Евгений Марысаев - Голубые рельсы

• Название: Голубые рельсы
• Автор: Евгений Марысаев
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

Повесть о строителях БАМа, о героическом труде комсомольцев, прокладывающих железнодорожную трассу.

---

От Балерины все ожидали не больше чем блатных песенок. Но едва раздались первые аккорды, поняли, как глубоко ошибались в нем.

— Черт, пьеса Шопена!.. — почти испуганно сказал Эрнест Каштану. — Без нот, на память!

Гитара пела в руках музыканта, как живое существо. Играл он с тихим наслаждением, устремив глаза на дальние сопки, туда, где тайга сливалась с горизонтом. Красивые глаза Балерины стали еще более красивыми.

Тишина стояла такая, что слышно было, как где-то очень далеко, должно быть верст за пять, трубил изюбр.

Прозвучал последний аккорд пьесы. От растерянности никто не зааплодировал, даже не пошевелился.

— Что, съели?! — торжественно-угрожающе прокричал Борода. — Знай наших!..

Балерина посмотрел на дальние сопки. Над Сытью опять поплыли чарующие звуки.

— Чайковский, из «Лебединого озера»… — прошептал Эрнест.

Потом играл еще и еще. Маленькие классические пьесы в обработке для гитары чередовались с русскими народными, современными эстрадными песнями.

— Откуда это у тебя, Аркадий?.. — спросил Иннокентий Кузьмич, когда тот взял заключительный аккорд богатой вариациями «Коробочки». — Учился где?

— Приходилось малость. А вообще-то самоучка… Эх-ма, ноты мои погорели, целых полчемодана было! Я б за них последнюю рубашку отдал…

Но так и не прижились на стройке Березовая — Сыть Балерина и Борода. Однажды через поселок Сыть проходила поисково-съемочная партия геологов. Прельстились бородачи большим заработком маршрутного рабочего, потянула их дорога дальняя. Рассчитались на стройке, устроились в партию. Геологи ушли в тайгу. С тех пор о Балерине и Бороде на стройке не слышали.

…Воспоминания Каштана, связаные с Балериной и Бородой, прервал стук в дверь.

— Войдите! — сказал Эрнест.

На пороге появился Балерина.

— Только с поезда. С тобой, Вань, поговорить бы надо. К тебе и ехал… — сказал он и добавил, видя, что Эрнест поднялся: — Да ты не помешаешь, парень. Секретов у меня нет… Случаем, на Березовой — Сыти не был?

— Приходилось, — ответил Эрнест.

— То-то я смотрю, что карточка твоя мне известна.

Каштан пожал Балерине руку. То же самое сделал Эрнест. Балерина присел на лавку, вытащил из рюкзака поллитровку, поставил бутылку на стол.

— Ты, Вань, не подумай там чего. Я с этой жидкостью завязал. Печень, доктор говорит, вконец изуродовал, мол, пить будешь — сдохнешь. А туда, — Балерина ткнул пальцем в пол, — жуть как неохота… Сейчас же трудный разговор будет, без ста грамм язык не развяжется…

Каштан выставил три стакана, закуску. Эрнест прикрыл ближний к нему стакан ладонью, отрицательно покачал головою. Балерина и Каштан выпили.

— Разыскал-то тебя знаешь как? Заворачиваю в аэровокзале на Камчатке вареную печенку в газету, глядь — твоя ряшка. Иван Сибиряков, бамовский бригадир. И прозвище твое даже прописано.

— Да ты ближе к делу.

— Погоди, покурю…

За год Балерина сильно изменился. Каштан заметил взблескивающую седину на висках, резко обозначенную вертикальную морщину на переносье. Нагловатого взгляда не осталось и в помине — теперь у него стали глаза умной и послушной собаки. Тошно было Каштану смотреть в такие глаза. Но Каштан был от природы добр, жалостлив, как все сибиряки, и ему стало жаль этого непутевого, неприкаянного человека, который сам себе упорно и последовательно портил жизнь.

— Где мотался-то? Расскажи, — попросил он.

— По своему замкнутому кругу: то по договору, то по приговору, — криво усмехнулся Балерина и поспешно добавил: — С уголовным кодексом ладил, это я ради красного словца трепанул. Упаси боже второй раз туда попасть… В экспедиции с Бородой тоже не ужились, тяжко было по горам да по кочкам лазить: дыхалку себе водкой да куревом попортили, а для маршрутного рабочего первое дело — исправное дыхание. Подались на Тюменщину к буровикам. Работа адова, хотя и платят хорошо. Потом смотались на Камчатку рыбку ловить…

— А где легко? — вдруг с раздражением перебил Каштан. — Нам, что ли, легко? Бывает, со смены до койки еле доползешь.

— А где ваш друг Борода… Саша Ивлев? — спросил гостя Эрнест.

Балерина долго молчал. Потом рассказал:

— На Камчатке из рейса на сейнере в порт приходим, известное дело, сразу же налакались. А Борода пьяный как бешеный. Съездил по физиономии какому-то очкарику. Два года схлопотал.

