Аркадий Бабченко - Алхан-Юрт; Аргун; Моздок-7

• Название: Алхан-Юрт; Аргун; Моздок-7
• Автор: Аркадий Бабченко
• Жанр: Современная проза

«Что говорили — делал, куда приказывали — шел, что вешали — нес, на что сажали — ехал, во что показывали — стрелял. Хотя толку от этого не было никакого». Три повести о войне и армии. Правдивые и беспощадные.

---

Вся беда в том, что идти-то как раз и некуда. Дома нас ждет тюрьма — ведь там мы будем считаться дезертирами; к тому же до дома нужно доехать — нередки случаи, когда солдат убивали по дороге или воровали в рабство прямо на вокзале. Да и патрули, опять же. Так что в полку безопасней всего.

— Можно опустить почки, — говорит Андрюха. — Насыпаешь полстакана соли, разводишь водой, выпиваешь и прыгаешь с подоконника. Верный дембель… А ещё можно дышать битым стеклом. Кровохарканье обеспечено — верных полгода в госпитале. А то и комиссуют, если повезет.

— Ещё можно вены резать, — говорю я. — У нас в учебке один резал. Оттягиваешь кожу на руке и несколько раз взрезаешь её лезвием. Очень эффектно, море крови и главное — абсолютно безопасно.

— Попроси лучше Тимоху, он тебе челюсть сломает, и никаких проблем, — произносит Тренчик. — Или можешь не просить, все равно когда-нибудь он сломает.

— Да, это было бы неплохо, — говорит Зюзик. — Верных два месяца на больничной койке. А ещё лучше челюсть выбить. Парни рассказывают, что если её постоянно выбивать, то она начнет сама вываливаться из пазов, стоит только рот открыть пошире. А это уже дембель. Главное найти такого человека, который сумел бы тебе выбить челюсть, не сломав её при этом. В госпиталях уж наверняка есть такие. Эх, если бы только попасть в госпиталь.

— Если бы у бабушки кое-что было, она была бы дедушкой, — отвечает ему на это Тренчик.

— Вот послушай, — продолжает свои вопросы Осипов, — вот ты из Москвы, все знаешь. Скажи, кто начал эту войну?

Почему-то он считает, что москвичам известно все на свете.

— Понятия не имею. Спроси чего полегче.

— Нет ну все-таки, как ты думаешь? — не унимается он.

— Ну, Президент, наверное.

— Что — сам, лично?

— Нет, со мной посоветовался.

Мне не хочется разговаривать. Брюхо набито, обед лениво ворочается в желудке и хочется спать. Мы валяемся в теньке, нас не бьют, табачный дым греет легкие. Чего ещё надо?

— А вот интересно, может министр обороны сам начать войну, не докладывая президенту?

— Не может, — отвечает Витька. — Президент у нас — верховный главнокомандующий. Все войны начинает только он.

— А из-за чего началась эта война? — продолжает допытываться Осипов. — Из-за чего войны вообще начинаются?

— А и правда, из-за чего?

— Из-за власти, — говорит Витька. Он у нас иногда бывает очень сообразительным. — Все войны всегда начинаются только из-за власти.

— А что это за штука такая — власть? Неужели ради неё можно столько человек убить? Чего Ельцину ещё надо было, ведь он уже Президент, куда больше власти-то? Или Дудаев его свергнуть хотел?

— Хрен их знает, кто там кого свергнуть хотел. Не поделили чего-то. Тебе теперь какая разница?

— Да нет, мне просто интересно. Вот ты лежишь тут, под этим дубом, всю ночь тебя пиздили и будут пиздить еще. И если за день ты не получишь по башке десять раз, то день, считай, прошел впустую. А потом тебя посадят на бэтэр и увезут в Чечню, если, конечно до этого не сломают челюсть. Вы не думали о том, что кого-нибудь из нас наверняка убьют на этой войне? — спрашивает он, приподнявшись на локте. — Скольких уже положили пацанов и скольких ещё положат. Я не хочу умирать, мне до дембеля всего четыре месяца осталось. Кто-то должен ответить за все, что здесь происходит. Как ты думаешь, Президент знает?

— О чем?

— Ну, обо всем этом, — Осипов машет рукой в сторону полка. — О том, что нас тут кладут как мух. О том, что бьют. О беспределе этом.

— Вряд ли. Откуда он может знать. Наш-то полкан и то, поди, не знает.

— Ну уж нет, полкан точно знает, — говорит Тренчик. — Что он слепой что ли? Достаточно на твою рожу посмотреть чтобы все понять. Полкан все знает, просто сделать ничего не может. Что он может сделать? Не расстреляешь же разведку и не уволишь всех старых на дембель досрочно. Солдат били всегда и всегда будут бить, — изрекает он.

— Значит, Президент знает? Тогда вот что я вам скажу. Получается что он — самый главный преступник и есть.

