Евгений Щукин - Тропинкой человека

• Название: Тропинкой человека
• Автор: Евгений Щукин
• Жанр: Научная Фантастика

---

— Будете отвечать, — предупредили из квартиры. — Ордер у вас есть?

— Какой на хрен ордер? Что ты несешь?! Я что тебе, обыск устраивать буду? Не топишь — покажи ванну! Чего хвостом виляешь?

За дверью задумались.

— …Ну? — не выдержал я.

— Соседей позовите. С ними — открою. А то я вас не знаю. Мало ли что. Вот с соседями — открою.

Ах, твою мать! В ярости я рванул дверь на себя. Она выгнулась, но — удержалась на месте.

В квартире сдавленно охнули и быстро-быстро засеменили подальше: бронежилет одеть, вертолет завести.

А я, как одержимый, ломал дверь. Уперся ногой в стену и гонял металлическую преграду туда-сюда. На разносившийся по подъезду гул здравомыслящие соседи предпочитали не реагировать. Время такое.

Когда между дверью и стеной образовалась щель, я просунул в нее пальцы. Действуя предплечьем, как рычагом, налег всем телом. Дверь открывалась медленно, протестующее скрежеща.

Утерев трудовой пот, я перевел дух и вернулся к прерванному занятию. Мама, пусти меня в штангисты!

Не получалось. Никак не получалось. Конечности тряслись от чрезмерных усилий. Неужели все зря? Не-ет, все получится! Тяжело дыша, я опустил ноющие руки, отступил назад — и резким, порывистым движением вырвал замок.

Чебуреки ждали? Чебуреки пришли!

Бабах! В руках хозяина квартиры дернулся, приподнимаясь вверх пистолет. Руки стрелка тряслись так, что попасть в меня, пусть даже с трехметрового расстояния было трудно.

Я даже не обиделся. Вынул опасную игрушку из слабеньких пальчиков, швырнул под трельяж. Потом сгреб хозяина за шиворот и поволок вглубь квартиры.

Парень оказался молодым — лет двадцати пяти. На левой щеке родинка. Волосы черные. Цвет лица — по-зимнему белоснежный. Страшилище, в общем.

Прости, хлопец, но времени на сантименты у меня нет. Пока не приехали ребята с дубинками, я должен с тобой закончить.

Сбегав на кухню, я выплеснул в его лицо стакан воды:

— Как звать?

— А?

— Звать как, говорю?!

— Дима… — пробормотал он, опуская взгляд на мои руки.

Чего он там увидел? Руки как руки.

— Где деньги?

— …

— Дима, если ты сейчас же не отдашь деньги, я тебя убью. Вот этими пальцами, — я показал какими. — Сверну шею, как цыпленку… Понял меня?

Он затравленно кивнул.

— Давай бабки.

Не отрывая от моих кистей взгляда, он полез в ящик комода. Здесь отвлекся, заглянул внутрь и вытащил пачку скрепленных резинкой купюр. Опасаясь приближаться, бросил ее к моим ногам.

— Еще давай! — потребовал я, поддев ногой бумагу.

— Это все. У меня больше нету…

Ладно, живи — пока.

— Сколько здесь?

— Тысяч семь.

— И из-за этого ты людей на иглу сажаешь?! — изумился я.

Он промолчал. А что он мог ответить?

Глава 20

Пробуждение было чудесным. Кошмарных снов сегодня видеть не пришлось, что само по себе было неплохо. Самое время укрепить бастионы хорошего настроения, семью навестить. Насвистывая, я поднялся на ноги, стряхнул с одежды снег.

Как пусто и темно в голове… То есть, я хотел сказать, в окрестностях! До чего ж четко знает местная живность: к этом месту приближаться не стоит. Хоть бы суслик какой пробежал — все б веселее было. Эх, что удивляться, коли сам… Ну, не будем о грустном: я вообще-то домой собирался.

Как бодро признавался популярный певец, «ежедневно сорок две минуты под землей туда-сюда, сюда-туда». Словно про меня написано. Только ходьба меньше времени занимает, да и перемещаться приходится в основном среди заснеженных деревьев, но в целом — верно. Каждый вечер я исправно мотыляюсь до транспортной остановки.

А, впрочем, место выбрано отменное: природа вокруг, речка под боком, пляж. Сейчас, понятно, не сезон, а вот когда настанет лето… я мечтательно улыбнулся. Купаться, да загорать все любят. Вот только понежиться под теплым солнышком вряд ли удастся.

Да что со мной сегодня такое?! Прям день мировой скорби. Непорядок. Между прочим, я проснулся вполне счастливым. Таким и следует остаться!

Через час я жизнерадостно докладывал родителям о получении заработной платы. Вот только часть ее отдал новым друзьям — занимал.

— А что с милицией? — пробасил отец.

— А! Полный порядок: все утрясли, обо всем договорились. Можно жить спокойно.

— Правда, что ли? — неуверенно спросила Надя.

Я задержал на ней суровый взгляд:

— Я тебе когда-нибудь врал?

