С. И. Смирнов - Духовный отец в Древней Восточной Церкви

• Название: Духовный отец в Древней Восточной Церкви
• Автор: С. И. Смирнов
• Издательство: Православный Свято–Тихоновский Богословский институт
• Жанр: Религия
• Год: 2003
• ISBN: ISBN 5–7429–0117–8

Книга проф. С. И. Смирнова (1870–1916) посвящена истории развития института духовничества в Древней Церкви (рассматривается период Вселенских Соборов). Старчество в древних восточных монастырях и его организация, особенности совершения исповеди и покаяния в миру и монастыре — эти вопросы получают всестороннее освещение в широком контексте истории древнего монашества. Несмотря на то, что книга вышла отдельным изданием еще в 1906 году, она не утратила своего значения и поныне.

---

Однако значение изучаемого института гораздо шире. Нам кажется, в науке до сих пор очень мало обращали внимания на старческую исповедь и покаяние, считая это своеобразное явление совершенно чуждым тайной сакраментальной исповеди в Церкви, не имеющим ничего общего с нею. И действительно, она не имеет ничего общего, когда ставить дело отвлеченно, говоря о Таинстве покаяния в Церкви (догматика) или о покаянной дисциплине, как проявлении права вязать и решить у его церковных носителей (каноника). Не то в жизни. С точки зрения истории, которая берет явление цельнее, в связи со всей обстановкой его исторического бытия, с обстоятельствами его взращивавшими и осложнявшими. В разных местах своего рассуждения мы обращали внимание читателя на то, что между старческой исповедью и сакраментальной тайной более позднего времени есть значительные черты сходства — в самом чине; в разрешительных формулах, в системе епитимий. Произошло это оттого, что тайная сакраментальная исповедь, несомненно существовавшая в Церкви с глубокой древности, может быть, ранее возникновения монашества приняла в свой чин и строй очень многое из старческой, разработана под значительным ее влиянием.

Чем же объяснить такое явление? Откуда это влияние одного института на другой? Объясняется оно двумя обстоятельствами: во–первых, распространением старческой исповеди в мирской среде, когда в монастыри, минуя своих пастырей, шли каяться миряне; во–вторых, дальнейшим развитием органа тайной монашеской исповеди, института духовного отца, когда старец благодаря покаянной практике среди мирян становится специалистом исповеди в Церкви и монастырский институт старчества, осложнившись требованием пресвитерского сана для принимавшего исповедь и покаяние старца, превращается в церковный институт духовничества. Отвоевывая постепенно исповедь мирян у иерархии, старцы в конце концов завладели церковной исповедью. Ставши же фактически хозяевами дела, они, естественно, и сообщили ей черты исповеди монашеской.

Дальнейшая речь наша — о первом из указанных обстоятельств: об исповеди мирян в монастырях у старцев.

ГЛАВА III. ИСПОВЕДЬ МИРЯН ПРЕД СТАРЦАМИ И ПОКАЯННАЯ ДИСЦИПЛИНА В ЦЕРКВИ ДО IX в.

Служение миру древнего монашества. — Созерцательное — отшельническое — монашество и его общественное служение. — Монашество практическое — общежительное — и виды его благотворительности: странноприимство, милостыня, нищепитание, уход за больными и пр. — Исповедь мирян пред старцами. Она есть вид духовной милостыни и стоит отчасти в связи с монастырской благотворительностью. — Примеры исповеди мирян пред старцами. — Исповедь пред ними клириков. — Значение такой исповеди по мнению Анастасия Синаита. — Старческое пастырство среди мирян. — Старцы — духовные отцы мирян. — Объяснение описанных явлений: популярность монашества, привлекательные черты монашеской исповеди и покаяния. — Покаянная дисциплина в Церкви периода Вселенских Соборов — частнее: орган исповеди и покаяния. Не происходит ли институт духовника из органа частной церковной исповеди? — Публичная и частная исповедь в Древней Церкви. «Искусный врач» Оригена. — Покаянный пресвитер. — Сравнение покаянного пресвитера с духовником. — Вопрос о ближайших преемниках покаянного пресвитера по взглядам А. С. Павлова и Н. С. Суворова. — Епископы как совершители тайной исповеди. — Примеры совершения исповеди пресвитерами. — Орган покаяния в Западной Церкви. — Расстройство покаянной дисциплины на Востоке.

Старчество с его огромным значением в жизни монашества и монастырская дисциплина покаяния, вероятно, и остались бы достоянием монастыря, нисколько не отразившись на укладе и строе мирской Церкви, если бы монашество вообще не имело сильного влияния на жизнь Церкви — на христианскую мораль и церковную дисциплину. На самом деле древний монастырь был связан тысячами нитей с христианским миром. И миряне охотно посещали монастыри, и древнее монашество усердно служило миру.

