Гайдн Миддлтон - Последняя сказка братьев Гримм

• Название: Последняя сказка братьев Гримм
• Автор: Гайдн Миддлтон
• Издательство: Астрель, Полиграфиздат
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-37853-9, 978-5-4215-2972-9

В сентябре 1863 года Якоб Гримм вместе со своей племянницей Августой, которая стремится узнать всю правду о своей семье, и Куммелем, слугой со странностями, путешествует по Германии. Отношения между всеми тремя далеки от идеальных, а потому Якоб особенно охотно предается воспоминаниям о пережитом и о собранных ими с братом Вильгельмом сказках, в которых как в зеркале отразилась жизнь германских земель и их история. И хотя Якоб противится просьбам Августы написать свою богатую событиями биографию, подавляемые им воспоминания постоянно возвращаются и прорываются в реальную жизнь.

---

Поднимаясь по усыпанной гравием дорожке, он поигрывал с клочком бумаги, который забрал у фрейлейн. Она не спустилась к завтраку, а когда он спросил профессора, принести ли ей завтрак в комнату, тот отрезал:

— В этом нет необходимости!

Все еще недоумевая, что между ними произошло, он подошел к массивному постаменту статуи. Поворачивая за угол, он чуть не столкнулся с профессором.

Тот был бледен и стоял в стойке профессионального боксера: чуть боком, колени согнуты, голова наклонена. Но левая рука его, как обычно, была за спиной, и он не выглядел вызывающе.

— Ну так, — пропыхтел он, и чувствовалось, что горло и нос у него так забиты, что казалось, будто к лицу его прижата подушка, — должно быть, пора принимать лекарство?

— Герр профессор… — Куммель пожал плечами.

— Я не смог избавиться от тебя в Марбурге и здесь, похоже, не преуспел.

— Герр профессор, я готов объяснить…

— Не стоит. Ты не из личных побуждений следуешь за мной. Это моя дорогая Гюстхен, да? Вы сговорились прошлым вечером?

Несмотря на огонек, зажегшийся в его глазах, он выбирал слова с обычной тщательностью.

— Фрейлейн очень переживает за ваше здоровье. Она просила меня убедиться, что у вас не возникнет затруднений…

— Она до смерти напугана тем, что я могу умереть, Куммель. Из-за этого у нее рождаются всякие фантазии.

Вновь изучающий взгляд. Затем он повернулся и продолжил свой путь, жестом пригласив Куммеля идти рядом. Молодой человек пошел рядом, замедлив шаг, так как Гримм любовался панорамой внизу.

— Мне нравится выискивать возвышенности, — сказал он, кивнув, — видеть границы между вещами.

Он закашлялся, а когда перестал, Куммель рискнул. Не так уж сильно, учитывая, что профессор, казалось, был как никогда расположен к нему этим утром.

— Не кажется ли вам естественным, что фрейлейн заботится о вас? — Старик не ответил. — И она ждет от вас наставления…

— Наставления?

Куммель сглотнул. Он зашел слишком далеко; уже не было смысла возвращаться.

— Есть вопросы, на которые, по ее мнению, только вы можете дать ей ответ.

— Она сама тебе сказала?

В голосе его звучало такое удивление, что Куммель потряс головой.

— Простите меня, герр профессор, если я лезу не в свое дело. Это всего лишь то, что я вижу. Что замечаю.

Они пропустили молодую женщину с большим зонтом, за которой следовали два маленьких мальчика, одетых в теплые шерстяные воскресные костюмчики.

Гримм вновь бросил взгляд вниз, на фонтан за замком, глубоко вздохнул и двинулся дальше. Куммель был рад, что ему удалось замолвить словечко за фрейлейн, но настроение старика трудно угадать.

— Что ж, — наконец сказал он, снова закашлявшись, — похоже, ты порядочно о нас знаешь. Почему тебе не рассказать о себе?

— О себе?

— Твое происхождение. Твоя биография. Важные события в твоей жизни. У каждого есть своя история.

— Боюсь, в моем случае рассказывать особо не о чем.

— У тебя есть семья?

Хотя профессор выказывал интерес, у Куммеля было ощущение, что его слушают лишь как источник звука, а не ради слов.

— Семья? Ну да, есть. На востоке Берлина, неподалеку от собора Святого Хедвига.

— Тоже в прислугах?

— Нет. Мой отец производит детали к локомотивам. Для заводов Борсига.

Они пропустили группу гуляющих, которые с благоговейным ужасом смотрели на кулак Геркулеса. Они вдесятером легко могли поместиться на нем. Гримм взглянул вверх, и они со слугой обменялись усмешками.

— Твоя родня — коренные берлинцы?

— С обеих сторон.

Профессор ускорил шаг и начал оживленно покачивать головой, будто его преследовало облачко мошкары с озера.

— Боюсь, мой друг, — произнес он, прочистив горло, — что я тебе не верю.

Куммель увидел языки пламени. В самой глубине он ощущал жар, хотя по коже пробежал озноб, а необычный шум поезда, который он слышал в Марбурге, эхом отдавался в голове — это неритмичное постукивание, которое сейчас его нервировало, зловещее, как стучащие на ветру кости линчеванного человека.

