Йорг Кастнер - Смертельная лазурь

• Название: Смертельная лазурь
• Автор: Йорг Кастнер
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель, Харвест
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-037884-5

XVII век. Амстердам потрясен чудовищными преступлениями.

Состоятельный хозяин красильной мастерской жестоко убивает всю свою семью и расстается с жизнью в тюрьме.

Вскоре после этой трагедии тюремный смотритель зверски расправляется со своей любовницей.

Что происходит?!

По богатому портовому городу ходят слухи о колдовстве и дьявольском наущении.

Однако молодой художник Корнелис Зюйтхоф, который расследует эти кровавые преступления, не может отделаться от подозрения, что убийства как-то связаны с загадочной картиной в синих тонах его великого учителя Рембрандта…

---

— Сто гульденов, мастер Рембрандт, я не смогу вам выплатить, поскольку у меня просто-напросто нет такой суммы. Половину я мог бы предложить вам, но и то готов выплачивать эти деньги частями, скажем, раз в неделю. А сегодня заплатить вперед за первую неделю.

Даже такой вариант по причине моего полупустого кошелька представлялся более чем рискованным. Одна надежда была на сотрудничество с ван дер Мейленом.

— Пятьдесят два гульдена, — крякнул старик, дернув себя за поредевшие седые локоны. — Не забудьте, что вы в моем доме как ученик можете рассчитывать на кров и пропитание. А платить за проживание здесь мне тоже приходится немало.

— Сколько?

— Что-то около двухсот пятидесяти гульденов.

— Точнее, если можно.

— Двести двадцать пять! — раздраженно бросил он.

— Моя часть, то есть пятьдесят два гульдена, тоже не жалкие гроши.

Испустив тяжкий вздох, Рембрандт опустился настоявший тут же табурет.

— Трудно с вами договариваться, Зюйтхоф, нет, в самом деле трудно. Не знаю… — И вдруг его взгляд прояснился. — Я готов согласиться, но вы мне за это сделаете один хороший подарок.

— Какой именно?

— Подарок для моей коллекции. Вы еще помните мою коллекцию?

Разумеется, я о ней помнил. Страсть Рембрандта к собирательству стала легендой, не один десяток торговцев диковинными безделушками заработали на этом барыши. Он тащил в дом все, что хоть как-то мог использовать потом в своих картинах: экзотическую одежду, чучела зверей и птиц, бюсты, украшения, предметы оружия. Когда его имущество было выставлено на продажу, это гигантское собрание тоже было продано в пользу его заимодавцев. Но миновало совсем немного времени, и Рембрандт вновь отдался своему увлечению.

— Какой именно? — переспросил он, снова улыбаясь до ушей. — А что у вас есть с собой?

Повинуясь внезапному порыву, я извлек из кармана свой драгоценный нож.

— Как вам вот это? Этот нож сделан в Испании.

— Гм, покажите-ка!

Подойдя ближе, я невольно бросил взгляд на картину, над которой работал Рембрандт. Это был автопортрет художника, улыбавшегося с холста беззубой улыбкой. В этой улыбке мне почудилось что-то шельмовское, с некой сумасшедшинкой. Он показался мне генералом, хоть и проигравшим битву, но втуне знавшим, что победа в войне все равно никуда от него не денется. Интересно, что же поддерживало в этом полунищем дряхлом старике веру в лучшее?

Рембрандт долго разглядывал выделанное латунью и оленьим рогом оружие, прежде чем раскрыть изогнутое лезвие.

— Лезвие как лезвие, ничего особенного, — фыркнул он. — Я знаю толк в испанских ножах, приходилось видеть и с орнаментом на лезвиях.

— На этом, как видите, ничего подобного нет, — слегка задетый, ответил я.

— Вот именно. Поэтому он особой ценности не представляет.

Я протянул руку за ножом.

— Раз вам не подходит, могу и забрать.

Пальцы Рембрандта, словно когти хищной птицы, вцепились в рукоять.

— Нет, я его возьму, если вы не против.

— Вот и хорошо. Но у меня есть еще одно условие, — объявил я.

— Условие? — Рембрандт, казалось, был оскорблен до глубины души.

Глядя ему прямо в глаза, я сказал:

— Я хочу, чтобы вы предоставили мне право принимать в вашем доме натурщиц, с тем чтобы я мог выполнять заказы. Естественно, расходы на краски и все необходимое я буду покрывать сам.

Мастер смерил меня скептическим взглядом.

— Так что же вам нужно? Бесплатная мастерская или все-таки мастер, у которого вы сможете научиться кое-чему?

— И то и другое.

Некоторое время Рембрандт безмолвствовал, уставившись на меня из-под сведенных вместе седых бровей, а я тем временем готовился к тому, что он взорвется и, как в первый раз, вышвырнет меня из дома. Но вместо этого старик зашелся блеющим смехом, да так, что по небритым, изборожденным морщинами щекам полились слезы.

— А что, может, на сей раз мы поладим, — подвел он итог, отсмеявшись. — Кто знает, может, и понравимся друг другу.

Внизу меня дожидалась Корнелия.

