Гюстав Флобер - Мемуары безумца

• Название: Мемуары безумца
• Автор: Гюстав Флобер
• Издательство: Текст
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-7516-0808-8

В сборник избранной ранней прозы классика французской литературы Флобера включены тексты 1835–1842 годов, от одного из первых — «Путешествие в ад» (новелла была написана Флобером в 13 лет, однако ее неоднократно упоминает в своей книге о Флобере Жан-Поль Сартр) до повести «Ноябрь», которую Флобер назвал «завершением своей юности». Тексты, впервые публикующиеся на русском языке, сопровождаются вступительной статьей и комментариями Г. Модиной, исследователя творчества Флобера.

---

Гюстав Флобер Мемуары безумца

Г. МОДИНА. ЭТЮДЫ К ПОРТРЕТУ ХУДОЖНИКА

Автобиографическая проза Флобера

«Я стал сочинять, едва научившись грамоте», — вспоминал в 1840 году Гюстав Флобер (1821–1880). Действительно, уже в девять лет он преподнес в подарок матери историческую новеллу «Людовик XIII». Страницы были разлинованы карандашом, буквы выведены старательно, с нажимом. На первом листе — посвящение: «Моей маме в день ее именин». И с этого времени юный писатель пробует силы в самых разных литературных формах: «словно какая-то творческая жадность, желающая «вместить все», владела Флобером, заставляя его менять стиль и отдыхать от одного жанра в работе над другим».[1]

Флобер долгое время не желал издавать своих произведений. «А знаешь, неплохая идея — сидит себе этакий молодчик лет до пятидесяти, ничего не публикует, и вдруг, в один прекрасный день, издает полное собрание сочинений», — писал он другу, Максиму Дю Кану, в мае 1846 года.[2] Но «книги имеют свою судьбу». Случилось так, что полного собрания сочинений Флобера пока не существует.[3] Славу ему принес роман «Госпожа Бовари». Он стал абсолютным центром творческой биографии Флобера — первую свою новеллу он написал в 1831 году, за четверть века до публикации «Бовари», и ровно столько же оставалось ему жить и писать в 1856 году, когда вся Франция в первый раз читала историю Эммы. Большинство собраний сочинений Флобера открываются этим романом, и трудно найти книгу о Флобере, автор которой не цитировал бы фразы: «Эмма Бовари — это я!»

Действительно, роман об Эмме Бовари отмечен чертами автобиографизма, однако сам он называл эту книгу беспристрастной картиной нравов,[4] а в письмах часто говорил о стремлении не описывать в ней себя, а изображать всеобщее. А вот среди его ранних произведений есть такие, где все внимание автора обращено к собственному сознанию и душе. «Агонии», «Мемуары безумца», «Дневник 1840–1841 годов» и повесть «Ноябрь» образуют автобиографический цикл, позволяющий судить о «воспитании чувств» писателя.

Правда, уже в 1835 году Флобер делает попытку говорить о себе от первого лица. В этом году в рукописном журнале «Искусство и прогресс. Вечерние этюды» он «публикует» два своих произведения. Журнал издавали ученики Руанского коллежа, а Флобер был его редактором.

Сохранился лишь второй выпуск этого журнала. Он открывается этюдом Флобера «Путешествие в Ад», в котором Сатана показывает герою свое царство — весь мир. В плане интертекстуальном «Путешествие в Ад» связано с Евангелием от Луки, где повествуется о том, как Дьявол, возведя Христа на высокую гору, показывает ему «все царства Вселенной во мгновении времени»,[5] а затем ведет его к Иерусалимскому храму,[6] а также с драматической поэмой историка и писателя Эдгара Кине «Агасфер». Ее Флобер часто перечитывал в юности и знал наизусть.

Но «Путешествие в Ад» не было подражанием известным образцам. Этот ранний текст отмечен глубоко личным характером. В нем тринадцатилетний автор впервые строит повествование от первого лица, впервые он представляет себя одиноким созерцателем, каким явится перед читателями в более поздних автобиографических произведениях. В 1835 году Флобер уже осознает себя художником. Он полон творческих идей: обдумывает вариации на тему «Дон Кихота», пишет комедии в духе Мольера, увлеченно работает над романом об Изабелле Баварской и пьесой о смертельной вражде средневековых королев Фредегонды и Брюнгильды, и призывает друга, Эрнеста Шевалье: «Будем же по-прежнему заниматься искусством, оно всегда пребудет с нами, оно живет в восторгах наших, увенчанное диадемой божества».[7] Путешествие героя в Ад начинается с подъема на вершину и продолжается как полет над землей. В разных культурных традициях полет символизирует «постижение тайных вещей и метафизических истин».[8] Образ полета в «Путешествии в Ад» связан с идеей инициации — приобщения к священной для юного автора сфере искусства. Это первое путешествие становится странствием в существующий как возможность, но еще не сотворенный художественный мир, самым ранним свидетельством внутреннего опыта Флобера.

