Мишель Ловрик - Книга из человеческой кожи

• Название: Книга из человеческой кожи
• Автор: Мишель Ловрик
• Издательство: Книжковий Клуб «Клуб Сімейного Дозвілля»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-14-1391-6

Кожа, на которой написана человеческая жизнь!

Марчелла с рождения обречена на страдания. Ее одержимый жаждой богатства брат Мингуилло не остановится ни перед чем, чтобы стать единственным наследником. Он преследует девушку и однажды решает… подстрелить ее. Молодой врач Санто, будучи не в силах отвести глаз от ее излучающей чистоту кожи, влюбляется в Марчеллу. Одного его нежного взгляда в ее сторону было для Мингуилло достаточно, чтобы упрятать сестру в отдаленный монастырь, а самому полностью отдаться своей чудовищной страсти – коллекционированию книг из человеческой кожи…

---

– И это уже не первый случай моральной невоздержанности моей сестры, – с горечью добавил я. – Еще будучи ребенком, она соблазнила друга моей матери.

Падре Порталупи отреагировал просто блестяще, заявив:

– Охотник за приданым не сможет последовать за ней сюда, и здесь ему нечего будет искать. Если разум вашей сестры пребывает в неуравновешенном состоянии, она не способна руководить своими поступками. Любое наследство при этом аннулируется. Таков закон.

Сан-Серволо был готов принять мою сестру.

И наконец, я вернул свое расположение толстому доктору Инке, для чего ему, правда, пришлось совершить несколько актов неслыханного самоуничижения, о которых читателю, впрочем, не следует беспокоиться понапрасну. Скажем так, мне просто нужно было вновь иметь этого человечка под своей крышей.

В ночь, которая быстро приближалась, его услуги окажутся незаменимыми.

Марчелла Фазан

Я смотрела в стену, которую Мингуилло приказал выкрасить белой клеевой краской, словно в келье послушницы. Я вспоминала, как на нее падала грациозная тень Санто, уменьшаясь по мере того, как он приближался ко мне.

«Грациозный и опасный, как змея», – думала я теперь. Джанни рассказал мне о том, что угрозы Мингуилло вынудили Санто покинуть Венецию.

«Значит, – думала я, – это правда, что Санто любил Амалию, иначе зачем бы еще Мингуилло грозить ему и прогонять прочь? Подобно змее, Санто сбросил кожу и уполз прочь».

«Должно быть, я сошла с ума», – написала я в своем дневнике. Должно быть, я сошла с ума, если осмелилась поверить, будто Санто может испытывать ко мне нечто вроде нежности. Его сладкий вид обманул мои голодные глаза. Стоило мне впервые увидеть его почерк, его руку – а что может быть вернее? – как со всей жестокой ясностью я поняла, что мои фантазии – это бред сумасшедшего и что только безумная самонадеянность позволила мне поверить, будто какой-нибудь мужчина может предпочесть меня роскошной Амалии.

«Увы, я вынужден отвратить свои глаза и руки и заняться более скромным и менее восхитительным мясом». Это были те самые слова, написанные его рукой.

И только много позже я поняла, насколько была безумна в те тоскливые дни, когда продемонстрировала крушение своих надежд неподвижным взглядом в стену, явив собой однозначное зрелище сумасшествия всем, кто равно пытался помочь или навредить мне.

Сестра Лорета

Святые отцы подтвердили, что я и дальше буду занимать должность vicaria, хотя сестры, избираемые на руководящие посты обычным порядком, слагали с себя полномочия после трех дет у власти. Мои враги, легковесные и легкомысленные монахини отомстили мне столь жестокими издевательствами и насмешками, что я даже не могу перечислить их все.

Подобно святой Розе из Лимы, я всегда старалась избежать насмешек, с головой уйдя в добрые дела, такие, как, например выращивание трав и овощей для бедных. Мой маленький дворик стал настоящим раем для огурцов и тыкв.

Святая Тереза Авильская объясняла, что нашему Небесному Отцу нравится запах цветов. Он отдыхает душой, вдыхая их аромат. Поэтому я выращивала и цветы.

Но при этом я отдавала предпочтение гвоздике, символизирующей послушание и раскаяние, и божественному голубому акониту, чьи семена я заказала из самого Кадиса, воспользовавшись небольшой частью своих peculios, которые сохранила для себя. Ни одна монахиня не смогла заставить свои растения плодоносить так, как это получалось у меня. Только я – и сестра София – знали, что причина заключается в том, что я поливаю свой маленький садик каплями своей собственной чистой крови. Увидев однажды вечером, как я вскрываю себе вену в садике, она схватила меня за руку и стала умолять не делать этого. Признаюсь, в тот момент мне следовало прислушаться к ее словам. Потому что именно тогда сестра София впервые явила мне непросвещенную сторону своей натуры.