— Ну, как все прошло? — с волнением в голосе стала расспрашивать меня она. — Давно же мне не приходилось слышать, чтобы мой отец хохотал от души.

Я в нескольких словах передал ей нашу беседу. Лицо девушки сияло.

— Слава Богу, вы с ним не рассорились, господин Зюйтхоф. Отцу пойдет на пользу, если у него опять появится ученик. А в доме — мужчина.

— А ваш отец уже не в счет?

— Отец состарился, силы уже не те. Когда был жив Титус, тот хоть что-то делал, что не под силу ни нам, женщинам, ни старику.

— Я слышал о смерти вашего брата, но как и почему он умер, не знаю. Он ведь был еще очень молод.

— Ему и двадцати семи не исполнилось, — сообщила Корнелия. — В феврале прошлого года он женился. А вот дочь Тиция появилась на свет уже после его смерти. Если б не эта малышка, отец бы совсем сник. Стоит только Магдалене, его невестке, принести девочку к нам, как он буквально расцветает. В ней ведь часть Титуса, это и вселяет жизнь в отца.

Корнелия замолкла. Печаль затуманила ее взор. Пару мгновений спустя девушка продолжала:

— Чума унесла от нас Титуса. Увы, тут уж ничего нельзя было поделать. Седьмого сентября прошлого года мы схоронили его на Вестеркерке. Он лежит в общей могиле, нам еще предстоит перенести его прах в фамильный склеп ван Лоо, семьи Магдалены. Но мы пока повременим. Я боюсь, что для отца это означало бы повторение трагедии. — Подняв глаза, она улыбнулась мне. — Ох, давайте не будем говорить обо всех этих ужасах. Нынче такой прекрасный день. Вы уже сегодня перевезете к нам вещи, господин Зюйтхоф?

— Называйте меня Корнелис, прошу вас. А то я кажусь себе глубоким стариком. Что же касается моего скарба, думаю, этот воскресный день слишком чуден, чтобы транжирить время на канитель с перевозкой. В парк напротив сбежался, наверное, чуть ли не весь Амстердам. Я там еще не был. А вы?

— Меня туда водили, но давно, еще в детстве. Тогда мы жили на Йоденбреестраат. А с тех пор как перебрались сюда, я там ни разу не была. С нас и так хватает этого шума, музыки, криков подвыпивших горожан.

— Ну, знаете, одно дело веселиться самому, другое — слушать, как веселятся другие, — хитровато подмигнув, не согласился я.

— Значит, вы приглашаете меня, Корнелис?

— Приглашаю.

Это воскресенье без всяких оговорок стало веселым и радостным днем. Мне удалось уговорить Рембрандта взять меня в ученики, а теперь в обществе Корнелии я оценивал хитроумное изобретение немца Лингельбаха. Разумеется, Корнелия была для меня несколько молода, но стоило мне заговорить с ней, как я начисто забывал об этом. Девушка оказалась не по годам взрослой, искушенной в житейских делах, мудрой, да и физически она мало напоминала ребенка, виденного мною два года назад. Не раз я ловил себя на том, что чуть дольше задерживаю взгляд на женственной округлости форм. Однажды, когда взоры наши случайно встретились, Корнелия понимающе улыбнулась.

Бродя по Лабиринту, мы шутили, смеялись, останавливались у фонтанов, окроплявших нас свежестью в этот жаркий день. В Кунсткамере мы потешались над разными разностями, любая из которых вполне украсила бы коллекцию диковинок отца Корнелии: над малахитово-зеленым попугаем, изрекавшим сальности, мощным черепом слона, фигурками, приводимыми в движение механизмами и принимавшими самые замысловатые позы. В огромном Лабиринте мы, как и следовало ожидать, заплутали, а когда наконец выбрались из него, съели по доброму куску девентерского пирожного, к которому заказали и шоколад глясе. Ближе к вечеру мы, добредя до виноградников Лингельбаха, без сил опустились на деревянную скамью, велев принести нам графинчик сладкого вишневого вина.

— Корнелис, с чего это вы так расщедрились? — игриво спросила Корнелия, когда служанка торопливо поставила на наш стол вино. — Не забудьте, вам ведь еще оплачивать занятия у моего отца.

Я нагнулся к ней поближе:

— Могу я доверить вам один секрет?

— Какой?

— Договариваясь с вашим отцом, я произвел на него такое впечатление, что он даже запамятовал взять с меня обещанные деньги за первую неделю.

Корнелия улыбнулась.

— Рановато радуетесь, господин Зюйтхоф. Дело в том, что за все денежные поступления в этот дом отвечаю я.

— Вы?

— Разумеется. Вы забыли, что ли? С тех пор как мой отец одиннадцать лет назад был объявлен банкротом, ему ничего не принадлежит. Это для того, чтобы кредиторы не ободрали его как липку, забрав все нажитое до последнего гульдена.

— Но ваш отец работает и получает за это деньги. Как же он умудряется обхитрить кредиторов?

— Тогда у нотариуса было составлено соглашение, в соответствии с которым отцу предоставили место в лавке художественных изделий, принадлежавшей моей матери и моему брату Титусу. Отец, таким образом, получает крышу над головой и пропитание за свои ценные советы и за работу.