Эрик Хансен - Титаник. Псалом в конце пути

• Название: Титаник. Псалом в конце пути
• Автор: Эрик Хансен
• Издательство: Азбука» - «Терра»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7684-0617-4

Их было две тысячи двести, полторы тысячи утонули в ледяных водах Атлантики. Этот роман лишь о семерых из них и о том, что на свете нет такой силы, которая остановит музыку.

---

Осенью того же года я встретил одного скрипача. Несколько лет мы с ним играли на англо-американских пароходах и, надо сказать, делали это совсем неплохо.

Вот так я жил, пока был покойником. У меня есть комнатушка на берегу. Несколько знакомых и ни одного близкого друга.

Но именно от этого я и бежал: ведь я вел жизнь, о которой не расскажешь даже брату.

Когда-то у меня был брат, который мной гордился.

Знал ли ты, Гаврик, что, оказывается, можно владеть человеком? И что есть люди, которые позволяют владеть собой? Я имею в виду не крепостное право, которое традиционно существовало в нашей стране.

Я имею в виду крепостное право воли.

Рассказывают, что императрица Анна Иоанновна зимой 1739 года приказала построить ледяной дворец на замерзшей Неве. Он ей понадобился для забавы, потому что прошедший год выдался трудный, то и дело вспыхивали беспорядки и бунты, которые окончились казнями и стиранием с лица земли целых деревень.

Зима 1739 года была очень суровая. Реки в Европе долгие месяцы были скованы льдом — Сена, Рейн, Дунай и Темза. В Версале было так холодно, что лопались бутылки со спиртными напитками и вино замерзало в бокалах во время обеда. На Украине с неба падали замерзшие птицы, пытавшиеся улететь на юг.

Императрица Анна Иоанновна обладала странным чувством юмора. Она любила, чтобы ее развлекали карлики, уроды и юродивые. Четверо из ее придворных шутов принадлежали к старым благородным фамилиям, и она забавлялась, заставляя их терпеть всяческие унижения. Один из этих шутов, князь Михаил Голицын, перешел в католическую веру, что крайне возмутило государыню. В наказание она посадила князя на корзину с яйцами высиживать цыплят у всех на виду, и он сидел, пока цыплята не вылупились.

В ту морозную зиму императрица построила ледяной дворец на замерзшей реке — такого ледяного дворца не видывали ни до, ни после, дворец построил замечательный архитектор Еропкин (которого в 1740 году осудили за предательство). Ледяные блоки вырубали из самого чистого льда, какой только нашли на Неве, и скрепляли друг с другом водой, которая при таком морозе связывала их крепче любой извести. Дворец возвели на Неве между Адмиралтейством и Зимним дворцом. Балюстрады, статуи и мебель были в нем ледяные. Над ними работали лучшие царские мастера и художники. Дворец окружали двадцать девять ледяных деревьев, и на них сидели ледяные птицы. И деревья, и птицы были как живые. Сам дворец был прозрачный, но колонны, двери и оконные наличники выкрасили зеленым, чтобы они выглядели мраморными. Стекла в окнах сделали из тончайшего льда. Мастера и подмастерья, скульпторы и строители превзошли самих себя на этой замерзшей реке, где они трудились с утра до вечера, чтобы удовлетворить прихоть государыни.

Два сказочных ледяных зверя и две ледяные пушки охраняли вход в этот роскошный дом. Ледяной слон в натуральную величину служил фонтаном — вода била из его хобота, — а пушки могли стрелять по-настоящему, так крепок был лед, из которого их вырубили.

И лишь ограда вокруг дворца была деревянная, ее возвели, чтобы удерживать любопытных на расстоянии.

Люди пришли в восторг от затеи Анны Иоанновны. Даже ночью они пытались пробраться поближе к ледяному дворцу, освещенному изнутри, — представляешь себе, какое это было чарующее, сказочное зрелище. На двух шпилях по краям балюстрады были прикреплены большие восьмиугольные бумажные фонари с непристойными картинами; фонари медленно вращались, чтобы люди могли все рассмотреть.

Дворец пришелся по сердцу Анне Иоанновне, и, чтобы завершить свое начинание, она приказала паре новобрачных провести в ледяном дворце свою первую брачную ночь…

Кого же, как не князя Михаила Голицына (того, что высиживал цыплят), заставили для этого жениться! Императрица приказала ему жениться на одной безобразной калмычке, которая служила во дворце. Она назвала невесту Бужениной, ибо ей казалось, что лицо невесты напоминает именно это блюдо — наперченную свинину в луковом соусе.

Князя и Буженину обвенчали, как того требовал обряд, под звонкий смех императрицы. Потом их одели в меха и посадили в железную клетку, укрепленную на спине слона, стоявшего во главе свадебного кортежа. Кортеж состоял из других новобрачных пар — у Анны Иоанновны было достаточно подданных; там были лопари, финны, киргизы, башкиры и прочие, все в национальных костюмах, они ехали на лошадях и верблюдах, в санях, запряженных оленями, волками и даже свиньями.

