Элеонора Павлюченко - В добровольном изгнании [О женах и сестрах декабристов]

• Название: В добровольном изгнании [О женах и сестрах декабристов]
• Автор: Элеонора Павлюченко
• Жанр: История
• Год: 1984

Книга рассказывает о сестрах декабристов и их женах, последовавших за своими мужьями в Сибирь и разделивших их нелегкую участь. Впервые русские женщины оказались вовлеченными в общественно-политическую жизнь страны. И этот этап подготовил и предварил их более активное участие в революционной борьбе в последующие годы.

Э. А. Павлюченко — кандидат исторических наук, занимается вопросами общественного движения XIX в., автор работ о Софье Перовской (М., 1959) и Вере Фигнер (М., 1963).

---

Элеонора Александровна Павлюченко В добровольном изгнании О женах и сестрах декабристов

Глава I САМЫЕ СЧАСТЛИВЫЕ

Я самая счастливая из женщин…

А. Г. Муравьева

В ночь с 14 на 15 декабря 1825 г. в дом Российско-американской компании в Петербурге, где жил К. Ф. Рылеев, прибыл флигель-адъютант Дурново с солдатами Семеновского полка: царь повелел доставить во дворец живым или мертвым поэта Рылеева.

К. Ф. Рылеев распрощался с семьей накануне утром, отправляясь на Сенатскую площадь; рыдания жены и даже просьбы пятилетней дочери Настеньки не остановили его. Вечером, после разгрома восстания, совсем неожиданно они увиделись вновь, чтобы после этого расстаться навсегда.

15 декабря был арестован полковник Трубецкой, несостоявшийся диктатор восставших. Его жена, урожденная графиня Лаваль, вышивала, по слухам, знамя для повстанцев, но оно не понадобилось князю Сергею, он пошел не на Сенатскую площадь, а в дом родственника, где его и взяли…[1] В знаменитом дворце Лавалей всю ночь по приказанию Николая I и под охраной двадцати солдат Павловского полка взламывали штыками шкафы, рылись в ящиках письменного стола.[2]

В этот же день в Петербурге забрали Андрея Розена — поручика лейб-гвардии Финляндского полка, члена Северного общества декабристов, лишь несколько месяцев тому назад женившегося на Анне Васильевне Малиновской.

Дальнейшие аресты и особенно перевозка арестованных в Петербург потребовали значительного времени; Росло не только число жертв, но и ширилась география розысков: Москва и Подмосковье, Тульчин, Киев, Бобруйск, Кишинев, Бердичев, Тифлис, Белая Церковь… Во все концы летели строжайшие предписания, подобные этому: «От петербургского военного генерал-губернатора. Секретно. Смоленскому гражданскому губернатору, 20 декабря 1825 г.

В числе лиц, дерзнувших на происшествие, о котором Вашему превосходительству известно из высочайшего манифеста, вчерашнего числа изданного и коего у сего екземпляр прилагаю, находился и, по словам самовидцев, даже участвовал в произведенном мятеже коллежский асессор Кюхельбекер. Он того же дня при наступлении ночи скрылся, и по всем изысканиям местопребывание его не открыто ни в столице, ни в уездах здешней губернии. По некоторым следам предполагается вероятным, что сей Кюхельбекер, чтоб укрыть себя от поисков, отправился к матери своей, жительствующей в вверенной Вашему превосходительству Смоленской губернии Духовского уезда в мызе Закупе.

Имея высочайшее его императорского величества повеление преследовать сего мятежника, как одного из главных зачинщиков, я признал себя в обязанности отнестись к Вашему превосходительству и по важности обстоятельства отправить сие с нарочным в Смоленск с тем, дабы благоволили Вы, милостивый государь мой, скромным образом, не теряя времени, поручить кому следует разведать со всею точностию, не укрывается ли помянутый Кюхельбекер у матери своей в Духовском уезде? И ежели он там будет найден, то прикажите его взять под крепкий надзор, отправить сюда с моим нарочным, придав для караула другого чиновника».

За писарской копией следует подпись генерал-губернатора с собственноручной припиской: «Ежели будет пойман, то везти скованного».[3]

Бунтовщиков увозили прямо из полков, из имений.

18 декабря последовал приказ об аресте Никиты Муравьева, одного из лидеров Северного общества, автора конституции. Его взяли только 20-го, в Тагине, орловском имении тестя Чернышева, на глазах беременной жены, малолетних дочерей, стариков-родителей.

23 декабря Муравьев шлет из Москвы, с дороги, первое сообщение жене, пытаясь успокоить растерявшуюся от неожиданного потрясения Александру Григорьевну: «Мой добрый друг, я прибыл сюда сегодня в 8 часов утра. Было очень холодно, но благодаря предусмотрительности твоей, мой ангел, и отца, я перенес холод великолепно… Крепко обними за меня мать, отца и детей. Тебя же целую так, как люблю. Помни о твоем обещании беречь себя: мать семейства в твоем положении имеет священные обязанности, и, чтобы их исполнять, прежде всего нужно чувствовать себя хорошо».[4]

26 декабря арестанта доставляют в Петропавловскую крепость с указанием «посадить по удобности под строжайший арест; дать, однако, бумагу».

В те дни, когда в Петербурге уже допрашивали первых узников, в имении Яновка близ Чигирина собралась группа встревоженных людей.

