Эрик Хансен - Титаник. Псалом в конце пути

• Название: Титаник. Псалом в конце пути
• Автор: Эрик Хансен
• Издательство: Азбука» - «Терра»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7684-0617-4

Их было две тысячи двести, полторы тысячи утонули в ледяных водах Атлантики. Этот роман лишь о семерых из них и о том, что на свете нет такой силы, которая остановит музыку.

---

— Тебе больно? — По ее лицу скользнула улыбка.

— Нет. Нет. — Он отрицательно помотал головой. — Совсем не больно. — Но она продолжала держать его руки в своих. Беги, Давид! Беги! В нем поднялась и опустилась волна стыда: он и не знал, что девочки могут быть такие… такие раскованные.

— По утрам в воскресенье я бываю в Шёнбрунне, — сказала она. — Но очень рано. Чтобы увидеть императора, если он поедет в Ишль.

— Угу, — буркнул Давид. Наконец она отпустила его ладони, положила руки ему на плечи и прижалась к нему.

На несколько мгновений весь мир сосредоточился только в этих руках, лежавших у него на плечах, в ее нежном лице и губах. Потом Давид вырвался и бросился бежать в лагерь.

— Давид! — крикнула она ему вслед…

На другой день Давид вернулся в Вену с письмом от ротмистра Риндебрадена.

Он передал это письмо отцу в конторе музыкального магазина. Отец строго посмотрел на Давида, вскрыл конверт и стал читать, поглаживая рукой свою седеющую пышную бороду.

Давид стоя ждал. Если он выдержал порку ротмистра Риндебрадена, он выдержит и то, что ему предстоит здесь. Правда, теперь он уже не был в этом уверен.

— Давид, — сказал отец, дочитав письмо. — Подойди ко мне, — Давид повиновался. Отец грустно посмотрел Давиду в глаза. За окном грохотали экипажи, звенели трамваи.

Потом отец залепил ему оплеуху.

— Скоро тебе предстоит бармицва, — сказал он. — Наш дом никогда не был слишком правоверным, и, боюсь, сегодня все связанное с религией значит гораздо меньше, чем в мои детские годы. Тогда все было иначе. Мне бы хотелось, чтоб ты пережил то же, что в свое время пережил я. Проникся той же серьезностью… Раньше не было принято, чтобы еврейская молодежь так много общалась с другой молодежью. А насколько я понял из этого письма… Наверное, в наше время мораль была выше, обычаи строже. — Он замолчал, лицо у него было усталое. Раньше отец никогда не говорил так с Давидом, особенно о вере и морали. У отца был музыкальный магазин, он продавал музыкальные инструменты и ноты, любил поговорить о музыке, водил детей в Бургтеатер, приглашал к себе домой коллег и музыкантов. Но, рассуждая о вере, иудаизме и морали, он, как правило, ограничивался прописными истинами. Таким, как сейчас, Давид отца еще не видел. Отец почти расчувствовался. Обычно он был строг и огорчался, если ему случалось наказывать своих детей.

— Думаю, мы больше не будем к этому возвращаться, — помолчав, сказал он. — Скоро ты будешь принят в нашу общину в качестве взрослого человека. Не знаю, придает ли этому значение нынешняя молодежь. Но с сегодняшнего дня я больше не буду тебя наказывать. Обещаю тебе.

Давид с удивлением смотрел на отца.

— Надеюсь, тебе со временем станет ясно, что это означает, — сказал отец. — Отныне ты будешь наказывать себя сам.

Давид, не понимая, кивнул. Лишь много времени спустя до него дошел смысл отцовских слов.

— Но больше этого не делай, — сказал отец. — Это не по-мужски, настоящие мужчины так себя не ведут.

— Я знаю.

— А теперь добро пожаловать домой. Тебе понравилось в лагере?

— Да. Но в этом году я был там в последний раз.

Отец кивнул.

— Там было хорошо. И у меня появился новый Друг.

— Кто же это?

— Ханнес… Йоханнес Шахль. Сын адвоката.

— Замечательно.

— В лагере было хорошо, — сказал Давид.

* * *

Детство Давида прошло в большой старомодной квартире в тринадцатом округе Вены, на втором этаже доходного дома на Розенхюгельштрассе. Это была одна из спокойных и тихих улиц, жители которой, венские буржуа, выращивали в своих палисадниках розы, тюльпаны и декоративные кусты. Улица находилась на небольшом холме, там всегда было много солнца, и розовые кусты поражали всех своей пышностью. Улица гордилась своими розами, палисадники домов буквально утопали в них. Отец Давида унаследовал от своего отца музыкальный магазин, который со временем должен был перейти к Давиду. Это подразумевалось само собой так же, как то, что император будет похоронен в Кайзергруфте рядом со своими предшественниками. Господин Бляйернштерн принадлежал к средней буржуазии, и его жилище было обставлено солидно, красиво и содержалось в образцовом порядке. Давид и его сестра Мира выросли в доме, где жизнь текла размеренно и устойчиво, напоминая ход хорошо отлаженного часового механизма. В воскресенье вечером отец и мать подсчитывали доходы и расходы за прошедшую и будущую неделю. Оставшиеся деньги помещались в надежный банк или вкладывались в ценные бумаги. Годовые доходы отец подсчитывал один раз, как и его соседи. И всегда это было на столько-то крон и геллеров больше, чем в предыдущем году.