— Доигрался, дурак! — бросил Каштан.

— Щас какие законы? Плюнь в морду — и срок обеспечен…

— Законы правильные. Давно с четверенек пора подняться. Чтобы человеком себя по праву называть… Зачем пожаловал? Давай напрямик, разных виляний, знаешь, не люблю.

Балерина заговорил не сразу:

— Как Сашку засадили, я сам не свой стал… Бывает, покуда тебя оглоблей по голове не огреют, живешь — не задумываешься. Ведь пропаду я, Вань, как пить дать, пропаду! Сдохну под забором или, как Борода… Ты вроде в начальниках ходишь, считаются с тобой, в газетах пишут. Поговори, а?.. Может, примут на стройку? Слово: по-человечьи жить начну.

— Поговорить-то я поговорю, — сразу согласился Каштан, — а вот что решат… Теперь ведь со стройки всю пьянь, хулиганье в три шеи погнали.

— Значит, верные слухи ходят: на БАМ нашего брата на пушечный выстрел не подпускают… — сокрушенно сказал Балерина. — Табак мое дело.

Каштан задумался, барабаня пальцами по столу. Идти с Балериной к начальнику управления? Припомнив решение Грозы в случае с Толькой, не решился. К Дмитрию? Да, конечно, к Дмитрию. Бригадир взглянул на часы. Было около полуночи. Дмитрий жил по-спартански: засыпал поздно и вставал рано. Он тоже знал Балерину по Березовой — Сыти.

— Идем к парторгу, — коротко сказал бригадир Балерине.

Втроем они пили растворимый кофе, курили и разговаривали. Прежде чем прийти к какому-то решению, Дмитрий долго и подробно расспрашивал Балерину о житье-бытье за последний год.

— А куда бы вы хотели пойти работать? — наконец спросил парторг. — Плотником, каменщиком, лесорубом? Куда душа-то лежит?

— За тридцать три года как-то не успел ни одного дела полюбить. Так, абы день прошел, — усмехнувшись, признался Балерина. — Но работать буду честно. Слово.

— Так, так… — Дмитрий раздумывал. — Ну, а с гитарой своей не расстались? Если не ошибаюсь, и ноты знаете?

— Знаю. На память, читаю свободно. На Камчатке в музыкальное училище хотел поступать. Прослушали там, сказали: тебе, мол, здесь делать нечего. Коль учиться, так в консерватории. С пятью-то классами… А гитару не забыл. С собой повсюду таскаю. Ее невозможно забыть.

— А говорите, любимого дела нет… Вань, как там у тебя дела с руководителем художественной самодеятельности, с музыкантом-профессионалом?

— Да не найдем все никак.

— И не надо искать. Чем Аркадий не музыкант-профессионал? Соберет способных гитаристов, будет с ними заниматься. Обязуем его, скажем, каждые две недели концерт в клубе с оркестром давать. С зарплатой уладим. Гроза как-то обещал оформить музыканта-профессионала, кажется, каменщиком. Ловлю его на слове… Согласны, Аркадий?

— Так у меня ж диплома нет…

— Да не в бумажке толк. Главное — дело свое любить, самозабвенно любить.

— Я ж с превеликим удовольствием, себя жалеть не буду!

— Чудесно, договорились. Завтра идем к Грозе, музыкант-каменщик. Переспать есть где?

— Да я у Вани на полу переночую, не беспокойтесь.

— Зачем же на полу? Вон у меня лишняя койка стоит. Располагайтесь.

— Не верится как-то… — растерянно сказал Балерина.

— Что не верится? Вы о чем? — не понял Дмитрий.

— Что меня вы приняли… такого.

— Какого? Хотите начать нормальную жизнь. Вам поверили. Я обязан помочь вам всем, чем могу. Иначе и быть не может.

XIV

Хороша осень в амурской тайге! Не наглядеться на сопки, где хороводятся пожелтевшие лиственницы. Они легки, невесомы и похожи не на деревья, а на золотистый дым. Ударь ствол лиственницы, и на тебя обрушится золотой дождь, и дерево без хвои станет темным, неприглядным, и пожалеешь разрушенную красоту. Жара спала, поубавилось мошки, растаяло тягучее марево в долинах, и воздух стал ярок и прозрачен, как прохладные струи горного водопада. Солнечный шар не слепил, как летом, на него можно было смотреть не щурясь. В жару дальние сопки казались плавающими, призрачными, как миражи, сейчас они приняли четкие очертания.

Дивно пахнет тайга ранней осенью, когда еще не заплесневела от бесконечных дождей земля и все, что растет на ней! На каждом шагу — новый запах, совсем не похожий на тот, что был минутой раньше. Вот легкий и тонкий — золотистой лиственничной хвои; вот терпкий, пряный — янтарной еловой смолы; а вот чуть грустный — увядающей листвы; вот потянуло сладким дымком.

Хороша осень в амурской тайге…