Борис Изюмский - Нина Грибоедова

• Название: Нина Грибоедова
• Автор: Борис Изюмский
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1970

---

Ражден умолк, словно вглядываясь, представляя все то, что он так недавно видел — неистовую толпу, сверкающую одним бешеным, исступленным глазом, ревущую одной обезумевшей глоткой: «Алла-га! Алла-гу!»

Ноздри раздуты, перекошены рты… Толпа приближается к посольству. Первый град камней падает на его двор. Ражден прыгнул в какую-то яму возле кипариса, притаился в ней, прикрывшись ветками.

— У сарбазов, что стояли в охране возле миссии, даже ружей не было. На чердаке сложили их… И сразу разбежались… Толпа топорами разбила дверь… Казаки стояли насмерть. Знаешь, как они умеют стоять — отстреливались, отбивались… целый час. Их всех изрубили… Да разразится божий гнев над чудовищами! Ворвались во двор… С крыши первого двора полезли по стенам во второй… Один перс — кондитер Али-Верди, он живет рядом, меня скрывал, проник в миссию, предложил русскому послу спастись тайным ходом… Спрятаться у него в доме… «Не к лицу послу играть в прятки», — ответил твой зять, надел парадный мундир с орденами и вышел к толпе. Только успел сказать «Опомнитесь, на кого подымаете руку? Перед вами — Россия!», как эти звери закричали, завыли, в посла полетели камни. Ему рассекли лоб, осколок стекла впился в глаз… Да разверзнется под проклятыми земля! Грибоедов взял в каждую руку по пистолету, стал у двери верхнего этажа. Молодой казак, говорят, его Митей звали, бросился с саблей на персов, отогнал их от двери, но сабля его переломилась. Казак возвратился в комнату, стал заряжать пистолеты твоего зятя. Грибоедов отбил несколько приступов, уложил на пороге восемнадцать человек. Казак заслонил собой его от пули… Пал мертвым у ног посла… Персы топорами стали рубить крышу, Подожгли ее… Сверху в комнату прыгнул мясник… кинулся сзади на твоего зятя, проткнул длинным крисом спину так, что лезвие вышло из груди…

Губернатор Тейрана, сын шаха, Зилли-Султан — «Щит и сабля шаха» — не торопился с помощью. Верно, хорошо запомнил слова отца о после: «Его надо пугнуть. Слишком умен и настойчив. Кто избавит меня от этой собаки? Пусть знают, что мы их не боимся». Убитых раздевали, Дрались шакалы из-за добычи. Делили деньги посла и его вещи… Иных растерзанных свалили в яму для нечистот. Во дворе посольства набросали пирамиду из кровавых обрубков.

К ноге Грибоедова привязали веревку и потащили по улицам, базарам Тейрана с криками: «Дорогу русскому послу, идущему к шаху!»

Англичане, понимаешь, батоно, случайно исчезли из города… Дом русской миссии разграбили. Кашемировой шалью, что, верно, купил твой зять жене; один убийца обвязал себе голову… Я слышал, Грибоедов — поэт. В листы какой-то рукописи со стихами торговцы на базаре заворачивали куриные потроха… Мне трудно говорить тебе обо всем этом, но ты должен знать…

А перед заходом солнца в разоренный дом явился шахский посланец и громко прочитал опаленным стенам фирман: «Повелеваю народу удалиться спокойно и воздержаться от всякого бесчинства».

Ражден умолк, горестно ссутулился:

— Они разграбили и мой караван. Хорошо, что у меня был чистокровный жеребец. Я поспешил к тебе, батоно…

Ражден поднялся:

— Твою дочку надо поскорей увозить из Персии. Ее могут забросать камнями, могут поджечь ее дом…

Александр Гарсеванович крепко обнял Раждена:

— Ты истинный друг… Спасибо… Отдохни у меня…

— Нет, не могу. Да ниспошлет всевышний успокоение душе твоего зятя, и вселится она в обитель праведных!

Ражден ушел.

Чавчавадзе остался один и, охватив голову руками, все повторял:

— Волчьи души убили благородного Искандера. Убили…

Он представил истерзанный труп Александра, который тащат по грязным улицам Тегерана. Это видение было невыносимо.

Чавчавадзе обвел кабинет затуманенными глазами, словно бы не узнавая его.

Все было мирно. Стояли на своем месте голубые фарфоровые вазы, подсвечники, шахматы. Бронзовый пес держал в зубах чернильницу-шляпу; костяные ножи для разрезания бумаги лежали привычно на столе; отстукивали минуты часы, похожие на собор Парижской богоматери; дремали книги и редкие рукописи в шкафах.

Все было как будто бы прежним и вместе с тем иным — ненужным, притворным.