Но в то время меня отвлекло прибытие двух новых монахинь из Пуно, что на озере Титикака: сестры Нарциссы и сестры Арабеллы. На обеих живого места не было, причем добились они этого собственноручно. Их отправили оттуда, насколько я слышала, из-за чрезмерного усердия в покаянии, которое привело в ужас молоденьких послушниц в их прежнем монастыре. Они старались быть рядом со мной в любое время дня и ночи. Они слушали мои речи и молитвы и не могли наслушаться. Я поняла, что обе поклялись мне в верности, когда услышала, как безбожница Рафаэла отозвалась о них как о «шакалах сестры Лореты».

Сестру Софию очень испугали сестра Нарцисса и сестра Арабелла. Я видела это по ее лицу и маленьким белым ручкам, которые начинали дрожать всякий раз, стоило этим двум сестрам оказаться поблизости.

Мингуилло Фазан

Я вошел к Марчелле, дабы бросить последний взгляд на сестру, сидевшую в выцветшем утреннем муслиновом платье с неизменным листом бумаги, сверкавшим белизной у нее на коленях. Но она ничего не рисовала и лишь тупо смотрела прямо перед собой.

По своему обыкновению она вздрогнула, завидев меня, опустила глаза, а потом подняла их на стену. Ей вот-вот должно было исполниться шестнадцать, и она уже стала женщиной, во всяком случае, по словам служанок. Достаточно взрослая хотя бы для того, чтобы объявить ее сумасшедшей.

Я обратился к ее профилю с вопросом:

– Как же мы будем жить без тебя, Марчелла?

Но стена по-прежнему полностью и безраздельно владела ее вниманием.

Поскольку я заручился поддержкой Fatebenefratelli, мне было нетрудно и не слишком накладно убедить городского хирурга написать необходимое письмо «in nome délia sovranita delpopolo IL COMITATO DI SALUTE PUBBLICA…»[96]

Чтобы закрепить сделку, я просто сказал ему, что в своем нынешнем усугубившемся состоянии раздраженной эротомании Марчелла не только помышляла, но и публично пригрозила наложить на себя руки. Этого оказалось достаточно. Впрочем, я действительно был уверен, что Марчелла пожелала бы умереть, знай она, куда направляется.

Поздно вечером, когда слуги уже спали, я прислал к ней цирюльника с особыми указаниями, как поступить с ее бровями. До глубины души восхищаюсь читателем, который уже догадался, какую картину я ему приготовил.

Часть третья

Марчелла Фазан

Они пришли за мной ночью.

Позже я узнала, что поступления совершались в темное время суток, особенно при полной луне. Заколдованных видом ночного светила пациентов высаживали на Сан-Серволо, отдирали от лодок и быстро тащили по проходам к кровати в одной из крошечных комнаток по обе стороны общего коридора, где они оставались лежать в одиночестве и размышлять о своей новой жизни до первых петухов.

Но мой собственный переезд на Сан-Серволо оказался далеко не столь непримечательным. Ведь было необходимо поддержать утверждение Мингуилло о том, что я – turbulente[97] и что мою свободу необходимо строго ограничить. По настоянию Мингуилло мои новые тюремщики привезли с собой нечто вроде кожаной муфты. Они вошли в мою комнату посреди ночи и умело сдернули меня с постели. Не дав мне возможности умыться или одеться, они ловко сунули мои руки в муфту, и пальцы мои оказались переплетенными. После чего они завязали веревки у меня на спине, так что теперь я обнимала себя.

Пытаясь вырваться из этой сбруи, я, естественно, выглядела в точности как буйнопомешанная. Мои всхлипы и крики выглядели очень убедительно. Не следует забывать и о моих умело выстриженных бровях, за что я должна благодарить цирюльника Мингуилло. Молодые санитары Fatebenefratełli смотрели на меня с мрачной решимостью, которая сменилась отвращением после того, как они обнаружили, что я обмочилась. Разумеется, хотя тогда я этого еще не знала, тем самым я лишь подтвердила правоту всего, что им рассказывали обо мне.

Слуги сбежались ко входу в ночных рубашках, криками выражая свой протест.

– Что случилось с ее бровями? – пронзительно воскликнула Анна.

Санитары Сан-Серволо помахали у них перед носом документом на белой бумаге, на которой красовалась печать Régna d'Italia с воинственным петухом. Я поняла, что все это подстроил Мингуилло, хотя в ту ночь брата нигде не было видно. Как будто он мог преспокойно спать в таком бедламе! Моя мать также отметилась своим отсутствием.

Зато из своей комнаты на первом этаже, переваливаясь, как утка, выплыл знахарь Мингуилло. Он присоединил свой голос к оправданиям санитаров:

– Так будет лучше. Я сам осматривал ее и поставил диагноз. Конт Фазан все устроил.

При этих его словах негодование слуг сменилось слезами и стонами прощания. Они умоляли тюремщиков Сан-Серволо проявить доброту и мягкость. Дорогой Джанни сунул монету, извлеченную из собственного кармана, в ладонь того мужчины, что был повыше ростом. Со стыдом признаюсь, что в тот момент я возненавидела Джанни, хотя должна была благодарить за его поведение. Но тогда мне казалось, будто слуги слишком быстро сочли, что я погибла окончательно.