В детском мире Давида царили покой, доброта, надежность, справедливость и порядок. Солидный хрусталь, тяжелая, обитая плюшем мебель и внушительные шкафы на львиных лапах. Давид учился играть на скрипке и фортепиано — на этих инструментах лучше всего играл отец, сестра же училась играть на виолончели и флейте, считавшихся инструментами матери. По вечерам семья занималась музицированием или родители по очереди читали детям вслух какие-нибудь известные произведения, обладавшие воспитательной ценностью, Гёте или Киплинга, и все получали от этого удовольствие. По праздникам отец читал вслух из Торы, и семья посещала синагогу. Но, как и во всех венских буржуазных домах, вера была исключительно личным делом. Ее не выставляли напоказ для всеобщего обозрения, как это делали восточные евреи, живущие во втором округе Вены. Вера была основополагающей и само собой разумеющейся… и невидимой, как сама кровь. Говорить о ней было не принято.

Лишь очень редко, как, например, после возвращения из лагеря с письмом от ротмистра, Давид понимал, что так было не всегда. В действительности отец был верующий человек, во всяком случае по своему поведению. Если разум и здравомыслие уже не позволяли ему утверждать, что еврейский народ избран самим богом Яхве, вера в это еще жила где-то в глубине его сердца. Но выражалась она главным образом в соблюдении важнейших традиционных обрядов. Он не позволил крестить своих детей в церкви, как теперь делали в других еврейских семьях. Ни Давид, ни Мира никогда не учили идиш — женившись, их отец навсегда отказался от этого языка, мать говорила только по-немецки. Правда, когда к отцу приезжал его брат, живший в Праге, или его особенно трогало какое-нибудь музыкальное произведение, идиш словно просыпался в нем, и он с таким теплом и грустью произносил на нем несколько фраз, что дети не узнавали отца. В его устах звучал голос других времен и небес, слышался отзвук пережитого семьей бегства из России за два поколения до рождения отца; слышалось монотонное чтение Писания в общинной школе. И Давиду, и Мире нравились эти напевные звуки, они с удовольствием слушали, как отец разговаривает с правоверными венскими купцами, строго хранившими все традиции. Но рассказывая сыну о происходящих в мире событиях, отец говорил на том же диалекте и с теми же интонациями, что и тысячи других отцов в этом имперском городе:

— Будь ты иудей или христианин, лучший способ служить Господу — это честно трудиться, построить свой дом, вести торговлю. Созидают только трудолюбивые и осторожные, они созидают мир.

И как тысячи других сыновей в этом городе, Давид задумчиво кивал, слушая Заповеди Отцов.

— Мое поколение, — говорил отец, — еще испытало на себе последствия войны. Мы знаем, что восстания и социальные потрясения не изменяют мир, его изменяют лишь бережливость, труд и мирная конкуренция. Точная бухгалтерия и усердная работа. Поколение моего отца видело империю, поверженную в хаос, было необходимо взяться за ум. Европа уже долго живет без войн. И когда мы в скором времени передадим бразды правления вам, молодым, вы увидите, что в вашем доме царит порядок. Наверное, мы кажемся вам старомодными, но вы скоро поймете почему. Поймете, что дом, который достался вам, богаче полученного в свое время нами, что им хорошо управляли и он находится в образцовом порядке. Но вы должны управлять им еще лучше, чтобы в свою очередь передать его своим детям еще более богатым.

Мера во всем — такова была основополагающая аксиома Отцов. Надежность и прочность, и так будет во веки веков, пока течет Дунай. Однако сыновья понемногу менялись. Даже Давид, когда придет время, совершит поступок, который потрясет его родителя и причинит ему боль. Отчасти в этом будет повинно пребывание Давида в летнем лагере в Ишле, его дружба с сыном адвоката Шахля, но главным образом — встреча с девочкой, о которой он не знал ничего, кроме ее имени. Но все это придет позже. Давиду еще предстояло понять, что надежность и прочность для людей их круга связаны с сознательным стремлением к ассимиляции; по всей Австрии жили десятки тысяч еврейских граждан, таких же как его отец, которых было уже трудно отличить от десятков тысяч их христианских братьев, входящих в то же сословие.