Антонин Ладинский - Собрание стихотворений

• Название: Собрание стихотворений
• Автор: Антонин Ладинский
• Издательство: Русский Путь
• Жанр: Поэзия
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-85887-310-3

Имя Антонина Ладинского(1896–1961) хорошо известно российскому читателю. Его исторические романы печатались в России с конца пятидесятых годов, в восьмидесятые попали в популярнейшую «макулатурную» серию, издавались миллионными тиражами и многократно перепечатывались. Гораздо меньше известен Ладинский-поэт. Хотя стихи его включаются во все многочисленные антологии поэзии ХХ века, его сборники не перепечатывались ни разу и в настоящем издании собраны впервые. Тем более никогда не перепечатывались стихотворения, разбросанные по эмигрантской периодике и не входившие в сборники.

В основу тома легли пять прижизненных сборников стихов в авторском составе, к ним добавлено более 70 стихотворений, не включавшихся в сборники. В примечаниях приведены большие фрагменты рецензий на книги Ладинского, указаны первые публикации стихотворений и учтены наиболее существенные разночтения в ранних вариантах стихов.

---

242. УРНА

Вот все, что осталось от этой
Безумной и пламенной жизни,
От лавров и рукоплесканий,
От этого божьего гнева —
Над хижинами и дворцами,
Над шумом германских полесий,
Над всем цепенеющим миром —
Когда даже небо казалось
Все в молниях, в трубах, в громах.
От этого страшного взгляда,
Прозрачного, как у медузы,
Когда и железное сердце,
Внимавшее в битвах с улыбкой,
Как пели парфянские стрелы,
Вдруг падало и холодело.

Вот все, что осталось для Рима
От ранних твоих пробуждений,
Когда умолкали за дверью
Все шепоты и разговоры —
И слушали в трепете люди —
Сенаторы, откупщики
Скрипучий и старческий кашель…

Увы, где мечты о великом
И мысли о счастье народов?
Где пурпур? Где лавры, где лавры?
И где триумфальные арки —
Прохладные своды титанов
Над пыльной дорогою в Рим?

Наверное, ты променял бы
Все арки и все монументы
И все — на один только сладкий
Глоток из солдатской баклаги,
На хижину и на овчину
Последнего из пастухов…

243. ПРИГЛАШЕНИЕ В ПУТЕШЕСТВИЕ

Вы слышали, как пароходы
Трубят у входа в старый порт,
Приветствуя зарю природы,
Миндаль в цвету иль римский форт?

Вы слышали подобный лире,
Прекрасный пароходный глас,
Чистейшую слезу в эфире
Из медных и глубоких глаз?

Хотите с опытным поэтом
Пуститься в сей опасный путь,
Довериться ночным планетам,
Отправиться куда-нибудь?

Амфитеатром белый город
Спускается к воде с горы,
И ветер за открытый ворот
Слетает к деве для игры.

И розовым воспоминаньем
Акрополь средь олив и гор
Стоит над меркантильным зданьем,
А мусор — черепки амфор.

Спешите, смертная, сквозь слезы
Увидеть этот берег, где
Цветущие деревья, лозы,
Где рыбаки живут в труде.

Как ветер будет флагом, платьем
Играть и волновать умы,
Как будет по перу собратьям
Завидно, что в эфире мы!

Все приближается, все ближе,
Увы, неотвратимый час,
И Вы, которая в Париже,
Спешите же, скорей, сейчас!

Ведь смерть подобна грузной гире,
Влекущей к рыбам берег весь,
И никогда в загробном мире
Деревья не цветут, как здесь.

244–246. ОСЕННЕЕ

I. «Пчела спешит в последний раз…»

Пчела спешит в последний раз
В укромный гинекей цветка.
О, не обманывает нас
Предчувствие — зима близка.

Смотрите, как дубовый лист
Летит в стеклянной тишине…
Косматый виолончелист —
Осенний дуб — приник к струне.

Что говорить — всему конец:
Всем мотылькам, всем соловьям,
Всем разрушителям сердец,
Ликуй, копатель черных ям.

Пчела спешит в последний раз
В укромный гинекей цветка.
А ветер? Мудр, кто про запас
Собрал дровец для камелька.

II. «Не лист дубов, а лист газеты…»

Не лист дубов, а лист газеты,
Шуршащий, утренний в руках.
Не тот дубовый лист поэта —
Любимый образ — в облаках.

Не перелет бездомной пташки
За океан, в ночную мглу,
А черный кофе в белой чашке
В кафе парижском, на углу.

И все же, это — осень, муза:
Набит пшеницею амбар,
Пшеном стихов, пудами груза.
А поле все — один гектар.

III. «Прогнав все мысли и заботы…»

Прогнав все мысли и заботы
О соловьях и мотыльках,
Не хочется среди работы
И думать нам о пустяках.

