Ник Перумов - Волчье поле

• Название: Волчье поле
• Автор: Ник Перумов
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-28667-6

Роски стонут под саптарским игом. Но если залесский князь приспособился к ситуации и даже надеется с помощью саптар укрепить свою властью, то князь тверенский не желает гнуть спину перед завоевателями. В Тверени вспыхивает восстание против саптарских баскаков. А в это время в землях росков находит спасение Георгий Афтан, брат убитого василевса Севастийской империи.

---

— С Сыном Его себя равняешь?! — Это был не крик, шепот, но какой же страшный.

— Куда мне, Арсений Юрьевич, — опустил глаза Гаврила Богумилович. — За Ним все были — и рожденные, и не родившиеся еще.

— Это так, за Ним все были, а за мной — Тверень и Резанск, но их я обороню. Слышишь, ты, Болотич, князь Залесский?!

— Слышу, княже, слышу. И Он слышит.

3

Уехали твереничи, исчезли, затерялись во вновь вскинувшейся метели. Последним хлестанул коня похожий на князя, как не всякий брат походит, боярин, снежными, пластающимися в беге волками побежала следом поземка, пожала плечами не дождавшаяся добычи смерть и тоже пошла себе…

— Юрыш, хватит глядеть, глаза проглядишь!

— Что такое?

— Гаврила Богумилович кличет. С ним поедешь. Не все Терпиле греться…

— А я согрелся уже, — бодро объявил толмач, — как увидел, что твереничи творят, аж в жар бросило.

Не засмеялся никто. И не ответил. Только Никеша пообещал присмотреть за конем Георгия. Севастиец спрыгнул на лед, зашагал к ковровому княжескому возку. На душе было пусто и странно, как в детстве после рассказов Феофана о том, что было и закончилось не так, как хотелось.

Леонид должен был погибнуть в битве. Он мог умереть от старости или от кинжала убийцы, но царя прикончили лихорадка и старые раны. Тверенич должен был говорить с Дировичами, как Ипполит Киносурийский с элимскими царями, но согласился поклониться хану, а с пути повернул, оставив последнее слово за Богумиловичем с его динатской правдой. Правдой динариев, яда, шепота… Сталь в который раз уступила золоту, а сердце — уму. Можно успокоиться тем, что время возносит терпение и ловкость, каковых Афтанам не было отпущено. А раз так, забыть о Леониде, о синеве Фермийского залива, Ирине, Василии и жить, как придется.

Ты не стал первым во втором Авзоне? Стань десятым, пятым, вторым в Третьем! Помоги сделать смешной Залесск великим, пусть он сожрет восставшую прежде времени Тверень, подомнет остальных, а потом покажет зубы Юртаю. Варвары больше сотни лет не добывают свежее мясо, а сосут кровь данников. Скоро они зажиреют и передерутся, нужно выждать и ударить в спину. Может, и случится волею князя Залесского в роскских краях третий по счету Авзон, это солнечная Леонидия — пустая мечта. Великую державу славой и совестью не соберешь…

— Хайре, Георгий! — Гаврила Богумилович и на этот раз не упустил случая поупражняться в элимском. Теперь он говорил не только правильно, но и легко. Почти как урожденный анассеополец.

— Радуйся, Государь. — Георгий так и не приучился кланяться, но князя это не задевало. Он любил создавать правила и дозволять исключения.

— Почему ты едешь впереди? — полюбопытствовал Богумилович, словно и не было странной встречи. — В метель даже невоградцы предпочитают укрываться от ветра.

— Я тоже предпочту. Следующей зимой.

Говорить о буранных лошадях и чем-то еще менее понятном севастиец не собирался даже Никеше. Что бы это ни было, оно принадлежало только Георгию Афтану и примерещившемуся у Лавры старику.

— Ты гордец, — удовлетворенно произнес Гаврила Богумилович, — и ты выбрал Залесск, хотя мог уйти к лехам, как собирался. Или в Тверень, где только после смерти кланяются. Ты правильно выбрал. Что скажешь о князе Арсении? Кем он был бы в Анассеополе?

— Стратегом, — если бы был…

— А василевсом?

— Он мог родиться на троне, но не жить.

Гаврила Богумилович улыбнулся. Он был слишком умен, чтобы спрашивать, удержался бы на пурпурном престоле он сам, а Георгий не счел нужным говорить, что мог и удержаться. Анассеополь требовал не только хитрости, но и удачи. Фока Итмон получил все, что хотел, и тут же потерял.