Кортеж приблизился к ледяному дворцу под громкие крики многотысячной толпы, собравшейся посмотреть на это зрелище.

В спальне была роскошная кровать с балдахином — конечно, ледяная. На ней лежал ледяной тюфяк, ледяное одеяло и две ледяные подушки.

На столе стояли изысканные кушанья, выкрашенные в натуральный цвет, — разумеется, и они тоже были ледяные. Бутылки, вилки, тарелки, зеркала, пудреницы — на что бы новобрачные ни кинули взгляд, все было изо льда. Даже камин и дрова в камне.

Новобрачные разделись и легли в постель. Специальная стража следила, чтобы все было по-настоящему. Пара выжила, с годами Буженина родила князю двух сыновей.

Мне кажется, это прекрасно показывает, как далеко может зайти человек, если ему дано владеть другим человеком. Эта история произошла на самом деле, и я никогда не мог забыть ее.

Но что чувствуют люди, позволяющие владеть собой?

Тебе, конечно, известны в общих чертах события, приведшие к тому, что мне пришлось бежать из Петербурга. Должно быть, ты слышал об этом от полиции, когда она явилась за мной, или от кого-нибудь другого.

Позволь мне дополнить сложившуюся у тебя картину.

Все началось, когда я играл первую скрипку в кабаре на улице С. Заработок был скудный, работа тяжелая, играли мы допоздна. Я обещал матери сделать все, чтобы ты мог учиться в университете. Должен признаться, иногда это обещание тяготило меня, хотя я искренне любил тебя, Гаврик.

Виктор Зернов выступал у нас в кабаре в роли человека-змеи. Каждый вечер он проползал сквозь трубы и цилиндры, выгибался так, что касался головой поясницы (он был из тех, кого называют «клишниками»). Ему ничего не стоило принять любое неестественное положение. Однажды он рассказал мне, что его начали тренировать, когда он был еще крошкой, — ему связывали руки и ноги и растягивали, чтобы его тело приобрело необходимую гибкость. По его словам, это очень болезненно. Он и сам взял себе троих детей с подходящим телосложением, которые принимали участие в его выступлениях. Так сказать, слепил их, как когда-то слепили его самого.

Помню, что весь ансамбль кабаре был им очарован. Не только его номером, но и им самим, его личностью, его манерой держаться. Глазами. Лицом. В его отношении к публике и к коллегам было что-то насмешливое. Те трое несчастных детей, которых он обучал, находились полностью под его влиянием. Их душа и воля были столь же гибки и покорны ему, как и тело. Одним взглядом Виктор приказывал им проползать сквозь трубу или в какую-нибудь щель, совершать невозможное. Он и сам проделывал на сцене то, что казалось еще более невозможным.

Думаю, он ненавидел людей. И думаю, он ненавидел самого себя.

Вскоре после того, как Виктора приняли в труппу, мы все оказались в его власти. Перед его уборной всегда толпились люди. Танцовщицы боготворили его. Артисты ансамбля бегали по его поручениям и лезли вон из кожи, чтобы угодить ему.

Если бы мне было дано описать его тебе так, чтобы ты понял, как он на нас действовал. Но, думая о нем, я ощущаю в себе лишь пустоту.

Он не ведал ни благодарности, ни преданности. Может, именно поэтому люди и подчинялись ему? Может, именно это и влекло их к нему?

Теперь уже не помню, как и когда, но я вдруг оказался его другом, его избранником. Может, потому, что я играл соло в некоторых его номерах и все время должен был обмениваться с ним взглядами. А может, по чистой случайности. Может, он выбрал меня, как вытягивают лотерейный билет.

Я до сих пор вижу его лицо, кошачье, узкое. Вижу его улыбку, ослепительную, ледяную. Слышу голос, мягкий, но в любое мгновение готовый перейти в грозный рык.

Он сделал меня своим другом. Я добровольно вступил с ним в дружеские отношения, добровольно подчинился ему. Главным был он. Если он хотел разговаривать, мы разговаривали. Хотел молчать, молчали. Хотел пить водку, я тоже пил водку. Хотел шампанского, мы оба пили шампанское.

Мне нравилось подчиняться ему.

Нравилось, когда он цинично и безжалостно разбивал мое мнение.

Мои чувства и воля превратились в его крепостных.

Он никак не влиял на меня, не давил. Ни к чему не принуждал. Я сам позволил ему сделать меня своей собственностью.

Прости, но я часто с горечью думал, что всего этого не случилось бы, если б меня не угнетало чувство долга, если б в глубине души я не жаждал приключений, безумств, чего-то иного, чем ежедневный труд ради тебя, ради нас, ради того, чтобы свести концы с концами.