Аркадий Бабченко - Операция «Жизнь» продолжается…

• Название: Операция «Жизнь» продолжается…
• Автор: Аркадий Бабченко
• Жанр: Публицистика

«Мы проиграли эту свою войну и сейчас зализываем в лазаретах раны. Но мы остались живы. А это значит, что операция «Жизнь» продолжается». Пронзительные и честные очерки о войне и людях в погонах.

---

В магазине трое солдат покупают мешок лука и мешок помидор. Возбуждены и озлоблены. Осетин называют «осетрЫ». С ударением на «ы». Грузин — «грызуны». Рассказывают, что только что из города. Доставали своих из подвалов — передовые части пытались зайти в Цхинвал еще вчера и их там зажали. Город до сих пор не взят. Идут локальные стычки.

В садах молодые душарики-срочники собирают яблоки. Грязные, не выспавшиеся, голодные. Их подгоняют матами с брони.

В Джаве добровольцев останавливают. Транскам, единственная дорога, соединяющая Северную Осетию с Южной, перед самым Цхинвалом проходит по грузинским селам, и прилегающие высоты все еще заняты противником. Проехать нельзя, грузины жгут все, что движется. Сегодня утром подбили БМП и две «шишиги» пятьдесят восьмой армии — после третьего сбитого нашего самолета авиаподдержка колонн прекратилась.

Ловлю Жорика на прострелянной медицинской «таблетке» без лобового стекла:

— В Цхинвал?

Кивает.

— Через лес?

Кивает.

— Проедем?

Пожимает плечами.

Разговорчивый человек, ничего не скажешь. Двинули по объездной Зарской дороге. Здесь её называют почему-то «через лес», хотя идет она по горам. Дорога — обычный проселок, измочаленный танками совсем уж в муку. Вся эта мелкая взвесь столбом встает из-под колес и валит через выбитое стекло прямо в салон. Глаза, рот, нос, уши сразу забиваются сантиметровой пробкой пыли.

Здесь уже едем почти в полном одиночестве. Места дикие и кто тут хозяйничает, неизвестно. Сегодня утром — десять часов назад — здесь, на этой же дороге, сожгли батальонную колонну 58-й армии. Почти полностью уничтожили. Двадцать пять машин. Ранили пятерых журналистов.

На одном из поворотов чуть не врезаемся в очередную свалившуюся со склона «бэху». Опять брошенная техника по обочинам. И экипажи на камушках.

Жорику лет пятьдесят. Автомат на коленях, лицо мрачное, в кузове шмотки. За всю дорогу не сказал и десяти слов. Гонит как может, надо успеть до темноты. Что он видит в пыли, не понятно. Камикадзе чертов. Люблю таких.

В салоне — завернутый в покрывало телевизор.

— Телевизор-то тебе там зачем?

— А куда я его дену?

Все свое ношу с собой, в общем.

На дорогу выходят двое с пулеметом и приказывают остановиться. Как-то слишком хорошо экипированы для ополченцев — те все больше в обычном камуфляже или горках, а у этих броники, каски, разгрузки, пластиковые фляжки.

Смотрю на Жорика.

— Все в порядке. Наши.

Молодые парни, лет по двадцать пять. Веселые. Воевали в городе, съездили домой, сейчас обратно на передовую. Настроение победное, город только что взяли обратно под контроль. Показывают снятых на мобильный телефон грузинских пленных — в подвале человек 10–15, из-за пыли не разглядел. Но рассказывают, что их больше.

Уже на подъезде к городу на обочине обелиск. В прошлую войну грузины расстреляли здесь автобус с детьми. Около тридцати человек. Каждый год на этом месте проходит панихида. Такие вот дела.

* * *

Цхинвал лежит в чаше между гор темным мертвым пятном. Даже издалека видно, насколько он разрушен. Работала авиация, артиллерия, «Град». Говорят, вчера горело все. Кое-где чадит до сих пор.

Периодически долбят гаубицы и работают снайперы. Гаубицы вроде наши, стреляют по окружающим город высоткам. Снайпера вроде не наши — обрабатывают город с высоток.

Прошу Жорика поездить поискать штаб миротворцев. Он соглашается очень неохотно — видно, как тяжело ему заставить себя колесить ночью по разрушенному городу под непонятно чьим обстрелом. Нарваться можно запросто, неизвестно, кто засел в подвалах.

Только доехали до подбитых танков, как опять заработала артиллерия. Снаряды прошелестели над головами и легли в километре-полутора. Началась интенсивная стрельба.

— На хрен, сваливаем отсюда.

Запрыгнули в таблетку. Свалили… на соседнюю улицу. К нему домой.

Дом более-менее цел. Правда, без окон и дверей, и осколками побит, но не рухнул. Хотя Жорик в нем не живет, ночует у соседа наискосок через улицу — у того подвал есть.

У соседа только подвал и остался. Две ракеты: одна во двор, вторая точно в дом. Во дворе сгоревшая десятка, в доме до сих пор тлеет — жар от потолка заворачивает ноздри, как в хорошей сауне, пригибает к земле. В свете зажигалки спускаемся по ступеням.

