Стивен Кинг - Дюна

• Название: Дюна
• Автор: Стивен Кинг
• Жанр: Современная проза

---

Стивен Кинг Дюна

Перевод Любови Сумм.

Фотограф (Meike Nixdorf).

К старости человеческое тело превращается в источник боли и стыда, и большего от него ждать не приходится, размышлял судья, неуклюже, с трудом забираясь в челнок. Утреннее небо меж тем ярко сияло над головой. Битых пять минут провозился. Восемьдесят лет тому назад, десятилетним мальчиком, он одним прыжком забрасывал себя в деревянную лодку и греб прочь от берега. Ни тяжелого спасжилета, ни тревог, и уж, конечно, в трусы не просачивалась тонкой струйкой моча. В ту пору каждая поездка на безымянный островок начиналась с тревоги и трепета. Что осталось теперь? Лишь неприятное предчувствие. И боль, засевшая глубоко в кишках, лучами расходящаяся по телу. Но он все равно вновь и вновь отправляется в этот путь. На склоне лет многое утратило в его глазах прежнюю привлекательность. По правде говоря, былую привлекательность утратило почти все, но только не дюна, что на дальнем конце острова. Только не дюна.

Поначалу, в первые годы знакомства с ней, он опасался, как бы сильная буря не смыла песчаный холм, а уж после урагана, потопившего в 1944 году у Сиеста-Кей военное судно «Рейли», был уверен, что больше не отыщет свою дюну. Однако небо расчистилось, остров оказался на своем обычном месте, и дюна тут как тут, хотя, казалось, дувший на скорости сто миль в час ветер мог унести весь песок, обнажив скалы. Годами судья ломал себе голову, в нем ли самом заключена магия или в дюне. То так прикидывал, то эдак. Вероятно, оба ответа верны, хотя дюна, конечно, важнее.

Тысячи раз с 1932 года он пересекал узкую полоску воды. Чаще всего находил на острове лишь камни, кусты и песок, но порой обнаруживалось и кое-что еще.

Устроившись наконец в лодке, он принялся медленно грести от берега, седой пушок встал дыбом вокруг почти лысого черепа. Над головой закружили грифы-индейки, завели свой мерзкий разговор. Некогда он был наследником богатейшего человека на всем побережье Флоридского пролива, затем стал юристом, судьей в округе Пинелас, был избран в Верховный суд штата. Ходили слухи в пору правления Рейгана о дальнейшем продвижении, в Верховный суд США, но этот план так и не осуществился, а через неделю после инаугурации этого придурка Клинтона судья Харви Бичер (многочисленные знакомые в Сарасоте, Оспри, Нокомисе и Венисе звали его попросту Судья, а друзей, которые звали бы его по имени, у судьи не имелось) вышел в отставку. Какого черта, он так и не полюбил Таллахасси. Там холодно.

Холодно и вдобавок далеко от острова и от той примечательной дюны. Иной раз, преодолевая ранним утром небольшое расстояние по гладкой воде, он готов был признать: да, эти поездки стали для него необоримой потребностью. Зависимостью. Но кто бы не впал в зависимость от такого?

На каменистом восточном берегу из расщелины в замаранной гуано скале выбивается кривой сучковатый куст. К нему судья привязывает лодку и всегда внимательно затягивает узел. Вот уж не хотелось бы остаться на острове без челнока. Отцовское поместье (так он до сих пор мысленно именует его, хотя Бичер-старший умер сорок лет тому назад) раскинулось на две квадратные мили лучшей земли по берегу пролива, усадьба расположена на дальнем конце, со стороны Сарасота-Бэй, так что кричи - не докричишься. Возможно, управляющий, Томми Кертис, заметит отсутствие хозяина и отправится на поиски. А скорее сочтет, что судья заперся у себя в кабинете, где он зачастую проводит дни напролет, якобы трудясь над мемуарами.

В былые времена миссис Рили забеспокоилась бы, не выйди судья к ланчу, но теперь он редко ест посреди дня. Стручок тощий, - ворчит экономка за его спиной, хотя в лицо хозяину ничего сказать не осмеливается. Больше прислуги в усадьбе нет, а Кертису и Рили хорошо известно, как судья не любит, чтобы ему мешали. Мешать, правда, особо нечему: за два года к воспоминаниям не добавилось ни строчки, и в глубине души автор сознает, что закончить их ему не суждено. Недописанные мемуары флоридского судьи? Велика потеря! Единственный сюжет, который стоило бы включить в рукопись, он никогда не осмелится изложить на бумаге. Не захочет, чтобы на его похоронах шушукались: такой, мол, блестящий ум, а поддался-таки под занавес старческому маразму.

