Халлдор Лакснесс - Атомная база

• Название: Атомная база
• Автор: Халлдор Лакснесс
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1977

Роман «Атомная база» представляет собой типичный для Лакснесса «роман-искание»: его герой ищет истину, ищет цель и смысл своей жизни. Год, проведенный в Рейкьявике Углой, деревенской девушкой, нанявшейся в служанки, помог ей во многом разобраться. Она словно стала старше на целую жизнь; она поняла, что произошло в стране и почему, твердо определила, на чьей она стороне и в чем заключается ее жизненный долг.

Роман «Атомная база» (первый русский перевод вышел в 1954 году под названием «Атомная станция») повествует о событиях 1946 года, когда Исландия подписала соглашение о предоставлении США части своей территории для строительства военной базы. Влиятельные исландские круги всячески пытались помешать выходу этой книги на других языках, считая, что она вредит международной репутации Исландии. Лакснесса обвиняли в том, что он написал политический памфлет, что книга создавалась им поспешно, что ее выводы и оценки незрелы.

Тем не менее даже политические противники Лакснесса признавали высокие художественные достоинства романа. На самом деле Лакснесс работал над «Атомной базой», как и над всеми своими произведениями, очень тщательно. (Из «Предисловия» С.Неделяевой-Степонавичене.)

---

— Так что же это за бог?

— Объяснить бога — значит не иметь его, дочка.

— Вряд ли это бог Лютера.

— Исландцам всегда внушали, что лютеранство им навязано немецким вором Христианом Третьим, королем Дании. Его датские фогты обезглавили Йоуна Арасона.[47] Мы, жители исландских долин, мало интересуемся богом, которого выдумали немцы и огнем и мечом насаждали датчане.

— Может быть, это бог папы?

— Лучше бог Йоуна Арасона, чем бог немца Лютера и датских королей. И все же это не он.

Я спросила, не хочет ли он превратить церковь в жилище Тора, Одина и Фрейра.[48]

Мой отец медленно и задумчиво повторил их имена, и черты его лица просветлели, словно он вспоминал о забытых друзьях.

— Тор, Один и Фрейр. Хорошо, что ты назвала их. Но это не они.

— Я думаю, ты сам не знаешь, во что веришь, дорогой отец.

— Знаю, дочка. Я верю в своего бога, мы верим в нашего бога, — ответил этот лишенный фанатизма верующий и улыбнулся. — Это не бог Лютера или папы и еще меньше — Иисус, хотя его чаще всего упоминают в проповедях, которые читаются по приказу. Это не Тор, не Один и не Фрейр. Это даже не племенной жеребец, как думают на Юге. Наш бог — это то, что останется, когда назовут всех богов и на каждое имя ответят: не он, не он!

Глава двадцатая

Страна продана

Стук молотков, нарушая тишину горной долины, сливался со своим собственным эхом. По-прежнему посвистывала ржанка. Почему бы не прожить всю жизнь здесь, в мире и покое, ходить за водой к ручью, а не брать ее из крана в доме? Можно обойтись без миксера для сбивания сливок и без настоящей уборной.

К сожалению, покой и мир на лоне природы возможны только в стихах, которые создают для горожан крестьяне, застрявшие в городе в поисках заработка, крестьяне, которые отравлены городом. Это не современные поэмы, а стихи Йуонаса Хатлгримссона. Разве стук молотков на строительстве церкви в отдаленной долине и пенье ржанки тронут струны сердца какого-нибудь современного поэта? А наш ласковый ветер, дующий с гор, какого не бывает на Юге? Разве найдется сейчас поэт, чувствующий его?

И вдруг тишина нарушается. Приближаются выборы. Политические деятели начинают кричать во всю глотку. Это отвратительное общество, освобождение от которого хоть на время воспринимаешь как великое благо, снова врывается к нам. Ругань и взаимные обвинения в преступлениях нарушают тишину нашего молчаливого поселка. История повторяется; и хотя крестьяне с утра до ночи слышат, как политические деятели обвиняют друг друга в бесчисленных преступлениях и всегда неопровержимо доказывают это, им и в голову не приходит верить подобным заявлениям, как не приходит в голову верить тому, что говорит в проповеди пастор. Крестьянин, зарезавший чужую овцу, после своей смерти не будет занесен в генеалогическую таблицу, и потомков его заклеймят на двести лет. Поэтому нет ничего удивительного в том, что крестьяне с недоверием относятся к тем страшным обвинениям, которые бросают друг другу политические деятели. Скандальные предвыборные истории они слушают так же, как саги, герои которых перегрызают горло, плюют в лицо и вырывают глаза у своих противников. И поскольку крестьяне сами не совершают преступлений — потому ли, что им не представляется для этого случай, или потому, что они святые от природы, — они так же легко прощают преступления, как с трудом верят в них. И когда кандидаты в депутаты альтинга заканчивают свои предвыборные речи, крестьяне, улыбаясь, здороваются с ними, как с самыми обыкновенными людьми.

