Михаил Маковецкий - Девушки для диктатуры сионизма

• Название: Девушки для диктатуры сионизма
• Автор: Михаил Маковецкий
• Жанр: Иронический детектив

---

— Да кто ж этого зверя не помнит, — согласился Хомяк, — ну, да Бог не фраер, он все видит. Говорят, чечены его жену застрелили. В Псков специально для этого дела приезжали.

— Когда он в отставку ушел, вы не поверите, товарищ старший лейтенант, — эмоционально поддержал своего товарища Сапог, — мужикам сто дней до дембеля оставалось, Чечня за спиной, затяжные прыжки с парашютом, в горах, в ночное время, а от счастья как дети малые плакали.

— Хватит, братаны, — прервал поток лирических воспоминаний Гришин, — вечер вопросов и ответов на тему: «Чем женская грудь на ощупь отличается от девичьей?» объявляю закрытым.

— Это вы верно сказали, товарищ старший лейтенант. — У меня тоже был такой случай. Лежу я как-то в кровати с одной знакомой, которая работает уборщицей в аптеке. А она на работе сперла какие-то таблетки от беременности. Ну, вот лежим мы в постели, а мне и говорит: «Я много лет работаю в системе здравоохранения, и меня давно интересует следующий вопрос. Иногда на таблетках встречается глубокая борозда, как бы разделяющая её на две половинки. Хотелось бы знать, для чего она предназначена?»

Ну, я ей так конкретно совершенно и отвечаю:

— Таблетки эти специально для рэкетиров выпускают. Для тех, кто нуждается в медикаментозном лечении, а слабительные лекарства принимать не хочет. В этом случае я вставляю таблетку в задний проход, а Сапог вкручивают её отвёрткой. Именно для отвертки и предназначена борозда, делящая таблетку на две половинки. И представляете, она поверила.

— Дура твоя уборщица с аптеки, потому и поверила, — вновь не понятно, почему разозлился Сапог, — приставляете, товарищ старший лейтенант, собрался я как-то посетить ее на дому. По делу, ну, вы понимаете. Ну, долго уговаривать ее не надо. Ну, садимся мы в машину, а стаканчик с горячим кофе она поставила себе между ног. Ну, и как всегда разговаривает по сотовому телефону. И при этом машину заводит. А машина возьми, да и резко дёрнись. Ну, и обжигает она себе внутреннюю поверхность бёдер на всём протяжении, вплоть до трусов. Какие там гости после этого.

— А чего это вы, братаны, все время уборщицу с аптеки вспоминаете, — поинтересовался Гришин, — у вас что, других баб не было?

— Да не в том дело, товарищ старший лейтенант, — обиделся Хомяк, — просто она при старом следователе за ординарца была. Через нее все дела и делались.

— Именно она следователя на людей наводила, на которых сначала уголовные дела открывались, а потом их в Израиль отправляли, — разъяснил ситуацию Сапог, — Через слабительные таблетки и на нас она следователя вывела. Многим она разные лекарства продавала. Большинство тех, кто через старого следователя в Израиль приехали — через нее прошли.

Впоследствии, когда Пятоев будет прослушивать запись потока бесконечных воспоминаний Хомяка и Сапога о родном Пскове, именно эта информация и будет для него наиболее ценной. Старый следователь убит, но его более чем информированная помощница жива, и наверняка затаилась. Но всему свое время. На Гришине была вычурная фуражка с солнечной батарейкой и вентилятором, который предназначался для охлаждения воздуха перед носом счастливого обладателя красной шапочки с мотором. Такие головные уборы чрезвычайно популярны в Израиле, не вызывают удивления и очень удобны для установки в них микрофона. Солнечная батарейка выробатывает достаточно тока для микрофона, особенно если отключить вентилятор. Впрочем, в эти технические подробности ни Хомяка, ни Сапога посвящать не собирался.

— А она, эта ваша уборщица, на внешность то ничего? — продолжал задавать свои невинные вопросы Гришин, — А то помню, у меня роман был. По молодости. Она была доярка. Звали ее Васильевна, и по праздникам она гнала самогон. Никаких кружевных трусиков, ажурных чулок и прочих глупостей она не признавала. Мы встречались на сеновале. Она была пышная и раскрасневшаяся. Абсолютно голая, но в резиновых сапогах. Сверху на мои ягодицы через дырявую крышу капал холодный осенний дождь, но это не мешает сосредоточиться. Снизу поднимается густой запах конского навоза, что создаёт атмосферу тепла и уюта.