— Хм! — красноречиво сообщила сестренка.

— Ну… было дело. Зато сейчас — говорю правду.

— Мне-то откуда знать? Я — мысли читать не умею.

— Ладно, успокойся. Все нормально. Правда.

— Кеша, а когда тебя домой отпустят? — спросила мама.

— Трудно сказать. У меня график плотный: тренировка за тренировкой. Днем все по минутам расписано. Зато вечером я свободен. Часа на три. Потому что подъем у нас в шесть утра и, естественно, надо быть на перекличке.

— Ну, а ночью, ты можешь вернуться? — уточнил отец.

— Ну как… — предположив, что транспорт ходить не будет и до убежища придется добираться пешком, я назвал цифру. — Самое позднее в четыре часа утра.

— Ясно.

Батя помрачнел. Видно, понял, что забрать чадо из цепких лап ФСБ ему вряд ли удастся.

— А когда тебе удостоверение дадут? — нагло поинтересовалась Надька.

— Когда обучение закончу, — отрезал я. — Много будешь знать — скоро состаришься.

— Кеша, — укоризненно сказала мама.

— Ах, старушка я, старушка, — притворно вздохнула сестренка.

Вот егоза!

— Смотри, не рассыпься, — посоветовал я.

— Кешка!!

Мама рассердилась. Взглянув на нее, я предпочел замолчать.

— Как вы можете?!! Вы же родные брат и сестра! — ярилась мама. — Пришел на два часа — и уже грызетесь!

Не слушая далее, я поднял голову и подмигнул Наде. Она ответила веселой улыбкой. От мамы ничего не укрылось:

— Да что я вас воспитываю?! Взрослые уже: сами понимать должны!

Я решил оправдаться:

— Мы шутим, мам!

— Шутите…

Было видно, что мама ищет новые гневные слова. Бросила это вредное занятие, махнула рукой:

— Делайте что хотите. Я вам уже все сказала.

Пару секунд все сидели с умным выражением лица.

— Кеш, помоги мне с уравнением, — попросила вдруг Надя.

— А ты в школе чем занимаешься? Почему сама решить не можешь? — вкрадчиво поинтересовался папа.

— Почему сразу «чем занимаешься»? — обиделась дочка. — Просто голова сегодня не работает. Чуть что — сразу ругать. Даж не спросил ничего!

— Я и спросил, — заметил батя. Посчитав родительский долг выполненным, величаво развернулся к телевизору.

Я встал с дивана:

— Пошли.

Плотно прикрыв за мной дверь в комнату, Надя спросила:

— Кешка, ты что, наврал мне про… — она замялась.

Я протянул вперед руку:

— Потрогай.

Сестра неуверенно коснулась моей ладони:

— Холодная…

— Могу клыки показать.

Она замотала было головой, но одолеваемая любопытством, попросила все же:

— Покажи.

Я показал. Трудно, что ли?

Надя качнулась назад, побледнела. Тихо села на кровать.

— Что, таким я тебе не нравлюсь? — чувствуя давящий холод в груди, спросил я. Ожидая ответа, замер.

— Ке-ешка, — плаксиво протянула она. — Господи, что ж теперь делать?

— Ложиться и помирать! — раздраженно гаркнул я. — Что ты меня оплакиваешь, словно покойника?

Сестренка всхлипнула, вытерла слезы:

— Прости, я больше не буду.

— Случилось чего? — отворив дверь, в комнату заглянула мама. — Кеша, ты чего орешь?

— Ничего, мам, все нормально.

— Все нормально, мам, — подтвердила Надя. — Уравнение дурацкое. Но мы его решим, не беспокойся.

— Смотрите, время уже позднее — как бы соседи жаловаться не пришли, — предупредила родительница.

— Хорошо, мам, — сказала Надя.

— Прости, мам. Мы тихо будем, — пообещал я.

— Ну хорошо, — притворив дверь, мама оставила нас наедине.

— Гарик не появлялся? — спросил я.

— Не… Звонил разок, по-моему.

— Ясно…

— А где ты живешь? — поспешила прервать молчание сестра.

— Сплю, что ли?

Она нервно сглотнула:

— Ага.

— В снегу в парке. Зарываюсь и лежу до вечера.

Присев на кровать, я откинулся назад, оперся спиной о стену.

— Обрыдло, Надька. До того тошно иногда становится — жизни не рад. И то сказать — и в самом деле не живу. Просто существую — глупо, никчемно. Бессмысленно и никому не нужно. Одиноко. Не хочу я так.

Надя подвинулась ближе, обняла. Молча хлопала ресницами, пряча подозрительно блестевшие глаза.

— Уже думаю иной раз: не потому ли вампирами становятся — по духу, не по крови — что в людях одну гадость видят, злобу, ненависть? По себе знаю: накатит тоска — хочется… пусть не убить, но — ударить. Чтоб не так тяжело самому было. Боюсь я, Надька! Господи, как боюсь сорваться однажды!