Мишель Ловрик - Книга из человеческой кожи

• Название: Книга из человеческой кожи
• Автор: Мишель Ловрик
• Издательство: Книжковий Клуб «Клуб Сімейного Дозвілля»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-14-1391-6

Кожа, на которой написана человеческая жизнь!

Марчелла с рождения обречена на страдания. Ее одержимый жаждой богатства брат Мингуилло не остановится ни перед чем, чтобы стать единственным наследником. Он преследует девушку и однажды решает… подстрелить ее. Молодой врач Санто, будучи не в силах отвести глаз от ее излучающей чистоту кожи, влюбляется в Марчеллу. Одного его нежного взгляда в ее сторону было для Мингуилло достаточно, чтобы упрятать сестру в отдаленный монастырь, а самому полностью отдаться своей чудовищной страсти – коллекционированию книг из человеческой кожи…

---

«Эту женщину лечил Санто, – подумала я. – Его руки касались ее». Мягко высвободившись из объятий Жозефы, я подошла к женщине, взяла ее за руку, поднесла к губам и поцеловала. Сняв кольцо, обвенчавшее меня с Господом, я надела его на безвольный палец индианки. На моем собственном пальце до сих пор оставался зеленый ободок от травинки, которую я всегда подкладывала под кольцо.

– Мадам…

Жозефа протянула мне сборник гимнов. В другой руке она держала Библию. Мы принялись вырывать из них отдельные листы. Скомкав их, мы обложили ими ноги, руки, все тело и шею индианки. Бумажные цветы распустились вокруг нее, словно она возлежала на похоронных дрогах. Мне предстояло одновременно поджечь бумагу в нескольких местах, чтобы пламя охватило ее как можно быстрее.

– А теперь, Жозефа, – твердо произнесла я, – твоя работа здесь ненадолго закончена.

– Мадам, я могу…

– Мы уже обо всем договорились, Жозефа. Если сейчас нас поймают, будет лучше, если никто не узнает о твоем соучастии.

– Но, мадам…

Я отрицательно покачала головой. Жозефа поднесла к губам маленькую бутылочку зеленого стекла, которую дала ей Маргарита. Это было снотворное, в использовании которого меня обвинят впоследствии. Маргарита обещала, что оно не причинит девушке никакого вреда.

Яркие глаза Жозефы затуманились. Я поцеловала ее и подвела к ее кровати в кухне моей кельи, где уложила на тюфяк. Она уже спала. Убирая волосы у нее со лба, я почти завидовала ей. Ей не придется стать свидетелем того, что собиралась сделать я.

Я подошла к дренажной трубе на краю своего дворика и потянула за веревку, вытаскивая плоскую бутылку бренди, которую принесла мне из аптеки Маргарита. Вернувшись к себе в комнату, я принялась поливать мертвую женщину коричневой жидкостью.

Она употребляла алкоголь в своей недолгой жизни?

На лице ее не дрогнула ни одна черточка, когда пары алкоголя достигли его. На голову ей я положила тряпку, пропитанную бренди.

А потом сказала:

– Прости меня.

Поджигая бумагу у индианки на груди, я отвернулась, но недостаточно быстро, чтобы не заметить, как языки пламени охватили ее тело, как будто она принялась исполнять какой-то гротескный танец на спине. Кости ее затрещали, словно возвращаясь к жизни. Сорочка девушки сгорела очень быстро, обнажая аккуратную черную стежку, которой Санто зашивал разрез, сделанный в попытке спасти ее от инфекции, вызванной разлагающимся тельцем ребенка внутри нее. А потом вспыхнули и черные нитки шва.

Я подбежала к двери, стремясь как можно скорее покинуть место преступления. Но усилием воли я заставила себя остановиться, положив руку на дверной косяк. Мне нужно было дождаться, пока она не обгорит так, что ее будет невозможно опознать. А пока я должна сделать еще кое-что. Я вынула из шкафчика свой свернутый в трубочку автопортрет, написанный с помощью крохотного зеркальца, одолженного у Рафаэлы. Я укрепила его на четырех заранее приготовленных деревянных палочках и установила в самом дальнем углу hornacina второй, пустой комнаты, где пламя не доберется до него, поскольку здесь гореть было нечему. Я взглянула на свое нарисованное лицо, освещенное отблесками свечей. Жозефа только ахнула, увидев автопортрет:

– Мадам, это вы до последней черточки. Совсем как живая!

Портрет и запах гари напомнили мне о Сесилии Корнаро. Она бы нещадно раскритиковала мою работу, но в ней чувствовалась ее рука. Я рисовала себя при жизни и с любовью. На портрете у меня было такое выражение, как если бы я вглядывалась в лицо Санто.

Я не рискнула собрать вещи заранее, до того, как осуществлю задуманное. Но мысленно я давно составила список того, что намеревалась взять с собой. Он встал у меня перед глазами, и я поспешно принялась запихивать в мешок свой дневник, портрет Рафаэлы, на котором были запечатлены доказательства ее убийства, пару сменного белья, несколько монет и замечательные башмаки Фернандо. Последней туда отправилась серебряная шкатулка с сердцем Рафаэлы.

– Твое самое заветное желание исполнится, – нежно пообещала я ей, – ты выйдешь отсюда.

