Елизавета Александрова-Зорина - Маленький человек

• Название: Маленький человек
• Автор: Елизавета Александрова-Зорина
• Издательство: Алетейя
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-91419-709-1

Социальный роман с детективным сюжетом. Непредсказуемые повороты и неожиданная развязка подчёркивают тонкий психологизм.

Савелий Лютый — прожил жизнь тихо и неприметно. Но злая случайность превратила маленького человека — в убийцу, и его жизнь понеслась, не разбирая дороги. Он не герой и не народный мститель, просто смертельно устал быть пасынком собственной судьбы.

---

Парнишка бежал по лесу, словно знал каждый его уголок, ориентируясь по невидимым тропинкам и указателям. Пробираясь сквозь ольховые заросли, мальчишка осторожно держал ветки, пропуская Лютого, словно боялся сделать деревьям больно, а срывая сыроежки, кланялся земле за то, что она кормит его. Савелий вспомнил людей с сердцами, как подошва, и головами, изъеденными злыми мыслями, как яблоко червями, и ему вновь захотелось остаться с саамами, у которых мысли были просты, а сердца добры.

Много лет назад Лютый ездил в Петербург. Экран телевизора, словно красочная витрина, манил непохожей жизнью, которая казалась интереснее и загадочнее, чем склизкие будни в маленьком городишке, каждый угол которого известен, как пять пальцев. За стеной ссорились жена и дочь, а Лютый представлял, как поедет в северную столицу и окунётся в её таинственную жизнь. Лютому представлялись женщины с тонкими, злыми губами, читающие поэтов серебряного века, зажав зубами длинный мундштук, и мужчины, которые, разглядывая холёные руки, думали, что жизнь — это очная ставка с самим собой, на которой одни гнут свою линию, а другие раскалываются, как грецкие орехи, на две половинки и потому, проживая одну судьбу, теряют другую — ту, которую могли бы прожить. Лютый и сам чувствовал, что его жизнь, как луна, имеет оборотную сторону, которую он никогда не увидит.

Достав с антресоли старый чемодан, оставшийся ещё от отца, он побросал в него вещи и, присев в одиночестве на дорожку, хлопнул себя по коленям: «Пора!» А жена, вытянув губы в ниточку, провожала злым взглядом из окна.

Поезд пришёл рано утром, на чернеющих тучах качалась полная луна, и заспанные пассажиры, расталкивая друг друга чемоданами, спешили по перрону. Пахло мазутом и бездомными, едкий дым слезил глаза, и Лютый, вытирая их платком, не заметил, как уткнулся в ухмыляющегося таксиста.

— Метро на ремонт закрыли, — сказал он Лютому. — Видишь, все ждут, — махнул он рукой на людей, толпившихся у входа.

— Наверное, скоро откроется? — не понял Савелий.

Таксист покачал головой:

— Поздно вечером. Если не хочешь ждать, садись в машину.

Опустившись на заднее сиденье, Лютый заметил, что двери метро открылись, и подземка проглотила толпу. Савелий хотел было остановить шофёра, но тот уже завёл мотор.

— В гостиницу? — как ни в чём не бывало, спросил он, и Лютый, пожав плечами, кивнул.

Высадив Лютого у гостиницы, шофёр заломил втридорога, и, посмотрев на его рубленое лицо и большие, грязные руки, Лютый понял, что платить придётся. Раскрыв чемодан, он вывалил на сидение книжку, сложенные рубашки и туалетные принадлежности, завёрнутые в шуршащий пакет, и достал из потайного кармана перевязанные резинкой сторублёвки.

В номере было грязно, окно упиралось в стену, а на столе пылились старые газеты, но Лютый, насвистывая, думал только о прогулке по городу, от которой ждал сам не зная чего. Он хотел принять душ, но из крана текла холодная вода, так что, наспех умывшись, он, не позавтракав, выскочил на улицу.

Громыхавший по улочке трамвай был полон пассажирами, как тыква семечками, Лютый сел на первый попавшийся маршрут, а вышел на остановке, поманившей уютным кафе, где жались друг к другу столики, а немытые окна были исписаны любовной чепухой, которую чертили пальцем по пыли.

Сев в углу, Лютый заказал чёрный кофе, ощупывая глазами переполненный зал. В кафе было душно и накурено, и стоявшие у стены вентиляторы лениво крутили лопастями, перемалывая обрывки разговоров. Молодая парочка говорила об ипотеке, двое тучных мужчин горячо обсуждали биржевые новости, девушка в коротком платье кричала по телефону и, отчаянно жестикулируя, едва не расплескала чай, а доносившиеся из динамиков куплеты вязли во рту, как незрелые ягоды. Развернув оставленный на столике журнал, Савелий пробежал глазами заголовки, но они повторяли то, о чём говорили вокруг, словно посетители кафе вместо беседы зачитывали друг другу журнальные статьи.

Из кухни слышалось пение повара. Толстый, словно оперный исполнитель, он пел арии, когда варил суп, любовные баллады — разделывая мясо, и колдуя над десертом, мурлыкал современный мотив, а официантка отстукивала в такт каблучками, бегая между кухней и залом. Смерив Лютого оценивающим взглядом, в котором Савелий прочитал невысокую цену, она положила перед ним счёт, который он не просил.