В седьмой вечер «Этюдов» Флобер поместил лирический набросок «Мысль», по форме близкий стихотворению в прозе. «Поэт» — так в юности Флобер называет всякого творца и самого себя, а слово «поэзия» выступает для него синонимом слова «искусство». Совершенство же поэзии он видит в единстве «божественной природы, чувства и мысли».[9] И настоящая героиня этого поэтического наброска сама мысль — мысль о любви, ее движение стремится запечатлеть автор. «Для меня предел возвышенного в искусстве — это мысль, то есть ее выражение столь же стремительное и духовное, как она сама», — скажет он в первом опыте автобиографии, названном «Агонии, скептические мысли».

«Агонии» — посвящены и подарены самому близкому и любимому другу Флобера — Альфреду Ле Пуатвену. Молодые люди были больше, чем друзьями, они были крестными братьями. В письмах Флобер не раз признавался в том, что между ним и Альфредом была «тайна мыслей и чувств, недоступных для остального мира».[10] Альфред умер в 1848 году, и его смерть была для младшего друга глубокой утратой. Альфреду посвящены не только «Агонии», но и автобиографическая повесть «Мемуары безумца» (1839) и новелла «Похороны доктора Матюрена» (1839). А в 1874 году памяти друга Флобер посвятил книгу, которую считал трудом всей своей жизни — философскую драму «Искушение святого Антония».

В 1838-м Ле Пуатвен изучал право в Париже, и весной, на пасхальной неделе Гюстав послал ему в дар свои «скептические мысли», начатые еще два года назад. Рукопись была сложена так, как складывали письма, и на первой странице остались следы красного сургуча. «Агонии» — текст личный, понятный адресату, понятный автору, но во многом неясный постороннему читателю.

В посвящении к «Агониям» Флобер писал, что посылает их в память о беседах, что вели они в ушедшем году. О чем говорили друзья? Позже сам Флобер назовет книгу, позволяющую судить об этом: «Читала ты книгу Бальзака под названием «Луи Ламбер»? — писал он Луизе Коле в 1852 году. — ‹…› Она вонзилась в меня тысячью шипов, Ламбер этот — почти копия моего бедного Альфреда».[11]

Герои книги Бальзака, юный философ Ламбер и его младший друг, говорят о силе воображения, о таинственном взаимодействии слова и мысли, об основах психической организации и творческих возможностях человека, о смерти и бессмертии, о судьбе художника. «Я, — пишет Флобер, — нашел там наши фразы (времен оных), почти дословно: беседы двух друзей в коллеже — это те, что вели мы, или очень схожие».[12]

«Агонии» — не только воспоминания о беседах с другом, но своеобразное продолжение их диалога и спор, в котором младший занимает свою позицию. В начале первой части «Агоний», озаглавленной «Тревоги», звучат два голоса: «Так ты ни во что не веришь?» — спрашивает один из собеседников (Ле Пуатвен). «Нет», — отвечает ему другой (Флобер). Незадолго до этого старший друг пережил религиозный кризис. В 1836 году в журнале «Колибри» он опубликовал поэму «Час тревоги», пронизанную горьким сомнением в милости Творца и тревогой смерти. «Вечное горе — вот жизнь в этой бездне», «Бог забавляется, глядя на слезы»,[13] — пишет Альфред. Герой его поэмы готов принять смерть бесстрашно, как древний стоик, но все же он взывает к Богу с просьбой о милости, и «высший свет» озаряет его душу, воскрешая в ней надежду.

Тревога смерти, сомнения в справедливости и милосердии Создателя стали основными мотивами первой части флоберовских «Агоний». «Нищета и несчастье правят людьми. Бог развлекается, мучая людей, чтобы узнать, до какого предела можно довести страдания», — вторит он Альфреду.

Но если само название поэмы Ле Пуатвена подчеркивает краткий и преходящий характер сомнений и тревоги, то название, объединяющее «скептические мысли» Флобера, говорит о предельном страдании, кризисе, состоянии между жизнью и смертью. Гюстава страшит не только смерть и небытие, в это время более всего его волнует будущее, судьба. Год спустя он напишет другу Эрнесту Шевалье: «Вопрос «кем ты будешь?», брошенный человеку, — это бездна, зияющая перед ним и приближающаяся с каждым его шагом. Кроме будущего метафизического ‹…› есть еще будущее в жизни…».[14]

Ответ на вопрос о будущем связан с проблемой выбора: быть ли ему писателем, о чем думал он сам, или юристом, как видел его будущее отец, впрочем, не принуждая к этому. Выбор сделать должен был сам Гюстав.

Флобер осознает творчество как свое предназначение. «Я чувствую в сердце тайную, невидимую силу», — признается он в одном из заключительных фрагментов «Агоний», но страдает от невозможности подчинить мысль слову, воплотить ее в форме такой совершенной, какой она ему представляется. «Неужели это проклятие на всю жизнь — быть немым, желать говорить и чувствовать, как вместо слов на губах от ярости вскипает пена», — терзается он в «Агониях», называет эту книгу «причудливой и неопределенной, как жуткие гротескные маски» и утверждает, что «писал, не заботясь о стиле».