Николай Нагорнов - Вечная Любовь

• Название: Вечная Любовь
• Автор: Николай Нагорнов
• Жанр: Научная Фантастика

---

Прости меня. Я не знал.

Ты никогда и не рассказывала мне о своих отношениях с другими людьми. Для этого у тебя была бабушка, мне же надо было учиться всё понимать лишь одной своей интуицией, и, может быть, это было к лучшему? Не могла же ты мне рассказать о том, что открылось лишь сегодня...

Тот долгий ночной дождь всё тянулся и тянулся, и тогда никто еще не рассказывал о сорока годах скитания по пустыне, и мелодия, словно падая с неба и раскачиваясь на неверных воздушных потоках, снова долетала сквозь дождь, сквозь мокрые листья только что посаженных тополей:

"- Может быть, они надо мною смеются, может быть, они голосят над тобой. Холодно звучат, просто так не поются, прячут в глубине и надежду, и боль..."

Потом эти тополя почему-то будут казаться растущими уже из прошлого века, из прошлых веков.

Казалось, будто бы певица тоже так же бесконечно идет где-то под ночным дождем среди чужого, бесконечно чужого ей города, населенного чужими людьми, которым никогда ничего не объяснишь и не расскажешь, и было в ее поющем голосе столько скрытых горячих слез, едва сдержанных, из последних сил души сжатых в сердце, слез отчаяния, что текли по лицам каких-то людей, смотревших в небо под воющий гул самолетов, и старый телевизор каждый вечер показывал этих людей, и повторял какое-то далекое непонятное слово "Вьетнам", "Вьетнам", и казалось, этот ночной дождь не кончится уже никогда, и ты будешь нести меня на руках над лужами и глиной уже вечно, и ночь тоже никогда не кончится.

Мелодия долго плыла и плыла под этим дождем, словно дождь наполнял музыку собой, и она не могла прекратиться, пока не остановится и он:

"- Медленна и призрачна снежная вата. Где-то за горами укрылась весна. Ты не говори, что слова виноваты. Это не они, это наша вина..."

И вдруг стало как-то понятно трехлетнему детскому уму: эти взрослые люди, такие умные, такие добрые, почти всемогущие до сих пор, на самом деле тоже ничего не умеют, ничего не знают, ничего не могут - только идти под дождем и плакать после того, как обидели друг друга и не знают, что делать, и на самом деле они тоже такие же дети, только с большими телами и своими печальными тайнами, и все они оказались как-то вдруг брошенными своими отцами и матерями, и никто никого не может найти, и никто не знает, где искать, и никто не может понять, почему вдруг все друг друга разлюбили, и куда исчезла любовь, и почему исчез первый космонавт, ведь он стал бессмертным и долетел до Луны, и все стали думать, что теперь и они тоже станут бессмертными и вечно счастливыми и молодыми, но он вдруг куда-то исчез с Земли, и вся планета его искала, и нигде найти не могли, и тогда все вдруг страшно испугались и поняли, что никогда им теперь не стать бессмертными и счастливыми, и всех их кто-то горько и зло обманул как детей, ни в чем совсем не виноватых, и вдруг они все поняли, что они тоже просто дети, взбунтовавшиеся когда-то против настоящих Старших и объявившие взрослыми самих себя, лишь бы не слушаться Старших, и тогда настоящие Старшие навсегда ушли с Земли и забрали с собой космонавта, а их всех оставили на Земле умирать навсегда, и тогда все они горько заплакали, и настал бесконечный дождь и бесконечная ночь, и теперь все будут плакать уже всегда, пока не умрут, и тогда на земле никого не останется и больше не будет...

И вдруг стало видно, как по твоему лицу поползли морщины, и глаза стали тусклыми.

"Опустела без тебя Земля... Как мне несколько часов прожить?.." - снова плыла долгая мелодия печального женского голоса сквозь бесконечный дождь в темноте.

Прошло несколько лет, и ты действительно умерла.

Видимо, ты решила взять на себя весь груз этого знания, открывшегося мне лишь сегодня, и унести его с собой, унести с Земли, чтобы он не раздавил меня... Ведь жить с этим грузом нельзя. Кто-то же должен был бы расплатиться за это "строительство городов на Дальнем Востоке", и заплатить своей жизнью за те жизни.

И ты решила заплатить своей, чтобы мне потом не пришлось платить своей...

И как мне теперь вернуть этот долг тебе, навсегда ушедшей?

Только одним - найти тех настоящих Старших, умевших все и знавших все.

Ты оставила меня здесь, на Земле, искать тех настоящих Старших, ушедших с Земли.

А они оставили нам в память о себе каменного Сфинкса, глядящего в даль пустыни...

Наверное, ты думала, это они - гении Суперстены, ведь ты всю жизнь любила их, верила им и мне успела передать это доверие, эту любовь в те недолгие годы, что прожила на Земле рядом со мной.