Затем я заставила себя вернуться к горящей кровати, которая уже весело потрескивала и курилась дымом, испуская ужасающий запах горелого мяса морской свинки. На это я и рассчитывала. Потому что жареная морская свинка была главным блюдом сегодняшнего ужина, и в кельях по всему монастырю criadas и sambas, накормив своих хозяек, все еще переворачивали ломти мяса в густой подливе, глотая слюнки в предвкушении собственного обильного и вкусного пиршества.

Мне совершенно не хотелось смотреть на горящую девушку, но я должна была убедиться в том, что огонь сделал свое дело. Я осторожно приблизилась, старательно откидывая голову и опасливо глядя вниз. Пламя уже наполовину сожрало мою индейскую сестру. Тряпка, лежавшая у нее на лице, превратилась в пепел. Я смахнула его – черты лица расплавились, как воск, совсем как у vicaria. Я впервые подумала о боли, которой эта сумасшедшая подвергла себя в детстве, когда сунула лицо в кипяток. Скорее всего, уже тогда она была помешанной.

Но индианка, естественно, ничего не почувствовала. Струйки горячей крови внезапно потекли оттуда, где раньше были ее глаза. Желудок рванулся у меня к горлу, и меня едва не стошнило. Я заставила себя осмотреть ее руки и ноги. Мне совсем не хотелось, чтобы где-нибудь в целости сохранился хотя бы нетронутый кусочек ее яркой кожи. На костях у нее еще оставались лохмотья плоти.

Бутылка бренди уже опустела. Я в отчаянии обвела комнату взглядом, а потом схватила лампу, вылила из нее масло на грудь женщины и бросила клочки бумаги на каждую ногу. Пламя вспыхнуло с новой силой. Беспокоиться было не о чем. Я не собиралась устраивать вселенский пожар, потому что в соседней комнате спала Жозефа, а я не могла допустить, чтобы она пострадала.

В монастыре оставался и Санто, отвлекая vicaria и стараясь спасти priora. Всего через несколько минут я увижусь с ним.

Я сорвала с себя монашеское облачение и бросила его на пылающее тело. Достав из-под тюфяка Жозефы тоненькое платье для улицы с цветастой юбкой, я накинула его на себя. Но из-под него выглядывали сшитые Фернандо башмаки, а юбка не прикрывала мою увечную ногу. Я занервничала. Оказывается, мы предусмотрели далеко не все. Автопортрет доверчиво глядел на меня. На мгновение я задержала на нем взгляд, а потом прошептала:

– Прощайте, сестра Констанция.

Напоследок я поцеловала спящую Жозефу.

Санто был здесь, в монастыре. Скоро, очень скоро мы оба окажемся вне его пределов.

Поднявшись по ступенькам обратно к перекрестку Калле Гранада, Севилья и Буproc, я поспешно заковыляла по двору, направляясь к калитке.

Доктор Санто Альдобрандини

К моему невыразимому ужасу, vicaria разогнала остальных монахинь по кельям. К несчастью, мое присутствие вселило в них уверенность, и они согласились оставить свою обожаемую мать настоятельницу на мое попечение. Откуда им было знать, что я оглушен и умираю от отравления аконитом?

Смертный одр – неподходящее место для громких слов и речей. Не исключено, что они решили, будто я покачиваюсь от притворного религиозного рвения, когда я остановился над неподвижным телом priora, с трудом переводя дыхание. Только одна из монахинь окинула меня внимательным долгим взглядом и даже придвинулась ближе, чтобы рассмотреть меня получше. Ее интеллигентное лицо расплывалось у меня перед глазами.

– Благослови вас Господь, святой отец, – прошептала она.

Разумеется, Фернандо решил, что будет лучше, если весь город станет считать меня Божьим праведником. Эти бедные женщины видели во мне того, кого хотели видеть, а не одурманенного, задыхающегося человека.

А потом я подумал о Марчелле, о том, как она со своей больной ногой тащит останки индейской девушки к себе в келью, имея в помощницах одну только Жозефу. Хватит ли у них сил? Я поднимал умершую девушку на руки и укладывал ее на свой смотровой стол – и вес ее тела показался мне весьма внушительным. Жозефа говорила нам, что труп придется протащить мимо покоев priora, чтобы перенести в келью Марчеллы. Быть может, именно сейчас они несут его мимо? Или уже пронесли? Или все сорвалось?

Я втянул ноздрями воздух в надежде уловить запах гари. Да, аромат жареной плоти – мяса морских свинок – доносился из дверей и окон каждой комнаты в монастыре, отчего желудок мой свернулся клубком и меня едва не стошнило.

Лицо vicaria вплотную приблизилось к моему. Она не узнавала меня. В ее лице не осталось ничего человеческого. Женщина погрузилась в экстаз и более не сознавала, что делает.

Зато я прекрасно понимал, что намерена сотворить сестра Лорета: наверное, яд заставил мои мысли двигаться в сумасшедший унисон с ее собственными. В уединении, освященном моим присутствием, vicaria намеревалась убить priora. А затем, придя в себя, она объявит меня виновником смерти своей жертвы. Она заявит всему миру, что я пожаловал в монастырь, находясь в состоянии наркотического опьянения. И что спьяну я дал больной priora совсем не те лекарства, что требовались. Врачи должны лечить, а не убивать. Вряд ли может рассчитывать на снисхождение тот из них, кто позволит беспомощной служительнице Божьей умереть от его преступно небрежной руки. Сестра Лорета заручилась доверием священников. Я же был чужеземцем, прибывшим сюда с тайной целью, которая вскоре станет явной. И разве сумею я оправдаться?