— Ну, Васильевна, с богом, — говорю я, и она крепко обхватываешь меня ногами. Я чувствую, как от холодной резины твоих сапог отваливаются кусочки засохшего навоза. Осенний дождь переходит в ливень. Холодные капли, падающие на мои ягодицы, превращаются в ручейки, стекающие по нашим телам в глубь сеновала. Но вот тебя пронзает судорога, и ты глубоко вдыхаешь напоённый конским навозом воздух. Потом мы долго лежим, тесно прижавшись друг к другу. Запах солярки от моего комбинезона сливается с ароматом коровника от твоей телогрейки. Смеркается. Где-то не вдалеке работает телевизор. Идёт программа «Время». Признаюсь честно. Я люблю Васильевну до сих пор. Она сниться мне каждую ночь. Я не могу жить без нее! Когда-нибудь я приеду в деревню Щеглово под Всеволожском, и мы оформим наш брак в сельсовете. Ты меня слышишь, любимая?

— Да не убивайтесь вы так, товарищ старший лейтенант, — Хомяк был явно тронут, — у вас еще все будет хорошо, я уверен. Вот помню, я кино видел, «Конец в Тропиканке» называется. Фильм очень жизненный, 46 серий, и все как про меня. Так там такого наворочено… Что твоя Чечня. А кончается все хорошо. Так что, товарищ старший лейтенант, не отчаиваетесь.

— А уборщица из аптеки далеко не доярка, — молодой ее не назовешь, но женская выправка у нее что надо. Равняться на грудь четвертого языка, если это ее грудь — одно удовольствие. И кружевные трусики, ажурных чулок и прочих глупости — это как раз в ее стиле. Да и происхождения она дворянского. Как сейчас помню, что она мне рассказывала, что во время строительства железной дороги Петербург-Москва, ее прапрадедушка, человек редкого душевного здоровья, подал прошение генералу Клейнмихелю, предлагая ему сотрудничество своих подчинённых гномов, уверяя своим честным словом, что эта сволочь, которая разрабатывает подземные жилы благородных металлов и бронзовых руд, будет гораздо полезнее всех инженеров и землекопов в мире. Ответа он не получил, но продолжал упорно подавать прошения как генералу Клейнмехелю, так и непосредственно царю Николаю I-му до тех пор, пока его официально не попросили не предлагать более своих услуг.

— Очень жаль, что карьера замечательного прапрадедушки уборщицы из аптеки была прервана на взлёте, — посетовал Гришин.

А я помню ее ещё девушкой, — сообщил Хомяк, — Я был еще пацаном, но как сейчас помню, когда слушалось дело о её изнасиловании, она пришла на суд в ультракороткой юбке. Тогда ещё судья спросил присутствующих, не хотят ли они начать слушание дела с осмотра места происшествия.

— Что было, то было, — поддержал тему, поднятую Хомяком, Сапог, — Как-то, отчитывая меня, она сказала, что в молодости была девушка исключительно трудолюбивая, и что в течение ночной смены ей приходиться иногда переворачиваться с бока на бок до пяти раз, и каждый раз с разным. И всё за какие-то сто долларов.

— Эти высказывания доносят до нас информацию, — скажет Пятоев, еще раз внимательно прослушав записи беседы Гришина с его бывшими подчиненными, — А сопутствующие этому языковые погрешности объясняются свойственной им эмоциональностью, рабоче-крестьянско-детдомовским происхождением из семьи кочевников и дискуссионным запалом искреннего человека.

— Да черт с ней с уборщицей, — сказал, наконец, Сапог, — вы лучше подскажите, товарищ старший лейтенант, что нам делать, чтобы эта крыса на нас жалобу не подала на изнасилование? А то ведь посадят, как пить дать посадят!

— А вот на гнусную деятельницу театра, которая так коварно обольстила чистых и доверчивых молодых людей, надо найти управу, — соглашается Гришин, — компромат на нее найти надо.

— А может по темечку и под березу? — предложил Хомяк, — погибла изнасилованная от старости и пожаловаться не успела. Как ваше мнение, товарищ старший лейтенант?

— Нет, это не выход, — засомневался Сапог, — вряд ли в Израиле у нас получиться под березу.

— Тогда под финиковую пальму, — продолжал настаивать Хомяк.

— И не под березу, и не под финиковую пальму, дуб ты наш в три обхвата, — прокомментировал предложение своего товарища Сапог, — ты хочешь, чтобы нас за убийство посадили?

— Я тоже считаю, что убивать деятельницу театра не надо, — вмешался в беседу Гришин, — а надо объяснить судье, что все было по обоюдному согласию, что эта театральная крыса тогда лежала лицом вниз по стойке смирно, и была радостно на все согласная. А ее теперешние людоедские заявления в суде давно уже вышли за рамки любых приличий, сделавшись карикатурным выражением ее абсолютного нравственного невежества.

— Да, дела, — выслушав Гришина, посетовал Хомяк. Из всего сказанного его бывшим командиром он понял только слово «ее», но в целом предложение Гришина произвело на него большое впечатление.