Борис Полевой - Силуэты

• Название: Силуэты
• Автор: Борис Полевой
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1974

В книге тридцать пять новелл о людях, с которыми автору довелось встретиться в годы войны и впоследствии, во время его многочисленных поездок по стране и за рубежом. Это поэты, писатели, актеры. Рассказы о них иногда становятся литературными портретами, иногда это — короткое воспоминание о каком-то интересном эпизоде, а порой — легкий силуэт. В книге четко намечены две темы: минувшая война и борьба за мир.

Герои Б. Полевого — это те, кто не жалел своих сил и жизни в годы войны, и те, кто последовательно и самоотверженно борется сегодня за мир на земле.

---

Уже в монументальной скульптуре «Крестьянка», созданной в 1927 году, раскрыт ее талант. Карандашные эскизы, оставленные В. Мухиной, позволяют видеть, как художник, в совершенстве владевший чувством пропорций, упорно искал пути создания образа труженицы земли, который мог бы символизировать мощь плодородия, показать человека, точно бы налитого до краев могучими соками родной природы.

И хотя в работе этой скульптор еще не освободился окончательно от своих «левых» увлечений, хотя, стремясь передать мощь, силу, он умышленно нарушал гармоничность пропорций, излишне утолстил, например, ноги, он все же создал обобщенный образ крестьянки. Эта работа вызвала горячий отклик и у нас и за границей, стала заметной вехой в развитии советского ваяния.

А через десять лет В. И. Мухина делает новый шаг вперед и создает свой теперь всемирно знаменитый шедевр «Рабочий и колхозница», который украсил советский павильон на Парижской выставке. Вряд ли найдешь сейчас страну, где была бы неизвестна эта скульптура. Она стала как бы пластически выраженным гимном советскому человеку. Молодой рабочий и юная колхозница, рука об руку стремительно шагающие вперед, подняв вверх серп и молот. Кто не знает этой группы! Но вглядитесь в нее: с каким лаконизмом и в то же время как динамично воплощен в ней образ советского народа-труженика, вдохновенного идеями коммунизма, как просто и мудро рассказано о нерушимом союзе рабочих и крестьян, являющемся основой основ нашего государства, как сильно передан в этой летящей вперед и ввысь группе пафос трудового созидателя.

— Если бы Мухина сделала только одну эту скульптуру, и то ей навечно была бы отведена страница в истории искусства, — сказал мне когда-то известный миланский скульптор и искусствовед, сам большой художник.

И он прав. Но Мухина, заслужив этой своей работой подлинно всемирную известность, не остановилась на ней, а продолжала идти к вершинам искусства. Каждая из ее значительных последующих работ запечатлела искания художника, совершенствование творчества. Были созданы скульптурные эскизы четырех великолепно задуманных декоративных групп для украшения Москворецкого моста — «Плодородие», «Хлеб», «Земля» и «Море». Одна из них, увеличенная до задуманных мастером масштабов, изображает двух девушек, стоящих на коленях и поддерживающих золотой сноп.

Продолжая работать над монументальной скульптурой, Мухина создает проекты памятников А. М. Горькому, П. И. Чайковскому, проектирует монумент основателю Москвы Юрию Долгорукому и, наконец, скульптуру «Мир», которая увенчала сейчас купол планетария в Сталинграде.

В соавторстве со своими учениками, З. Ивановой, Н. Зеленской, С. Казановой и А. Сергеевым она создает свою последнюю монументальную работу «Требуем мира», и в этой ее лебединой песне голос скульптора снова звучит во всю мощь. Работа рождалась в дни, когда корейский народ защищал свою родину, свою честь и независимость. Как рассказывала мне Вера Игнатьевна, работа эта родилась из небольшой скульптуры «Возвращение», созданной Мухиной в первый год войны, в дни, когда гитлеровцы рвались к Москве.

Это небольшая по размерам работа. Но какой большой смысл заложен в ней, с каким гневным пафосом обличает художник-гуманист организаторов и поджигателей войны! Солдат вернулся с фронта. Могучий мужчина в расцвете сил, он потерял ноги. И вот, вернувшись, он обнимает жену сильными мужскими руками. Но он стал вдвое ниже ее и может обнять только колени. И какая затаенная, подавленная боль чувствуется в позе потрясенной женщины, в ее закрытых глазах, в ее откинутой голове. На выставках около этой небольшой группы всегда можно видеть людей. Думается, что работа эта агитирует за мир, разоблачает всю мерзкую сущность захватнических войн с неменьшей силой, чем самое пламенное воззвание.

И вот девять лет спустя художник снова возвращается к этой теме в такой же страстной, благородной скульптуре, созданной в содружестве со своими учениками.