Заскрипели полозья — возок двинулся с места. Гаврила Богумилович откинулся на спину. Он был спокоен, чтобы не сказать — умиротворен, словно это не он только что взывал к Сыну Господа, пытаясь остановить дрогнувшего тверенича, не он сгибался под тяжестью непосильной ноши и шел на унижение, может, даже муку, прикрывая собой бессильных. Конечно, василевсы умеют молчать, умеют скрывать свои мысли даже от своей подушки, не то что от иноземного наемника…

Брат не раз и не два показывал Георгию, что значит молчание василевса. Волка голодного с волком сытым не спутаешь. Князь Залесский был сыт и доволен, он получил, что хотел, а получил он то же, что царь Леонидии Авзонийской, вошедший в историю как Герон Эфедр.[6]

Визжал под полозьями снег, раскачивался возок, а перед глазами Георгия стоял давным-давно угасший день. Разноцветные ирисы у пруда, птицы в золоченых клетках, мраморные скамьи и высокий голос Феофана, читавшего ученику отрывки Филохоровых «Жизнеописаний». Герон Эфедр не был великим полководцем, он положил начало великой империи, подослав убийц на чужую свадьбу. Свадьба обернулась войной, царь авзонийский в знак траура обрезал волосы, а потом ударил измотанного победителя в спину. В Тверени не было свадьбы, в Тверени были послы, при которых толмачил никогда не оставлявший своего князя Терпила. Послов убили, когда толмач ставил свечи Господню Сыну. Это могли подтвердить все…

— Ты не говоришь по-саптарски? — Гаврила Богумилович потянулся и погладил бороду. Герон брил лицо, не носил мехов и молился старым богам. Бог, шуба и борода — вот и вся разница.

— Нет, государь, не говорю.

— Элиму язык варваров без надобности, — повторил за древним умником залессец. — Что ж, будешь ходить с Терпилой. Я хочу знать, что думает о Юртае уроженец второго Авзона. Не как о варварах, как о государстве. Насколько оно крепко.

— Хорошо, государь.

Эфедр желает знать? Эфедр узнает.

Князь поправил прикрывавшую ноги меховую полость и заговорил о Дире и Дировичах. Георгий слушал, пытаясь сквозь неспешную, мягкую речь, скрип полозьев и метельный свист распознать ставшую привычной волчью песню, но звери замолчали. Словно отреклись.

Глава 6

1

Повернули. И сразу же стихли ветра и бураны, мягкий снежок мирно сеял с небес, смолкли волчьи голоса, и Роския раскинулась перед княжьим отрядом спокойной, сытой медведицей.

Резанск встретил твереничей сперва удивлением, а потом — суровой, спокойной радостью. Юный Всеслав поклялся встать вместе с Арсением Тверенским, даже произнес «будь мне в отца место».

— Мы, Арсений Юрьевич, украйние, — рассудительно говорил молодой князь на прощальном пиру. — Сколько раз Орда набегала — не счесть. Отцов летописец, Нестор, как-то брался… Две сотни только крупных походов набралось. Это если забыть о том, что любой сотник по осени мог наведаться, полон в порубежных селах набрать. Нет, верно ты решил, княже, Резанск с тобой будет до конца, не сомневайся. У меня полуденные волости запустели совсем, и пахарей не удержишь. Даю леготу от податей, не беру ничего, лишь бы землю не бросали, да все без толку. Бегут. На север, ко… князю Гавриле. Да и к тебе тоже, княже.

Обольянинов, сидевший одесную своего князя, видел, как Арсений Юрьевич виновато понурился. Было дело, был грех, осаживали на землю резанских бежан, мол, все так делают, а народу же вольно жить там, где восхочется.

— Побьем Орду, — откашлялся тверенский князь, — сами вернутся. Родные могилы…

— Я на бежан не во гневе, — улыбнулся резанич. — Других бы сохранить… живыми, Арсений Юрьевич.

— Сохраним не всех, — губы тверенского князя сжались. — Но если покоримся, не сохраним никого. Будут из нас кровь сосать, пока от резаничей, вележан, твереничей, святославцев и прочих одна сухая шкурка не останется. Как от мухи, что в паутину угодила. А может, и уцелеют роски, да только уже не росками станут. Подличать приучатся и спину гнуть перед неправым да сильным, и думать, мол, лучше брата, чем меня, и…

Из Резанска, огибая залесские владения, отправились в Копытень. Мелкое княжество с трудом отбивалось от загребущих рук Гаврилы Богумиловича, и на княжьем съезде его правитель, Радивой Ярославич, изо всех сил старался и совесть не замарать, и с Болотичем не поссориться. Получалось это скверно, но видно было, что копытеньскому князю куда больше хочется примкнуть к твереничам, нежели к залессцам.

Князь Радивой принял гостей тоже ласково, но, когда услыхал, в чем дело, задумался.

— Все же решился, Арсений Юрьевич? — Хозяин летами был куда старше тверенича, однако обращался почтительно, словно к набольшему.

— Земля подсказала, — кратко ответил гость. — Будем биться. Резанск с нами. Нижевележск — тоже. Князя Кондрата ты сам слыхал. Радивой Ярославич. Плесков с Невоградом…

— А не боишься, — понизил голос копытеньский князь, — что соберешь ты полки, выйдешь навстречу Орде, а в то время Залесск…

Тверенич потемнел и отвернулся.

— Не дерзнет, — наконец проговорил он. — Гаврила Богумилыч — умен. На драку выйдет, только если за его спиной вся юртайская орда окажется. И не где-то там, а именно здесь, где и он сам.