— Герр профессор?

— Может, я ошибаюсь, но полагаю, что нет. Видишь ли, я мало знаю о жизни за стенами моего кабинета, но у меня слух на акценты и диалекты. И хотя, в общем-то, у тебя акцент восточного берлинца, с этим мягким «g», я отмечаю в твоей речи и другие звуки, которые позволяют мне предположить, что ты не жил ни в Берлине, ни в Бранденбурге, ни в Пруссии. Коли на то пошло, я бы поместил тебя еще дальше на запад.

Куммель ничего не ответил. Он, не отрывая глаз, смотрел на сияющие крыши замка Вильгельмсхёэ.

— Это из-за гласных, — продолжал профессор, словно ботаник, отмечающий представляющее интерес растение. — Они меняются, когда ты говоришь эмоционально. Я особенно четко это услышал, когда ты упомянул мою племянницу. — Он как-то принужденно кашлянул. — Причины, по которым ты придумываешь другого себя, конечно, меня не касаются, да и наслаждаться твоими услугами, прежде чем ты вернешься к семье Дресслер, нам предстоит недолго. Но разумеется, у меня есть свои предположения.

Куммель уже отстал на полшага. Словно все слова, которые могли быть произнесены, сгорели в полыхавшей в нем печи.

— В свое время, мой друг, — сказал Гримм, — или же вообще никогда, если это больше тебе подходит… Теперь к насущным проблемам. Моя племянница сегодня утром, должно быть, организует какое-то мероприятие для меня. Оно пройдет в гостинице или нам надо будет встретиться с ней где-то еще? Я полагаю, она тебя известила?

Куммель молча разжал кулак и протянул хозяину листок. Гримм взглянул на адрес и на мгновение помертвел.

— Фрейлейн просила меня отвести вас туда, — пробормотал Куммель.

— Да. Я понимаю. — Он положил листок в карман и неверной походкой двинулся дальше. — Думаю, нам стоит взять экипаж, как только мы спустимся пониже. Может, пройдешь вперед и перехватишь его? — Куммель поклонился и скользнул вниз по склону. — Пожалуйста, помни, — вслед ему произнес профессор так, что Куммель обернулся и встретился взглядом с его измученными глазами, — я не держу на тебя зла, как, надеюсь, и ты не держишь зла на нас.

Якоб налил кофе в чашку дрезденского фарфора и пошел с ней в кабинет. По пути он улыбнулся Вилли, который, приняв от торговца овощами корзину с морковкой, нес ее на кухню. Обычно братья покупали немного картошки или горошка всякий раз, как фрау Виманн наносила им визит. Вместе с кофе, который они ей подавали, хотя это и ударяло по их бюджету, это было наименьшим, что они могли для нее сделать.

Она уже села в любимое кресло с жестким сиденьем и прямой спинкой, которое стояло в углу, где сходились книжные полки, как раз под портретом пухлой строгой матери Якоба во времена ее молодости. Когда Якоб сел за стол, она сделала глоток. Ей всегда нужно было несколько минут, чтобы восстановить силы, когда она приходила в гости в квартиру на верхнем этаже в доме на Марктгассе. В пятьдесят семь лет поздновато торговать овощами вразнос на оживленных улицах Касселя, но на небольшой ферме в Цверне у нее дочь и шестеро внуков, которых надо содержать. И даже Якоб в свои двадцать семь прекрасно знал, какая шлея может попасть под хвост человеку.

Вилли отсутствовал недолго. Якоб слышал, как он болтал с Людвигом и Фердинандом о проблеме с кухонной печкой, объясняя, что сейчас нет денег ее чинить. Несмотря на щедрость короля Жерома в отношении Якоба, стоимость жизни в королевстве была все еще непомерно высока, и существовал предел, до какого могло доходить жалованье, выплачиваемое одному человеку.

Тем временем в гостиной, он слышал, Лотта болтала с хорошенькой молодой подругой Дортхен Вильд. Будь он свободен, Якоб наверняка нашел бы повод пройти мимо двери в гостиную в надежде, что Лотта попросит его посидеть с ними полчасика. Его симпатия к Дортхен, дочери аптекаря, неуклонно росла. Они ничего не говорили друг другу, кроме обычных формальных фраз, но, казалось, даже эти фразы она произносила с необычайным светом в глазах, что наводило его на мысль, что он ей нравится. У Якоба не было уверенности и чутья Вилли в общении с женщинами, но он восхищался непосредственностью Дортхен, ее нежеланием быть модно утонченной, и переживал, что упускает случай видеть ее.

Фрау Виманн рассеянно пила кофе. Ее слишком нарядная одежда выглядела в этот августовский день пыльной, а под туго завязанным чепцом зачесанные назад седые волосы были мокрыми от пота. Якоб видел в ней много от своей матери: та же беспокойная неподвижность, та же манера изучать его исподтишка. Он бросал взгляд на портрет наверху, откуда все та же пара глаз смотрела и всегда находила его, и ему казалось, будто те же зубы вот-вот обнажатся в улыбке.

— У вас еще недостает сказок для книги? — спросила она наконец, поставив чашку.