, есть место учителя младших классов в лицее Карно. Он дружил с мсье Оклерком, завучем начальной школы. Ален мог поработать в школе год или около того и тем временем обдумать, что делать со своей жизнью. Ему ничего не оставалось, как согласиться. По крайней мере летом он будет свободен. Сможет вернуться в Париж и возобновить отношения с Зоей. А когда будет готов, она сможет представить его торговцам и критикам, в чьей власти прославить молодого художника.

Они начали переписываться регулярно. Он предложил ей приехать в Тунис — ради света, ради покоя, ради пустыни. Он напомнил ей о Делакруа и его «Алжирских женщинах», о том, как эта картина вдохновила Матисса и Пикассо. Рассказал ей о поселении художников в Хаммамете, где работали Пауль Клее, Август Макке и Луи Муайе. Она написала в ответ, что приедет как только сможет. Ей снился Ален на фоне дикого пустынного пейзажа с развалинами Карфагена. Он скакал на белом коне.