— Я хочу создать скульптурный агитплакат, — рассказывала Вера Игнатьевна, когда работа эта была только замыслена. Мы сидели у нее в кабинете, в молчаливом окружении моделей ее любимых работ — законченных и незавершенных. — Понимаете, хочу сделать скульптуру, которую без труда можно разбирать на составные элементы, возить с места на место, устанавливать в залах конференций и конгрессов, созванных в защиту мира. Мне уже трудно участвовать в работе Сторонников мира, трудно ездить, я не люблю выступать. Пусть вместо меня на них представительствует моя скульптура, пусть она говорит то, что хотелось бы сказать мне.

Увлеченная этой мыслью, Вера Игнатьевна быстро расставляет на столе крохотные фигурки. Глаза ее разгораются.

— Видите… Вот, скажем, после заседания из зала выходят люди. И им навстречу вот это: берегите мир! Спасайте детей от атомных бомб! Пусть ни одна мать больше не заплачет над телом ребенка, погибшего при бомбежке…

Сказала и задумалась. По-мужски потерла лоб рукой.

— Не знаю, долго ли мне осталось жить… Но после меня пусть останется это… Пусть скажет людям то, что я всегда думала…

Когда все это говорилось, скульптуру она видела лишь мысленно. Но вот шесть бронзовых фигур, идущих в одном направлении, обрели задуманный ею облик: слепой в поношенной солдатской форме, мать-кореянка, поднимающая убитого младенца, а сзади трое мужчин: русский, китаец и негр, как бы воплотившие в себе добрую волю человечества. Все они шагают за молодой женщиной с голубем на вытянутой руке. Они не молят о мире, они не просят. Они требуют мира, требуют от имени всего человечества, требуют во имя расцвета мировой культуры и прогресса на всем земном шаре.

В этой скульптуре отражен гуманизм Мухиной, неукротимая страстность ее художественной натуры и советские черты ее характера, не позволявшие ей, мастеру с мировой славой, зазнаться, обронзоветь, творчески постареть, заставлявшие ее всю жизнь активно вторгаться в действительность, чутко откликаться на все, что волновало ее народ.

Глубокая народность в самом высоком смысле этого слова — вот что покоряет в работах В. И. Мухиной. Она всегда была с народом, всегда жила его жизнью, радовалась его радостью.

Как-то однажды, во время совместной заграничной поездки, у нас зашел разговор об одном даровитом ростовском скульпторе, который в дни оккупации его города очутился у гитлеровцев, а потом по наследству от них перешел к американцам. Поводом к разговору послужил журнал «Лайф», где сей самодовольный тип был снят на фоне скульптурного фриза, которым он опоясал какое-то новое здание в США. Люди на этом фризе были изображены утрированно вытянутыми, тощими. Все это вместе походило не на человеческие группы, а на комок земляных червей.

— Гадость, — отрезала Вера Игнатьевна, передернув плечами, и брезгливо бросила журнал на пол, как нечто физически отвратительное, — а ведь не бездарный был человек. Даже талантливый.

И, по привычке своей все тут же обобщать, она, помолчав, добавила:

— Художник должен всегда творить на родной земле и жить со своим народом. Общение с народом питает всех нас. Если художника оторвать от народа, с ним неминуемо произойдет то, что с полевым цветком, если его взять пересадить в банку, да и поставить на подоконник. Как его щедро ни поливай, какими удобрениями не подкармливай, он высохнет, захиреет… Тут расписывают, сколько этот тип получил долларов за это безобразие. А ведь, в сущности, на фотографии показано, как он пляшет и кривляется на своей собственной могиле… Мерзко… Мерзко!..

Думается, что в этих словах прозвучало эстетическое кредо Мухиной.

Во всем, что касается творчества, она была необыкновенно строга и к себе и к другим. Приспособленчества не терпела. Бойких коллег, которые, пользуясь своим именем, хватали везде заказы, выполняли их холодной рукой, бригадно-скоростным способом, с помощью скульпторов, имена которых потом в каталогах не значились, — этих она просто ненавидела. У нее для них и словцо такое специальное было — халтуртрегеры. Воевала она с халтуртрегерами беспощадно, громила их где только могла, не считаясь ни с именитостью и былыми заслугами, ни с их званиями и должностями.

И с той же страстностью, не щадя, как говорит Гоголь, «чинов и званий», разделывала она в творческих спорах и тех коллег, которые, отодвинув на второй план человеческий образ, идею, с портновским старанием ваяли из мрамора и бронзы всяческие воинские знаки различия и отличия, по-военторговски разглаживали героям своих произведений штаны, даже ухитрялись выводить на них генеральские лампасы, а скромные солдатские плащ-палатки, разуму вопреки, превращали в нечто среднее между тогой римского сенатора времен упадка империи и «гарольдовым плащом».

Вскоре после войны мне довелось путешествовать с Верой Игнатьевной по Румынии. В те дни это было еще королевство.