27-летний подполковник Александр Поджио ждет самого худшего (он— один из главных «южан»), благословляет судьбу за то, что не успел жениться, но беспокоится о матери и сестре. Куда хуже настроение у его старшего брата — 33-летнего Иосифа, отставного штабс-капитана, тоже члена Южного общества. Здесь, в Яновке, при бабушке находятся четверо его малолетних детей от первого брака да еще беременная молодая жена Мария Андреевна. Она вышла за штабс-капитана недавно, против воли отца, сенатора Бороздина. Но зато ее браку сочувствует дядя (со стороны матери), декабрист Василий Львович Давыдов.

Прибыл в Яновку в это время с молодой женой еще один обреченный родственник братьев Поджио — подпоручик Владимир Лихарев. Только четыре месяца тому назад он женился на другой дочери того же сенатора Бороздина — Екатерине Андреевне. Она тоже ждет ребенка, в то время как ее муж ждет ареста: Лихарев, как и братья Поджио, из «пестелевой дружины».

Втайне от перепуганных женщин три декабриста, встретившиеся в Яновке, жгут бумаги, обсуждают, что же предпринять.

И вот 29 декабря в Яновке слышится звон колокольчика. За кем едут?

Ждать ответа пришлось недолго — за Лихаревым. Приказ на Александра Поджио, высланный из Петербурга двое суток назад, в пути, он еще не достиг и Киева.

«Признаться должен, — писал Александр Поджио, — что при виде исступления жены его беременной, воплей матери моей, сестры и ужаса, всех одолевшего… я брату сказал: «Друг мой… простись со мной, я тут же мертв паду, я преступления не переживу».[5]

Последняя надежда — вспыхнувший в тот же день неподалеку мятеж Черниговского полка. Напрасные ожидания!

Тоскливо встречен новый, 1826 год. А 3 января — второй колокольчик. Генерал-майор Нагель, сопровождаемый казаками, предъявляет ордер на арест Александра Поджио и сообщает, между прочим, что восстание, поднятое на Юге Сергеем Муравьевым-Апостолом, подавлено.

14 января — третий колокольчик в Яновке, в третий раз — «исступление и ужас» женщин и детей, а 21 января штабс-капитан Иосиф Поджио уже значится в одиннадцатом номере Кронверкской куртины Петропавловской крепости…

Сергея Волконского арестовали 7 января 1826 г. по месту службы, в Умани, где он командовал 1-й бригадой 19-й пехотной дивизии. За несколько дней до ареста он заезжает на сутки к молодой жене, ожидающей первенца-сына. Ночью генерал разжигает камин, и ничего не понимающая женщина помогает ему бросать в огонь исписанные листы бумаги. На вопрос жены: «В чем дело?» — генерал бросает:

— Пестель арестован!

— За что?

Нет ответа.

Тогда еще Мария Николаевна Волконская не знала, что уже взяты под стражу два ее брата — Александр и Николай Раевские и что такая же участь ждет ее мужа и дядю Василия Львовича Давыдова. Только через два месяца генерал Раевский приехал в имение Болтышка и рассказал дочери о судьбе ее мужа.

Раевский пишет в марте 1826 г. брату Сергея Волконского: «Милостивый государь князь Николай Григорьевич! По приезде моем нашел дочь мою Марью после жестокой болезни, в большой слабости и в неведении о муже, она подозревала, что он умер или болен, что сделало, что известие о его арестации послужило облегчением. Я привез ей от князя Сергея письмо. В четыре дни, что я нахожусь здесь, она удивительно взяла силы и, не узнав важности обстоятельств, довольно покойна, кой же час оправится, то поедет в Петербург с сестрой… Я оставляю Машиньку в ее спокойствии насчет дела князя Сергея, исподволь же буду приготовлять ее на всякий случай».[6]

8 января 1826 г. из Москвы в Петропавловскую крепость доставили полковника Тарутинского пехотного полка, члена Северного общества декабристов Михаила Нарышкина. Не прошло еще и двух лет со времени совсем другого царского указа — о выдаче фрейлине и графине Елизавете Петровне Коновницыной 12 тысяч рублей в связи со свадьбой ее и Нарышкина…

Давыдова искали целый месяц. Еще 18 декабря 1825 г. по донесению Витта велено было хорошенько разобраться, у кого именно из Давыдовых и где проходили собрания, и «определить, кого из них взять должно».[7] К 20 января разобрались и привезли из Киева в Петербург Василия Львовича Давыдова, владельца знаменитой Каменки, где часто собирались заговорщики, где не раз бывал Пушкин. В Каменке осталась его жена Александра Ивановна с детьми.[8]

Отставного генерал-майора Михаила Александровича Фонвизина нашли в подмосковной деревне Крюково и 12 января 1826 г. доставили в Петропавловскую крепость с царским напутствием: «Посадить, где лучше, но строго, и не давать видеться ни с кем». Наталья Дмитриевна, жена генерала, осталась с двухлетним Дмитрием на руках в ожидании другого сына: он родится во время пребывания отца в крепости. Кстати сказать, при подобных обстоятельствах, вскоре после событий на Сенатской площади, на свет появилось девять детей: Волконского, И. Поджио, Лихарева, Никиты Муравьева, Фонвизина, сыновья Розена, Якушкина и Поливанова, первая дочь Анненкова.