Подвал — так, не подвал, кладовка. Мелкая и маленькая. Все заставлено банками с компотом — богатство по местным меркам. Больше нет ничего: ни воды, ни света, ни продуктов. Люди питаются только гуманитаркой, которую привозят как добровольцы — каждый, кто едет в Цхинвал, загружает машину по средствам и возможностям — так и Российская армия.

Хуже всего без воды. Трубопровод перебит ещё в ущелье и из него ровным мощным водопадом льет вода. Холодная вода, вкусная… Хочется пить уже.

Между банок топчан с матрасом на одного человека, столик и свеча.

— Добрый вечер, — здороваюсь.

— Да какой он добрый… Что наделали, сволочи. Весь город вдребезги.

Хозяин — пожилой мужчина лет шестидесяти. Интеллигентный. По-русски говорит свободно и грамотно, в отличие от молодежи. И без мата.

Предлагают остаться, но решаю все же идти искать миротворцев. Даю Жорику денег — возьми, бензин же тебе понадобится, заправишься. Он не берет. Но видно, что растроган до слез, по-моему, сейчас даже расплачется. Оставляю деньги на скамейке и ухожу, обещая, что если не найду никого, вернусь.

У танков взвод ополченцев. Танков не два — три. Один подбил лично Секретарь Совбеза Южной Осетии Анатолий Баранкевич. От него не осталось ничего кроме гусеницы, куска днища с двумя катками, и воронки. Отброшенная взрывом башня пробила козырек дома метрах в двадцати. Остальное разлетелось мелкими кусками по окружности в четверть километра.

Два других сдетонировали уже от этого, первого взрыва.

— Эй, Аркан, вот грузинский танкист! — показывают ногой. — Их тут собаки жрут. Будешь снимать?

Никогда не любил охотников за трупами. Не надо изгаляться над смертью. Я не пережил всего этого. Имею ли право? Но в итоге решаю все же снимать. В конце-концов, я приехал именно за этим. Морализировать можно и в Москве. Делаю несколько кадров. В свете вспышки еще можно различить человеческую грудину без ничего. Красная прожаренная кожа обтягивает ребра.

Дальше в город идти не советуют — взять-то его взяли, но окончательной зачистки еще не было. Над головами опять шелестят снаряды и падают на окраинах. Аланы предлагают остаться с ними в подвале. Пожалуй, самое оптимальное решение. Но все же надо проверить ворота с эмблемой миротворцев в ста метрах отсюда.

За воротами уже есть люди. Полвзвода ополченцев.

— Ребят, где журналисты, не знаете?

— Да ходили по городу…

— А пресс-центр, штаб или командование хоть какое?

— Здесь. Вон, домик светится. Все там.

На крыльце с десяток офицеров. Сразу натыкаюсь на Владимира Иванова, пресс-секретаря миротворческих сил. Уставший донельзя человек. Записывает меня в свою тетрадку.

— Откуда?

— Из «Новой газеты».

— О, знаем такую. Опять армию говном поливать будете? Что хоть напишешь?

— Понятия не имею. Что увижу, то и напишу.

— Ну что ж… Не выгонять же тебя. Пошли.

Отводят в столовую. Дают тарелку гречневой каши с мясом и яйцо. Чая нет. Надо было, конечно, купить во Владике ящик минералки. Кто ж знал…

Подсаживаюсь за столик к майору, такому же измотанному вдребезги. Он рассказывает, как их обстреливали два дня.

— Много погибших?

— Много.

— Сколько?

Майор жмется:

— Батальона больше нет…

— Ну, сколько? Десятки? Сотни?

— Десятки. Две БМП стояли на улице. У них был приказ огня не открывать. Сожгли. Там человек двадцать пять было. И потом еще…

Официально говорят о восемнадцати погибших. Позже цифру снизили до одиннадцати.

Спать устраиваюсь в столовой на полу. Холодно, но помещение надежное — над головой бетонные перекрытия и стены прочные. Расстилаю матрас в дальнем углу, ложусь, лишь расслабив на ночь шнурки. Бок пытаюсь прикрыть столом — он прочный, на металлических ножках. Беспокоит окно — при разрыве может сильно порезать осколками стекла, но, присмотревшись, замечаю, что никаких стекол давно уже нет.

* * *

Ночью в сортире снайпер обстреливает солдата. Без последствий. Только прочистил кишечник по-человечески.

* * *

С утра Владимир везет группу журналистов снимать Цхинвал. Несколько точек — погибшие мирные жители, разрушения города, больница с раненными, раздача воды российской армией. Наш ответ Чемберлену, в общем.

При свете дня видно, что город разрушен не так сильно, как показалось вначале. Далеко не Грозный. Но в той или иной степени повреждено каждое здание. Улицы завалены кусками железа, ветками, кирпичами или даже обломками стен. В нескольких местах потоки воды. То тут, то там расстрелянные и сожженные машины. И воронки, воронки, воронки…