Анатолий Найман - Каблуков

• Название: Каблуков
• Автор: Анатолий Найман
• Жанр: Русская классическая проза

---

"Последний вопрос: а про что писать-то? "Обсудить тему" - какую? Вы хозяин-барин, вы заказываете". "Я и заказываю. Тема спортивная. Женская сборная СССР по баскетболу, тебе как защитнику "Пищевика" и карты в руки. Мне как тренеру по общей физподготовке - их сдавать. Чемпионы мира, капитан - заслуженный мастер спорта Валентина Шарова. А она - мужик. Точнее, гермафродит, но знаешь, как из этого анекдота: грудей нет, борода по пояс, муды по колено. Лыткина тоже такая была в легкой атлетике, но там проще, сама по себе. А здесь постоянно в команде. Сексуальная коллизия. Физический напор, телесность, постоянный прихват - в гостиницах, на сборах, в раздевалках, в душевых, перед матчем, после матча. Ответное согласие, ответный отказ, брутальность с обеих сторон - потому что ломовые кобылы. И на этом фоне - внезапное чувство. К центральной нападающей, стройной блондиночке, только что из молодежного состава. Неловкий, но искренний роман, драма... Условное название "Юбки на заказ". Экспортный вариант "Гришка Распутин"".

III

Почему-то - да не почему особенно, просто послушавшись инстинкта Каблуков ничего не рассказал Тоне. Надо было объяснить, с чего и с кем напился, он сказал, что в Союз назначили дополнительного секретаря, следует понимать, "из органов", с понятной же сферой деятельности, тот пригласил его познакомиться, а оказался мельком знакомым по Вологде, старше его, сейчас годам к сорока. Предложил экспромтом все вместе отметить. Каблуков ждал, что с кем-то еще, с людьми из Правления, с кем-то случайно в эту минуту в Союз зашедшим, а вышло вдвоем... А чем он тогда занимался?.. Физкультурой. Гимнастикой... А-а. О чем говорили?.. Не поверишь, о кино.

Так же инстинктивно не хотел Каблуков до времени брать за сценарий деньги, которые Дрягин, напротив, чуть не насильно ему совал. Каблуков усмехался: "Да уж взялся я - чего вы боитесь? ("Ты" так ему и не давалось.) Что возьму и выскочу? Захочу выскочить - деньги вернуть недолго". Тот после "мощного" застолья ("А че, мощно было!" - подвел итог, когда садились в машину) демонизм весь утратил и превратился неожиданно в хлопотуна. Встречались ежедневно, он сразу выложил досье сборной, заранее собранное и, похоже, не им самим. Несколько папок с газетными вырезками, протоколы заседаний и приказы Комитета спорта, даже финансовые отчеты. Каблукова интересовали конкретные детали, характеры, связи и противостояния реальных игроков и тренеров, стиль отношений, манера общения, словарь. Заодно тряс и самого Дрягина: насколько амбициозен? тщеславен? уязвляем пренебрежением и неудачами? кого ненавидел, к кому привязывался? сходился ли с одной, другой барышней из команды, про которых говорит ("Ни с одной никогда, клянусь!")? А флирт, заигрывание ("Только чтоб не обижать - больше гы-гы и как оно ничего")? Выспрашивал, въедаясь в печенку, но тот терпел, напрягал память, уточнял ответы. Что-то приходило на ум, говорил: а вот это не нужно? - и рассказывал эпизод. И в первую же паузу влезал с предложением что-нибудь привлекательно-полезное для Каблукова устроить: Дом творчества в Репине; в Болшеве под Москвой; путевку на сборы баскетболисток в Подольске; любую хронику из Госфильмофонда. "Спорт Иллюстрейтед" из спецхрана с отчетами о матчах сборной за границей - с намеками на "двуствольность" Шаровой.

Приглашал к себе домой и давал понять, что хочет придти в гости, познакомиться с Тоней. Каблуков сперва отговаривался одним и другим, потом объявил решительно: пока незачем. Тот объяснил это себе примитивно: что мужик жену увольняет, стало быть, поглядывает нa сторону, - и вскоре предложил поехать на Карельский перешеек на спецдачу, расслабиться. Массаж, закрытый выход к нудистскому пляжу на озере и все такое. Каблуков в ответ только стал на него смотреть, не открывая рта, долго, просто уставился в глаза и молчал, пока тот не заерзал, не забормотал, что на вкус, на цвет и что шутки надо понимать. Разговаривать они шли в Большой Михайловский или в Летний, садились на скамейку в месте поглуше, возле домика садового инвентаря за прудом, возле такого же у самой Фонтанки. Дрягин первый сказал, что ни к чему, чтобы их так часто видели в его кабинете: "Чтобы не стали соображать потом, кто автор чего". "Я заинтересован не меньше вас", ответил Каблуков, умолчав о тени, которую такая близость бросает прежде всего на него. И о том, что не столько из-за нее не хочет он себя засвечивать рядом с Дрягиным, а потому, что хотел бы вообще держаться от него подальше. После чего почувствовал к нему жалость и уже из-за этого окончательно решил взяться за дело - не за страх, а за совесть.