Расплатившись, Лютый зашёл в соседнее кафе, где играла приглушённая музыка, а разговоры перебегали от одного столика к другому, как попрошайки.

Сплетни, валютные курсы, цены, бренды и имена знаменитостей висли на ушах, словно настырные шлюхи, и Лютый заказал коньяк, ткнув пальцев в самый дешёвый.

Дождь царапал по стеклу, и скучающая в одиночестве женщина, нервно прикуривающая одну сигарету от другой, разглядывала прохожих, которые мелькали за окном размазанными пятнами. Она молчала, и потому казалась загадочной, так что Лютый не сводил с неё глаз. Выпив, он осмелел и подсел к ней за столик, чтобы, заикаясь, предложить провести вечер вместе.

— К-кажется, яз-зык да-дан нам, чтобы о-об-щаться. А п-получается на-наоб-борот: мы разг-говариваем, чтоб-бы п-прятать от со-собеседников св-вои м-мысли.

— У тебя плащ за десять баксов, — слегка грассируя в нос, протянула она, щёлкнув портсигаром. — Нищеброд, что ты можешь мне дать?

И Лютый, хлопнув себя по лбу, как по пустому карману, попятился к выходу.

Накрапывал дождь. Мимо текли прохожие, скользили листвой, которую гонит ветер, а Лютый шёл по улице, перекатывая на языке «нищеброд» и уворачиваясь от зонтиков, норовивших выколоть глаза. Дома нависали над ним, разинув каменные рты-арки, и Лютый подумал, что в этом городе всегда дождь, который пережидают под своим зонтиком, а разговоры отличаются от провинциальных сплетен, как «бар» и «раб». В этот же вечер он отправился на вокзал и, глядя из вагона на уплывающую платформу, чувствовал себя мухой на клейкой ленте, которая, взлетев, оставляет на ней свои лапки.

Так Лютый понял, что у одиночества много личин. В провинции оно тихое, как шёпот за спиной, а в столице бьёт по голове, будто грабитель с дубинкой, и орёт в уши тысячами голосов; у женщин оно холодное, как пустая постель, а у мужчин холодное, как холостяцкий ужин. У одиночества, как у человека, есть возраст: в юности оно плаксивое, как любовные стихи, выцарапанные на стене, а в старости — сварливое и дряхлое, так что все люди одиноки, но каждый — по-своему.

Завидев дым фабричных труб, плывший над верхушками деревьев, Лютый почувствовал, как горячий комок подкатил к горлу, и он едва не расплакался, удивившись, как соскучился по городу, в котором был так несчастен. Провожатый подтолкнул его в спину и, не оборачиваясь, побежал обратно, насвистывая под нос.

Оставшись один, Лютый едва не бросился следом за ним, но саам уже скрылся в тайге, а Лютый хорошо знал, что в лесу тропинки исчезают, как только по ним пройдёт человек, а на их месте появляются другие, которые, путая и сбивая со следа, уводят в другую сторону.

Под ногами кувыркались жёлтые листья, холодное солнце висело, словно нарисованное, и совсем не грело. Саамы рассказывали, что ночью, уезжая с неба на важенке, солнце вновь становится человеком, и у него, как у всех, есть жена и дети. Лютому казалось, что и в лесу его окружают люди: застывшие в гримасах камни, хохочущие реки, обнявшиеся деревья, переплетающиеся ветвями, словно влюблённые. Упав в расставленные, будто руки, мохнатые еловые лапы, Лютый разрыдался, как на плече у друга.

Прежде казавшийся ему тихим и сонным, городишко вдруг стал крикливым, как мегаполис. Клаксоны, сирены, заводской шум, смех, плач, обрывки разговоров — всё шумело, орало, звенело так, что у Лютого закружилась голова. Из разинутой автомобильной пасти торчал человек, и ему чудилось, что копавшегося в капоте шофёра проглотило чудовище, а серые дома, обступавшие со всех сторон, мерещились отвесными фьордами. Савелий, попятившись, бросился было обратно в лес, но позади уже собрались зеваки. Вооружившись палками и камнями, мужики уставились на него, почёсывая затылки. Лютый увидел, что стены домов оклеены его портретами, один из которых принёс в саамское стойбище убитый коротышка.

— Эй, бомжара, ты откуда пришёл? — крикнул один из мужиков, сделав пару шагов.

— Не подходи к нему, видишь, не в себе!

Лютый провёл по сломанному носу, спутавшейся бороде, длинным космам, из которых торчали ветки и сухая трава, и понял, что любой житель города сейчас похож на его портрет больше, чем он сам. А мужики продолжали спорить, разглядывая странного бродягу, которые больше был похож на лешего, чем на бомжа.

— Какой-то он подозрительный, может, ментов вызвать?

— И правда, вид у него безумный.

— Я — Савелий Лютый! — кивнув на своё фото, крикнул он.

Шаркая обмотками на ногах, Лютый побрёл дальше, и растерявшиеся мужики, не отставая и не приближаясь, пошли за ним. «Савелий Лютый», — повторяли они, пробуя его имя на вкус, и каждый раз, когда Савелий оборачивался, замахивались на него палками. Прохожие, останавливаясь, с любопытством смотрели на них, пожимая плечами, или присоединялись к идущим, сами не зная, зачем. «Это Лютый!» — громко выкрикнул кто-то, и вокруг испуганно зашептали: «Это Лютый! Это Лютый! Лютый!»