Теперь себе представить надо
Огромный и печальный мир,
Прозрачнейшие слезы ада,
Как те, что источает сыр.

Теперь нам надо прелесть неба
Попробовать соединить
С куском вещественного хлеба…
Как трудно, а ведь надо жить.

Париж. 1935

247. «Из атласной своей колыбели…»

Из атласной своей колыбели
Ты порхнула, как бабочка, в свет,
В дом, построенный зябким Растрелли,
В черный воздух придворных карет.

Ты росла, хорошела, дышала,
Анфиладою призрачных зал,
И хрустальная люстра дрожала,
Отраженная в мире зеркал.

А над детским моим вдохновеньем
Днем и ночью шумели дубы,
Осеняя, как благословеньем,
Кровлю бедных, превратность судьбы.

Но, быть может, в той сельской дубраве
Нас дубы научили впотьмах
О прекрасном вздыхать и о славе,
О стихиях и о небесах.

248–249. СТИХИ О ПАРОХОДЕ

I. «Торговый неуклюжий пароход…»

Торговый неуклюжий пароход
В сияньи голубых латинских вод.

Без крыльев мачты, жалкая труба,
Тяжелый груз и скучная судьба.

Не торопясь — так, пять иль шесть узлов,
Идет он мимо райских берегов.

На берегу — луна, миндаль цветет
И женщина о небесах поет.

Шумят дубы, то — летняя гроза,
То первая больших дождей слеза,

Но прозаичен хмурый капитан,
Что для него слеза небесных стран?

Вот будет скоро он на берегу,
Съест в ресторане порцию рагу,

Запьет его отличнейшим вином,
За счастьем сходит он в игорный дом.

Резвится вслед за кораблем дельфин,
Играет средь пленительных пучин.

Чему ты, глупый, радуешься так?
Ведь этот пароход — печальный знак:

На Кипре, где забвения зола,
Твоя богиня умерла.

II. «Пять чувств и пять материков…»

Пять чувств и пять материков.
Дубы дубрав и лавр Европы.
Хозяйство, пряжа и альков
Трудолюбивой Пенелопы.

Вот солнце из памирских гор
Огромным шаром выплывает,
И Африки звериный хор
Зверинец нам напоминает.

Америка — за морем. Где?
Как новый Карфаген из гроба,
Дрожит на нефтяной воде
Гудзона башня небоскреба.

В сияньи райской наготы
Австралия средь океаний
В араукариях с луны
Живет в своем счастливом плане.

И белый, белый пароход,
Какой рисуют на плакате,
Торжественно в дыму плывет
В большом тропическом закате.

Как будет жаль покинуть вас —
Дубравы, пальмы, горы, воды.
Не оторвать влюбленных глаз
От закругленных плеч природы.

Меня не будет на земле,
И все останется, как было,
Кипеть в страданьи, как в котле,
Цвести на берегу могилы.

Париж. 1935

250. «Быть может, лихорадит нас, и мы…»

Быть может, лихорадит нас, и мы
Больны, и бредим в холоде зимы.
Ведь если б были мы в своем уме
И не томились в мире, как в тюрьме,

Не проливали бы моря чернил,
Не тратили бы на пустое сил,
Ведь если бы не этот страшный жар
Температур высоких, как пожар, —

Наверное бы процветали мы
На холоде практической зимы,
Имели бы имущество, и дом,
И уважение в кругу земном.

Париж. 1935

251. ПОСЛЕ ЛЕТА

Ты вся еще в загаре лета.
Как расточительный богач,
Живет на золоте планета
У моря, где играют в мяч.

Теперь ты снова в доме тесном,
В закрытом платье городском,
Ты вспоминаешь о небесном,
О южном береге морском.

Я на тебя гляжу с Парнаса,
Из зимних стран, со снежных гор,
Я вижу пляж, зонты паласа,
Купальщиц, белых чаек жор.

Я вижу, как в часы купанья
Ты шла в сандалиях на пляж,
Средь воздуха и ликованья,
Каких не знает север наш.

Еще я вижу путь, опасный
Для кораблей, сердец и лир,
И тот спокойный и прекрасный,
Безоблачный, счастливый мир —

Мир девушки и христианки,
Куда дороги вовсе нет
Для легкомысленной беглянки, —
Для музы, для тебя, поэт,

Тот мир девический, в котором
Твоя душа блаженно спит,
Где жизнь, с ее бумажным сором,
Бессильно бьется о гранит.

Как странно! Глыбой вертикальной
Стоит большой парижский дом,
В провале лестницы спиральной
Грохочет лифт глухим баском,

А я услышал море, скрипку,
Залив увидел, как дугу,
Тебя, как золотую рыбку,
Лежащую на берегу.

252. ВОКРУГ СВЕТА