Дороте Летессье - Поездка в Пемполь

• Название: Поездка в Пемполь
• Автор: Дороте Летессье
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1985

Дороте Летессье — молодая французская писательница, ее первый роман «Поездка в Пемполь» посвящен жизни заводской работницы в современной Франции. Роман автобиографичен.

---

Дороте Летессье Поездка в Пемполь

Посвящается работницам Шаффото

Глава первая

Задыхаюсь, хочу глотнуть свежего воздуха.

До скорого. Целую. Маривон.

Правильно ли я поступила, оставив на столе эту записку? Разве я обязана отчитываться? И все же! Живем-то вместе: общий дом, работа, постель, ребенок, существует какая-то общность интересов. Мне ведь не понравилось бы, если б он уехал, не предупредив.

Возможно, я не лучшим образом объяснила свое состояние. Беда в том, что я и самой-то себе не способна его объяснить. Знаю только — мне необходимо побыть одной и отдышаться. Он угнетает меня. Даже дыхание мое мне не принадлежит, все исходит от него, и все так уныло. Я превратилась в ничто. Теперь вспышки гнева и те я должна обуздывать. На заводе жду не дождусь конца смены, однако стараюсь быть вежливой, сдержанной, дисциплинированной. Затаиваю свою ненависть к деталям, которые день за днем проходят через мои руки. Конца-края этому не видно — словно держишь в руках один и тот же предмет. Ввинчиваю четыре винта, зажимаю болт. И никогда он не оказывается последним. Я ненавижу их, эти железки, которые поступают ко мне неведомо откуда и неизбежно ранят пальцы. Хоть я и сдерживаю ненависть, она становится все сильней. Я не даю ей воли. Приручаю. Когда непреодолимо хочется зарычать, позволяю себе всего лишь жалкую воркотню или какой-нибудь протестующий жест. Каким облегчением было бы свободно излить свой праведный гнев.

Я чувствую, как он набирает силу, накаляется докрасна. Готова лопнуть от злости. До чего же я их всех ненавижу — тех, кто приковал меня к конвейеру. Моя ненависть необъятна, безмерна. Она переливается через край, целиком завладевает мной, убаюкивает меня мерзкими словами. Наконец-то я осмелела, дала волю своей злобе и сладострастно наслаждаюсь этим.

Никто, в том числе и он, мой муж, не знает, на что я способна — я, которая и мухи не обидит.

Сперва он решит, что я, чтобы рассеять свою беспричинную тоску, пошла прогуляться и вернусь к обеду. Подумает: «Ей полезно пройтись. Будет лучше выглядеть, и настроение улучшится». Почитает газеты, потягивая пиво.

Потом накормит сынишку, успокаивая: «Мама скоро вернется и поцелует тебя, когда ты ляжешь в кроватку». Он не станет беспокоиться, пока не обнаружит, что уже восемь часов, а меня все нет и я не принималась за стряпню.

Надо было написать: «Не жди меня, сегодня я не вернусь».

А если вернусь?

Буду выглядеть идиоткой.

Потеряв терпение, он обзвонит всех наших приятелей. Потом — ясное дело — вообразит, что со мной что-то приключилось: попала в аварию, похитили, изнасиловали или что-нибудь в этом роде. Наступит ночь.

Мне нравится воображать, как он мечется в одиночестве, стараясь понять, что же могло со мной произойти. Так ему и надо. Хотя бы ощутит мое отсутствие. Когда я дома, он меня попросту не замечает.

Я растворилась в пространстве. Мной овладел дух непокорности. Муж, такой сейчас далекий, такой жалкий, сбит с толку: «Куда подевалась моя жена? Я-то думал, что прочно запихнул ее между буфетом и кухонной раковиной. Но не тут-то было!»

В общем-то должен быть благодарен, что я внесла хоть какое-то разнообразие в рутину нашей повседневности. А себе сделала подарок этой вылазкой в одиночку.

Потихоньку, не сказавшись, ушла из дому, без корзинки для провизии. Неслыханная дерзость!

Бросила его с ребенком, оставила наедине со всеми заботами. И радуюсь! Возможно, это заставит его задуматься. Ведь он так невнимателен, эгоистичен. Злится по пустякам, а когда ждешь от него ободряющего слова — молчит.

Конечно, не его вина: завод, усталость, бесконечные заботы, нервы напряжены. Надо бы и мне ему посочувствовать. Но я не могу вечно сочувствовать.

Еще минута — и я, чего доброго, начну каяться. Это я отравляю ему жизнь. Во всем виновата я. Не умею жить.

Нет, я не допущу угрызений, не сегодня… Хочу проветриться.

На конечной автобусной станции сажусь в первый попавшийся автобус и вот, вертя в руках билет «Сен-Бриё — Пемполь, 45 километров», проезжаю Северное побережье, такое печальное под дождем.