Можно долго спорить по вопросу об общественном служении монашества, если взять этот вопрос с принципиальной стороны и решать, обязано ли монашество служить миру и если оно обязано нести такое служение, то в каких именно формах. Но бесспорным остается тот исторический факт, что везде и всегда христианское монашество служило христианскому миру, конечно в различной степени и видах в разных странах и в разное время. Правда, всюду встречаем мы и созерцателей–подвижников. Но, как увидим это ниже, и созерцатели до некоторой степени служили миру, часто вопреки своим идеалам; увидим далее, что до конца проведенный созерцательный идеал приводил к крайностям и вообще представляет большую редкость. Итак, монашество делится на две ветви — практическое и созерцательное, и, на наш взгляд, положение первого гораздо устойчивее, потому что идеал его более последователен в теории и легче осуществим на практике.

Восточное монашество периода Вселенских Соборов уже представляет те две главные ветви, на которые делится христианское монашество со стороны принципа служения миру. Уже тогда мы встречаем как убежденных и последовательных созерцателей, строгих отшельников, державшихся принципа «бегай от людей и спасешься», так равно и последователей практического идеала, убежденных слуг своим мирским братьям — христианам, принципом которых было: «Служи Христу в образе нищего, страдающего брата и спасешься»[576].

Созерцательный идеал монашества, несомненно, более труден для своего выполнения, более труден и физически и нравственно. Бежать от людей — это не значит только отказаться от современного человеческого общества; кроме того, это означает, что для мистического единения с Богом нужно порвать всякую связь с человечеством, чтобы исключительно служить Единому Богу, непосредственно любя Его всем сердцем, всей мыслью и всей крепостью. Чтобы это выполнить, надо прежде всего стать индивидуальным подвижником: пустынником–отшельником или безмолвником- затворником. Даже старческое руководительство послушниками не совмещается с последовательно проведенным созерцательным идеалом, и обычно строгий отшельник живет без учеников или и вовсе не имеет их. Созерцательный идеал есть преимущественное достояние монашеского класса, который назывался анахоретами. Между анахоретом и исихастом связь генетическая, именно: более поздние исихасты–созерцате- ли выродились из древнейших анахоретов–отшельников. Но не все, конечно, отшельники и безмолвники последовательно и без малейшего уклонения проводили созерцательный идеал в своей жизни. Не все были похожи на Павла Фивейского, который, прожив шестьдесят лет в пустыне, спрашивал посетившего его преп. Антония Великого: «Как живет теперь род человеческий: возвышаются ли в старых городах новые крыши, какою властью управляется мир и остался ли кто‑нибудь увлеченный прелестью демонов [в язычестве]»? Или на преп. Марию Египетскую, которая спрашивала пресвитера Зосиму: «Скажи мне, святой отец, в каком состоянии находится христианство? Как управляется Церковь Божия?»[577]

Трудно даже и пустыннику жить так, чтобы до него не долетали совершенно вести из человеческой жизни, мирской и церковной. Но для последовательного отшельника, совершенно порвавшего с миром, мало и этого. Он должен отказаться от всех удобств человеческого общежития, материальных и духовных, созданных и скопленных предшествующими поколениями людей, потому что все это — достояние человечества, с которым у отшельника не должно быть ничего общего. Строгий отшельник живет в пещере, питается только растениями, пьет одну воду, не разводит огня и почти не трудится физически. Наиболее последовав· тельные созерцатели — монахи, отказывавшиеся от служения ближнему и отрекшиеся от всего человеческого, — воски, или пасущиеся, совершенно одичавшие и потерявшие все культурно–человеческое. «Я еще не монах, но видел монахов», — говорил так древний подвижник, который видел в пустыне двух нагих людей, потерявших способность речи и убежавщих при его приближении.

Другая трудность строго созерцательного подвига — в том, что его нелегко согласить с Евангелием, и не с одним только учением Христа о любви друг к другу и о служении ближнему, но, главное, с примером жизни Спасителя. И учение, и особенно жизнь Иисуса Христа требуют от взявших крест и идущих по Нем не созерцательной, а служащей любви к Богу, деятельного служения ближнему, даже врагу и иноверцу. На Страшном суде Христовом мы должны будем дать отчет, кормили ли голодных, поили ли жаждущих, посещали ли больных и заключенных в темнице, — служили ли Христу в образе страждущего брата. И трудно человеку, поставившему свое спасение целью всей жизни, убедить себя в том, что он нисколько не нарушает заповеди Христовой о любви к ближнему и к Богу в образе страдающего брата, когда уходит от него в пустыню и забывает мир людской, в котором не меньше горя, слез, неповинных страданий и беспомощности, чем всякого зла и соблазнов. Такой вопрос действительно тревожил древних подвижников. Один инок спрашивал: «Скажи мне, господин авва, каким образом тот, которому нечего подавать, может сделаться участником благословения, обещанного Спасителем, тем, которые будут одесную Его: Приидите благословеннии Отца Моего?..»[578]