Притворная тишина, притворная прочность… Погиб изумительный, поэт… Мыслитель…

Но надо было что-то предпринимать. Как подготовить дочь к страшной вести? По привычке военного человека, действующего даже в самых трудных обстоятельствах быстро, он и сейчас пришел к немедленному решению: Нину следует во что бы то ни стало препроводить из Тавриза в Тифлис. И чем скорее, тем лучше. Пока не родит ребенка, ничего не говорить ей о страшной беде. Привезти домой под предлогом, что в Тавризе нет хороших акушерок, что такова воля Александра Сергеевича и его, отца…

Ехать ему самому сейчас в Тавриз Паскевич, конечно, не разрешит. Поэтому Чавчавадзе вызвал к себе племянника Романа, тот служил под его началом. Рослый, широкогрудый — на его груди вместо обычных шестнадцати умещалось двадцать два газыря — Роман молча выслушал страшный рассказ.

— Ты помоги мне, — попросил по-родственному Александр Гарсеванович. — Поезжай немедля в Тавриз… Я напишу Нине письмо.

Он подсел к столу, взял перо, но не смог написать и нескольких строк. Боязно было фальшивым словом погубить ее. «Бедная девочка, бедная девочка… Это все, что дала ей жизнь…» Он-то знал Нину достаточно хорошо.

— Нет, — встал Александр Гарсеванович. — Отправляйся без письма…

Маквала услышала чудовищную весть на тавризском рынке во второй половине февраля. Один торговец мясом прокричал другому:

— В Тейране-то наши, — он сделал ножом движение, словно перерезал себе горло, — русского посла-гяура!..

Маквала чуть не грохнулась наземь. Немного придя в себя, она вспомнила, что в последнее время возле их ворот собирались какие-то подозрительные люди, перешептывались, поглядывали на охрану, стоявшую у дома. Она долго не решалась возвратиться домой: не знала, как посмотрит на Нину, как произнесет первые слова, сможет ли скрыть то, что узнала. Потерянно бродила по городу.

«Нино… Моя Нино… — шептала она. — Погиб такой человек…»

Она вдруг вспомнила, как Александр Сергеевич под Тифлисом скакал с нею наперегонки верхом на коне и кричал: «Держись, Ежевичка!», а потом показывал, как идти на препятствия, и ее белая кобылица послушно брала их, а он приговаривал: «Хороший конь шпор не просит».

Желая узнать у Маквалы новости, Александр Сергеевич шутил: «А ну-ка, развязывай мешок!»

«Неужели мы больше никогда его не увидим? — Слезы струями потекли из ее глаз. — Как подготовить Нино, как сказать ей?»

Нина, словно учуяв неладное, спросила, как только увидела Маквалу:

— Ты чем-то расстроена?

— Нездоровится.

И правда, глаза у нее были красные, нездоровые.

— Мне письма не было?

— Нет…

Нина заплакала.

Маквала подошла к ней, стала обнимать, успокаивать, как маленькую:

— Хороша Нестан-Дареджан[32], нечего сказать! Ты же мне ее в пример ставила…

Нина, тяжко вздохнув, виновато вытерла слезы:

— Сил больше нет ждать…

Когда в их доме появился Роман — богатырского роста, медлительный, с лицом крупным и добродушным, — Нина встрепенулась: может быть, кузен привез какие-нибудь вести от Александра?

Роман, старательно скрывая сострадание, незаметно поглядывал на Нину. В ее глазах застыло выражение пугливого прислушивания. Над верхней губой, немного выше ее, легло удлиненное коричневое пятно. От этого губа, окаймленная светлой полоской, казалось полнее и словно бы немного воспаленной.

Роман приступил к делу без всяких околичностей:

— Мне твой отец, Нино, поручил отвезти тебя в Тифлис. К Соломэ…

— В Тифлис?! — изумленно переспросила Нина, и лицо ее побледнело, а пятно над губой проступило резче. — Но Александр?

— Он в долгом отъезде и написал отцу, прося его отправить тебя домой… Он беспокоится: здесь нет даже опытной акушерки…

— Но я никуда не поеду, не дождавшись от него самого письма!..

Она поднялась, халат становился явно узким ей.

В сильном волнении прошлась по комнате:

— Я должна получить от него письмо!

У Нины кружилась голова, она дышала с трудом.

Крупные капли пота выступили на лбу Романа — никогда не выполнял он поручения труднее этого.

— Отец выехал тебе навстречу в Джульфу, — как мог спокойней сказал Роман. — Не волнуйся так…

Маквала вмешалась в разговор:

— Раз это воля отца, Нинуца, и Александра Сергеевича…

Роман внимательно посмотрел на Маквалу, одобрительно кивнул, довольный и ее словами, и ее одеждой: она в платье с гулиспири, с чихтикопи на голове, волосы сбегают четырьмя косами.

— Да, надо сегодня же, в крайнем случае завтра, выезжать, Нино, — настаивает Роман. — Александр Сергеевич приедет тоже в Тифлис, может быть, даже нагонит нас дорогой…