Никакая сила в мире не заставит моего отца поверить, хотя бы это и было неопровержимо доказано, что в Исландии есть люди, которые через год после провозглашения республики хотят лишить страну суверенитета или, как это говорится на современном языке, продать страну иностранцам. Правда, в старину Гиссур Торвальдссон и его сообщники уступили все права иностранцам и продали страну.[49] Это преступление, которому жители долины отказались поверить в 1262 году, они теперь, после семисот лет борьбы за независимость, простили. Точно так же ныне они не верят в то, что современные политики хотят продать страну, и точно так же их потомки снова простят это преступление после того, как еще семьсот лет будут бороться за независимость.

Политики в это лето клянутся на Севере так же торжественно, как зимой клялись на Юге:

«Исландия не будет продана, народ не будет обманут, атомная база, от бомб которой за один день могут погибнуть все исландцы, не будет построена! Самое большее, что будет разрешено, — это строительство на Рейкьянесе транзитного порта для иностранных благотворительных миссий».

Они клянутся родиной, народом, историей, клянутся всеми богами и святынями, в которые якобы верят, клянутся своими матерями. И прежде всего клянутся своей честью.

И я понимаю, что все уже произошло.

В этом убедила меня и возобновившаяся болтовня политиков о том, что пришла пора выкапывать кости. Они выступали с трогательными речами о Любимце народа, называли его сыном нашей долины, говорили, что вся его жизнь была посвящена борьбе за свободу исландского народа, и заклинали сделать все, чтобы найти его прах, выкопать кости из чужой земли и положить камень на могилу того, кто при жизни не имел хлеба.

Тот, кого не могут понять строители церкви, и наш депутат альтинга

По мнению строителей церкви, представители различных партий говорили хорошо и когда они расписывали преступления друг друга, и когда, сговорившись между собой, произносили клятвы. Конечно, политические деятели в их глазах были более или менее храбрыми морскими разбойниками, хитрыми грабителями, которые дерутся за чужое добро, пуская в ход выдуманные обвинения и ругательства вместо меча и копья; они были своего рода героями саги, современной саги, хотя она гораздо бледнее саги об Эгиле и саги о Ньяле. Это современное сказание нужно читать с той же невозмутимостью, как и древние саги. Строители церкви знали всех кандидатов, всех понимали и всем прощали, за исключением коммуниста. Эти люди, живущие в фантастическом мире саг, отказывались понимать человека, утверждавшего, что он защищает бедных. Они считали для себя оскорбительным заявление о том, что существуют бедные люди. Они знали не только саги об Эгиле и Ньяле, но и саги о древних временах. Они были потомками не только героев саг, но и доисторических королей. Они сами были переодетыми викингами с невидимыми мечами, они управляли сказочно прекрасными морскими кораблями-конями. Поэтому такой гнев вызывали у них речи коммуниста. По их мнению, этому человеку надо было запретить выступать. Может быть, они подозревали его в союзе с волком Фенриром,[50] жившим в них самих, угрожая сорвать их приклеенные бороды, взятые из саг, отобрать невидимые мечи и невидимые корабли у них, современных викингов, которые, запыхавшись, ищут овец по склонам гор и никогда не видели моря.

— Наш депутат альтинга тоже клялся? — спрашиваю я.

— Он говорил очень понятно и просто, наш благословенный избранник, — ответили мне.

И я вдруг представила себе ту маску, какую, подобно старому бесполому епископу, надевал этот избранник, выступая перед своими усталыми бедными избирателями в северной долине. Им никогда не понять, что он слишком утомлен роскошной жизнью, чтобы хоть чем-нибудь интересоваться, что он слишком образован, чтобы его могли задеть какие-либо обвинения, что он считает человеческую жизнь нелепым фарсом или несчастным случаем и что ему просто скучно.

— Да, он просил передать привет тебе, Угла, доброй мачехе своих детей, — сказал отец. — Перед отъездом в Рейкьявик он собирался побывать у нас в долине, посмотреть нашу церковь.

Я не стану говорить о тумане, застлавшем все передо мной; силы оставили меня, целый день я была сама не своя. Всю ночь мне снилось, что он деревянным ковшом черпает воду из колодца. Из какого колодца? Здесь нет никакого колодца. На другой день я слышала только удары молотков, птицы уже не пели, и я сказала матери:

— Если он придет, я убегу в горы.

— Что ты будешь делать в горах, дочка?

— Не хочу, чтобы он видел меня с большим животом.

— У тебя такой отец, что ты можешь смело смотреть в глаза любому, что бы с тобой ни случилось. Да и мать, я надеюсь, не хуже.

Какое облегчение я почувствовала, когда узнала, что наш депутат срочно улетел на Юг по важному делу. А на другой день пришел человек из поселка и принес мне письмо. На конверте было написано: «Угле».

Визитная карточка без адреса, но с новым телефоном — вот и все письмо, и на карточке карандашом второпях нацарапанные слова: «Когда приедешь, приходи ко мне. Все, что ты попросишь, я дам тебе».

Глава двадцать первая