О деньгах Дрягин продолжал заговаривать при каждой встрече, так что в конце первой недели Каблуков сказал: ладно, полторы тысячи аванс, а всего шесть - как студия платит. Девять, моментально опроверг тот. Шесть за работу, три за моральный ущерб. И, естественно, шесть потиражных - которые ты, естественно, получил бы. И никаких авансов, а все разом, пятнадцать кусков. Без возражений: деньги не мои и ничьи, а ничьих не считают. Стало быть, разговор кончен... И такой безответственной легкостью и внеличным расположением окрасился момент, что Каблукову это понравилось: правильно, пятнадцать и три нуля. Так и надо платить людям за работу. (Тонина зарплата в лаборатории была сто десять, Нины Львовны в университете - под триста; тех, у кого больше, в близком окружении не было.) Поправил себя: талантливым. И не Бог весть как, но рискующим. У которых на ветерок авантюрности подрагивают крылья носа.

И еще. Лисьим хвостом холуйства махнуло по губам, щекам, шее. Принадлежностью к деятельному миру наполнился момент. Десяток больших зданий по Москве, сто по Нью-Йорку, тысяча по свету, в них уютные широкие коридоры, и за каждой дверью власть - метафизическая и реальная. Туннели власти. Кубические мегаметры власти. Миллион людей, которые ничего не боятся и делают общее дело. Политики, которые видят землю как глобус. Военные, которые видят ее как карту и всегда в прицел. Богачи, которые отделяют пятнадцать тысяч от миллиардной пачки, не считая, и не ошибаются ни на купюру. Хирурги, технари, силачи, мудрецы. Мастера дела. Практики, формулирующие реальность, которая идет на смену той, что они сформулировали вчера. Шпионы, за которыми двадцать четыре часа в сутки идет охота, а они продолжают шпионить, потому что они из миллиона, который ничего не боится. А миллион этот не просто единица с шестью нулями, а единица с шестью нулями существ, устроенных наподобие матрешек: семь в одном, семьдесят семь в одном. И Дрягин в ком-то, кого тоже вполне могут звать Дрягин, а могут и по-другому; и в Дрягине кто-то, чье имя также Дрягин или не Дрягин. А сейчас момент, когда по ковру коридора удаляется фигура, в которой со спины безошибочно узнается Каблуков, сворачивает и исчезает не то за дверью, не то за поворотом. Не то в ком-то, кто без него не полноценен, в ком-то, кем он может стать, - если, однако, он не тот Каблуков, которым должны стать остальные.

Момент длился десять минут, немало. Он испытывал прилив сил - и род наслаждения. "Вот что, - продолжал говорить Дрягин, - если хочешь, можно без очереди достать "Жигуль", включим в список". Содержание Каблуков услышал вторым планом, первым что-то вроде птичьей трели: тчт-чъш-чир-дост-люч-спс. "Жигуль", щегол. Ему пришло в голову, что, вообще говоря, Дрягиным можно восхититься: простой, прямой, смелый. Доброжелательный. Они встали со скамейки, дошли до перекрестка аллей, протянули друг другу руки и разошлись. Как-то сухо - честное слово, надо было хотя бы похлопать по плечу. И самая была минута перейти на "ты". Уже выйдя на улицу, он погрезил, на что они с Тоней потратят деньги. Квартира. Машина. Мебель. Пицунда спальным вагоном, номер-люкс в гостинице - устроит Дрягин... Вдруг как будто споткнулся. Встал как вкопанный, густо покраснел, даже задохнулся - и самыми быстрыми и большими, на какие был способен, шагами помчался домой вывалить Тоне, во что ввязался. Не в том смысле, что в запретное или в низкое-грязное - ничего подобного: ввязался и не раскаиваюсь, сделаю и отвечу за сделанное. Но в то, что само собой ввело его в эти десять минут - такого всеохватного стыда, что даже мурашки страха пробежали по коже

IV

Тоня выслушала все спокойно, чему-то улыбнувшись, чему-то огорчившись, но и улыбкой, и горечью глаз прежде всего выражая сочувствие Каблукову, выглядевшему смятенным и несчастным. За дорогу он немного остыл, смятение и несчастность скорее поддерживались по инерции, а по-честному должны были уступить место просто смущению и печали. Она сказала: деньги большие да еще такие шальные, кого хочешь собьет с толку. Ничего страшного и ничего особенно стыдного в том, что Дрягин и вся эта... сфера тебе на миг приглянулись, не вижу. Это как, ну не знаю, высадка на неизвестный остров. Или война. Надо мгновенно ориентироваться, и выбираешь выход, а он оказывается благополучным. Лучше бы наоборот, и в другой бы раз, уже имея такой опыт, выбрал другое, на это не клюнул бы. Но сперва надо получить опыт. Так что будем жить с тем, что вышло. Можно сказать и - что выпало... Вот история с Шаровой, она, действительно, противная. Но ты что-нибудь приемлемое, а может, и привлекательное, уверена, из нее сделаешь.