Осипов обводит нас всех победным взглядом, как будто открыл истину. Впрочем, тут я с Андрюхой полностью согласен. Мне кажется, вся эта чиновничья банда существует только для того, чтобы нас мудохали в этой казарме, потом вели на взлетку, сажали в вертушки и убивали там, за хребтом. Как-то они зарабатывают на этом деньги, хотя мне сложно представить, как можно заработать на моих выбитых зубах. Но они как-то научились это делать. Больше от них никакого толку нет. Война идет уже больше года и конца её что-то не видится. Андрюха прав, кого-нибудь из нас запросто могут убить на этой войне.

— Слушайте, а чечены — они нам враги или нет? — продолжает допытываться Осипов. С его любознательностью ему бы в особом отделе служить.

— Нет. Мы воюем не с чеченцами, а с незаконно вооруженными бандформированиями, — отвечает Зюзик.

— Но эти незаконные вооруженные — они кто — чечены или нет?

— Чечены.

— Значит, мы воюем с чеченцами, — делает вывод Андрюха. — А чего они хотят?

— Независимости.

— А почему мы не можем им эту независимость дать?

— Потому что в Конституции записано, что никто не может взять и просто так, за здорово живешь, отделится от России, — говорит всезнающий Зюзик.

— Что-то я не пойму — чеченцы, они граждане России, или враги России? Если они враги — то их надо попросту всех убить и не церемониться. А если они граждане — то как же с ними воевать? По-моему так.

Он снова обводит нас победным взглядом. Ему никто не возражает. Собственно говоря, эти разговоры типичны для армии. Никто — от командира полка до простого солдата, не понимает, зачем он здесь. Никто не видит смысла в этой войне, а видит лишь одно — что вся она продана от начала до конца; что эта война ведется бездарно с самого начала и за ошибки генштаба, министра, верховного главнокомандующего или кого там еще, приходится расплачиваться солдатскими жизнями. Во имя чего эти смерти, не смог бы объяснить никто. «Восстановление конституционного строя», «контртеррористическая операция» — всего лишь ничего не значащие слова, призванные оправдать убийство тысяч людей.

— Зюзик, ты готов убивать детей за конституцию своей Родины?

— Пошел ты, — огрызается тот.

— Если война все равно не заканчивается, зачем же тогда воевать? Зачем убивать для того, чтобы дальше убивать еще больше? Кто мне это объяснит?

— Аминь, — произносит Тренчик.

— Никто тебе этого не объяснит, — говорит ему Витька. — «Зачем, почему…» Знаешь что? Иди ты в задницу со своими вопросами.

— А вот интересно, — спрашивает Жих, — а Ельцин Грачева метелит? Он же старше его по званию. Ну, например, как Чак метелит прапоров. Представляете, министр бороны докладывает ему неправильно, а он — раз! И в морду ему. А?

— А здорово было бы, — говорит Зюзик, — вывести на взлетку Ельцина и Дудаева и пускай бы они метелили друг друга почем зря. Кто накостыляет другому, тот и победил. Как ты думаешь, кто кому навалял бы — Ельцин Дудаеву или наоборот? — спрашивает он меня.

— Я думаю Дудаев Ельцину. Он невысокий, шустрый, и по-моему у него должен быть хороший апперкот.

— У Ельцина руки длиннее, — говорит Осипов. — И он намного выше и мощнее.

— Ну и что? Зато он грузный и неповоротливый. К тому же он столько бухает, что вряд ли способен вообще быстро двигаться. Нет, я поставил бы на Дудаева, — говорю я.

— Я тоже, — поддерживает меня Тренчик.

— А бы на Ельцина, — улыбаясь, говорит Витька, — Просто так, чтобы поддержать его. Пускай они побольше друг друга лупят, а то в одиночестве он быстро свалится и не получит как следует. И Дудаев тогда тоже не получит. А так хоть рожи разобьют друг другу.

Мы ржем. Я прямо-таки представляю себе эту картину — два президента, как заправские прапора, метелят друг друга на взлетке. Рвутся рукава у дорогущих костюмов, и лопаются представительские штаны. А мы стоим кругом и подначиваем их — мы своего, чечены — своего. И никакой войны. И никаких трупов.

— Ладно, хорош, — говорит Осипов, отсмеявшись. — Никто ни с кем драться не будет.

— Зачем им драться, если есть мы?

Да, это точно. Драться положено нам. Пошли.

Мы встаем и идем в казарму.

Около столовой уже пусто, мы строимся в колонну по одному, Осипов командует нашим хилым строем.

— Раз, раз, раз-два-три! — орет он так, словно перед ним, по меньшей мере, усиленный армейский корпус.

— Рота! — командует Осипов и мы отзываемся тремя строевыми шагами.

— Строевым! Марш! — орет Андрюха. Мы чеканим шаг. Я со всей силы бью каблуками по асфальту, Тренчик с Витькой не отстают. Лупим по плацу так, что позавидовал бы Президентский полк.

— Выше ногу! Четче шаг! — командует Осипов и улыбается. Я тоже улыбаюсь. Витька, Жих — мы идем строевым шагом посреди пустого плаца и ржем, как полудурки.