Выбраться из лодки оказалось еще труднее, чем забраться в нее. Бичер рухнул на спину, замочив рубашку и брюки в перекатывавшейся через гальку мелкой волне, и барахтался беспомощной черепахой, покуда сумел перевернуться. Особой беды в этом нет: не первый уже раз так опрокидывается, и посмеяться над ним некому. Неразумно в его возрасте продолжать эти поездки, пусть остров и находится совсем недалеко от усадьбы. Но и бросить это занятие не в его силах. Наркотик есть наркотик.

Поднялся на ноги, подержался обеими руками за низ живота, пережидая, пока пройдет боль. Отряхнул с брюк песок и ракушечное крошево, проверил, надежно ли привязана лодка. Над головой, на самом высоком утесе острова, пристроился гриф и уставился на пришельца.

- Эй! - крикнул судья и поморщился: противный у него сделался голос - дрожащий, надтреснутый, рыбной торговке такой голос, а не судье. - Кыш отсюда, гад! Не лезь не в свое дело! Падальщик отряхнул неопрятные крылья и вновь уселся неподвижно на том же месте. Блестящие глазки следят за человеком: «Э, судья, до тебя-то мне и есть дело».

Нагнувшись, Бичер подобрал крупную ракушку и швырнул в птицу. На этот раз удалось спугнуть; улетел, шурша крыльями, звук - точно старая тряпка рвется. Гриф перемахнул через узкую полосу воды и приземлился на причале по другую сторону пролива. Плохая примета, подумал судья. Однажды парень из дорожного патруля попытался его уверить, будто грифы-индейки знают не только, где их ждет пожива прямо сейчас, - они чуют ее заранее.

- Не сосчитать, сколько раз, - говорил патрульный, - я видел, как эти уроды кружили над тем самым местом в Тамиами, где через день-два случалась авария. Трудно поверить, но спросите любого полицейского, который на шоссе дежурит, он подтвердит.

Здесь, над маленьким безымянным островом, грифы кружат почти всегда. Должно быть, от него исходит запах смерти. Да, наверное. Другого объяснения нет.

Судья пустился в путь по узкой тропинке, которую сам же и протоптал за десятилетия. Нужно наведаться к дюне на том краю острова, где тонкий песок, а не камни и ракушки, а потом он вернется к лодке и выпьет припасенную бутылку холодного чая. Возможно, по-дремлет на утреннем солнышке (он теперь часто впадает в дремоту, надо полагать, для девяноста лет это естественно), а когда проснется (если проснется), отправится в обратный путь. И если повезет, пытался внушить он себе, то дюна окажется нынче всего лишь обычным песчаным холмиком, как чаще всего и бывает. Но что-то подсказывало: сегодня будет иначе.

Он знал. И чертов гриф знал тоже.

На песчаной стороне острова судья простоял довольно долго, сцепив за спиной узловатые пальцы. Спина болела, ныли колени, мучительно сводило кишки. Но он не обращал внимания. Об этом он подумает потом. Не сейчас. Сейчас его занимала только дюна и то, что на ней написано.

Энтони Уэйленд явился к Бичеру в Пеликен-Пойнт ровно в семь ноль-ноль, по уговору. Пунктуальность судья ценил - и на службе, и в частной жизни, - а мальчик, надо отдать ему должное, отличался пунктуальностью. Кстати, не стоит называть его мальчиком в лицо, хотя здесь, на юге, вполне допустимо обращение «сынок». Что человеку за девяносто всякий сорокалетний кажется мальчишкой, этого Уэйленд не поймет.

- Рад вас видеть, - сказал судья, провожая Уэйленда в свой кабинет. Кроме них в доме никого: Кертис и миссис Рили давно вернулись к себе в Нокомис-Виллидж. - Вы захватили с собой документы?

- Конечно, судья, - ответил Уэйленд, раскрывая адвокатский кейс и вытаскивая толстую пачку бумаг, скрепленную большой металлической защелкой. Не пергамент, как в былые дни, но все же плотные, тяжелые, роскошные на ощупь листы. На заглавном угрюмым готическим шрифтом (судья мысленно именовал его кладбищенским) надписано: ПОСЛЕДНЯЯ ВОЛЯ И ЗАВЕЩАНИЕ ХАРВИ Л. БИЧЕРА

- Отчего же вы не составили завещание сами? Я, должно быть, меньше знаю о наследственном праве штата Фло-рида, чем вы успели забыть.

- Вполне вероятно, - самым сухим из своих сухих тонов подтвердил судья. - К моему возрасту почти все успеваешь забыть.

Уэйленд покраснел буквально до кончиков волос:

- Я не имел в виду…

- Знаю, что вы имели в виду, сынок, - сказал судья. - И не обижаюсь. Нисколечко. Но раз уж вы спросили… Помните старую пословицу: кто берется выступать собст-венным поверенным, у того клиент - идиот?

Усмешка расползлась по лицу Уэйленда:

- Слыхал не раз и сам пускаю ее в ход, когда выступаю в роли государственного защитника, а какой-нибудь поколотивший жену придурок или водитель, скрывшийся с места аварии, заявляет мне: «На суде я и сам справлюсь».