И вот эта Стена рухнула, и за ней вскрылась тьма и пустота.

Только Сфинкс смотрит в эту пустыню. У него лицо женщины, крылья орла, тело тельца, лапы льва. И он знает:

Все имеет свой смысл, но - не земной, не человеческий, не трехмерный. И жизнь измерять надо не датами "рождение - смерть", а чем-то другим...

Что же я делал все эти годы после твоей смерти?

Незаметно погружался в какой-то липкий гипноз, разлитый в воздухе этой страны, да и всего мира, жалкий гипноз сговора людей-детей, устроивших Праздник Непослушания, - ни за что не признаваться друг другу в провале всего этого их праздника и делать вид изо всех сил, будто праздник продолжается, и устраивать веселые фейерверки с запуском космических кораблей и присуждением всемирных кино-премий, премьерами спектаклей и песен, изобретениями и медицинскими препаратами, будто бы продлевающими их жизнь, о заведомом прекращении которой раньше или позже говорить было никак не допустимо, чтобы не нарушить Правила Игры, за что можно было бы попасть в желтый дом или на допрос к Надзирателям Правил.

И кто мой старик?

Из них же, Надзирателей Правил.

А кто Бабушка (княгиня Мещерская, сказать тебе шепотом, потом полу-шепотом, потом уже молча...)? Старый ребенок, испугавшийся Надзирателей Правил. Милая благовоспитанная гимназистка, учившая меня в детстве своим французским стишкам:

"- Vien, aviette moi..."

"Прилети, моя птичка..."

Гении были всего лишь люди, такие же люди-дети, как ты сама, как все. Они покорили мегаватты и мегатонны, мегагерцы и мегабайты, но покорить мегасмерть они не смогли.

Они только старались подражать настоящим Старшим, умевшим строить пирамиды и воскрешать мертвых, ходить по воде и возноситься в Небо...

Кто из гениев такое умел?

И за это последнего гения, обещавшего бессмертие для всех и не давшего, страшно наказали: заставили после смерти год за годом плавать в стеклянном гробу в формалине, а всех остальных людей-детей построили в очередь на Красной площади и заставили смотреть на того несчастного гения, как он плавает в гробу, чтобы они испугались и поняли.

Конец III части

Часть IV

Эпоха Света

Глава 15

Майя

Серые мартовские сумерки. Стоять и ждать вот здесь, у подножья лестницы парка.

Если бы и не исчезло кольцо, разве всё это не открылось бы раньше или позже? Все равно ведь ты это рассказала бы мне хотя бы перед смертью. Нет ничего тайного, что не стало бы явным... Ничего.

Взад-вперед проходят редкие прохожие. И летит далекая музыка, и поет голос отчаявшегося ангела:

- Невозможно сквозь горечь полынную возвратиться к началу дорог... И не просто уходят любимые, а уходит земля из-под ног...

Сейчас он появиться. Разве нужно убивать его? Нет, конечно... Хватит смертей, этого каскада смертей из года в год, из века в век. Только навести на него эту машинку смерти лишь для того, чтобы он сказал последнюю правду. И больше ничего. Если уж не захочет последней правды, выстрелить ему под ноги, в асфальт, и не более. И никакой вульгарной аффектации...

Вот уже слышен шум подъехавшей машины. Это он?

Выходит высокий человек в черном кожаном плаще, в затемненных зеркальных очках. Поднимается по ступенькам. Движения спокойные и размеренные. Оглядывается.

Странный у него вид... Или этот человек знает всю Последнюю Правду и откроет ее, или надо будет очень долго стрелять в асфальт, чтобы пробить такую невидимую броню, словно надетую на него со всех сторон.

- Поль!

Бельский, не торопясь, поворачивается, всматривается в сумерки. Конечно, это он.

Медленно и даже красиво сделать несколько шагов навстречу с пистолетом в руке. Белый шарф развевается на ветру.

- Это тебе за Истомину!

Но он оценил ситуацию сразу: моментальный, неуловимый для глаз жест, машинка смерти тут же вышиблена из рук, прилетели несколько ловких ударов, от которых асфальт грохнулся в лицо, щелкнула разряженная обойма, упавшая в карман плаща. Зашелестел его плащ, скрипнул песок - видимо, сел на скамейку и откинулся на спинку.

Как бы повернуться на этом асфальте, чтобы поднять лицо и увидеть, что он там собирается делать...

- Вставайте, мой юный друг. Март... Простудиться можно. Вот так. Приведите себя в порядок. Не торопитесь. Нам спешить некуда. У вас хороший вкус - придти на казнь как на праздник. А теперь садитесь рядом. Вашу руку, мой друг. Поль Бельский.

Стоит ли отвечать? Впрочем, какая теперь разница...