Автобус идет со всеми остановками, сорок километров — это не меньше двух часов. Не имеет значения, торопиться мне некуда, и отступать я не намерена.

Разглядываю новые домики, стоящие на ярко-зеленых лужайках. Почти все они одинаковы: белые, приплюснутые черепичными крышами; оконные проемы обложены темным камнем, крыльцо — из гранита. Соломенные шторы время от времени приподнимаются. Показывается женщина в замызганном халате. Ее глаза тупо вперяются в дорогу. Видно, что она разочарована. Ничто не изменилось. Ничего не происходит.

Несчастный случай, ребенок, упавший с велосипеда, дали бы ей повод выйти, вступить в разговор. Булочник проехал еще утром, и она уже купила свои обычные два фунта хлеба. Перекинулась словечком с другой покупательницей, своей соседкой:

— Не жарко сегодня!

— Ужасная зима! Может, хоть весна будет теплее после этих холодов!

— Да, уж хотелось бы!

На этом разговор заканчивается. Не следует особенно сходиться с соседями, а то как бы не влипнуть в какую-нибудь неприятность.

Представляю себе обои в цветочках, за входными дверями — тапочки, чтобы не испачкать до блеска натертый паркет, в котором можно увидеть свое отражение, словно в телевизоре. Женщина снует по чистенькой, тесно заставленной гостиной, словно покупательница по мебельному магазину. Этот еще-не-оплаченный-купленный-в-кредит гарнитур столь же прекрасен, как и у других, драгоценен, как мечта детства, он готов принять воображаемых гостей. Но если кто и придет, хозяйка, боясь нарушить идеальный порядок, примет его в кухне. На низеньком, покрытом кружевной скатеркой столике гарнитура сверкает хрустальная пепельница — свадебный подарок. Хозяйке и в голову не придет положить в эту пепельницу свой собственный окурок, и она удаляется на кухню. Там мурлычет радио. Но сейчас не время сидеть сложа руки — у нее масса дел. Она запихивает почти чистое белье в стиральную машину и включает ее. Хватает половую тряпку, щетку-полотер и яростно трет жесткий линолеум — подделку под плиточный пол. Мысли ее витают неизвестно где.

В автобусе едут женщины, старики и дети, которые, не успев войти, через два-три километра сходят возле проселочной дороги или у маленького поселка.

Я настолько выбита из колеи, что меня поражает спокойствие окружающих, которые едут себе куда им надо, не обращая на меня никакого внимания. Никто ни о чем не спрашивает, не говорит: «Твое место на заводе. А сейчас тебе следовало бы находиться дома». Кому какое дело! Я путешествую инкогнито.

Стекла до того грязны, что сквозь них поливаемый дождем пейзаж кажется еще более мрачным, почти нереальным. Мне он отлично знаком: время от времени проглядывает серое море, темная трава, тощие колючие кустарники вдоль дороги, но сейчас я вижу все это как бы впервые. Я попала сюда чисто случайно, и под покровом зимы молчаливая и пустынная Бретань кажется мне неживой, точно декорация. Однако погруженная в летаргию местность навевает успокоение. Куда девалась зелень? Голые деревья не кажутся призрачными, одни хрупкие, другие могучие, они вполне ординарны и мирно обрамляют поля и дороги.

У шоссе ютятся старые, полуразвалившиеся каменные дома. Черепичные замшелые крыши нависают над узкими окнами, украшенными — единственная допускаемая бретонцами роскошь — синими ставнями с облупившейся краской. В таких домах всего одна комната, где жизнь чуть теплится; блеклый свет едва освещает бетонный пол и тяжеловесную мебель. Тепло обутые старушки, словно в зимней спячке, вяжут крючками кружево. Сидя боком у оконца, они наблюдают за своим мирком, простирающимся от их порога до дороги.

Дальше их взгляд не проникает, его застит густой туман. Что творится там, за этой непроницаемой завесой?

Париж, площадь Пиккадилли, Манхэттен. Перед моими глазами встает облик городов. Я скольжу от неоновой витрины к экстравагантным прохожим, от них — к сверкающим рекламам. Вдоволь насладившись всем этим светом и пестрыми огнями, я как потерянная очнулась на остановке автобуса. Пустая кружка на цинковой стойке, потоки грязи из сточной трубы и тусклое ветровое стекло такси, в котором отразились уличные огни. Невидимка. Безответственная. Я словно бриллиант, скромно и одиноко сияющий в левом ухе чванливого ничтожества. Каплей бесцветного лака стекаю с короткого ногтя несовершеннолетней девочки. Бесполезная. Лишняя. Слабая.

Шофер наблюдает за мной в зеркало. Смущенная, я отворачиваюсь, сижу в автобусе одна — вот уже несколько километров никто не входит. Вероятно, на моем лице отражается растерянность, меня обнаружили. Никто не должен меня видеть. Меня здесь нет.