Эрик Хансен - Титаник. Псалом в конце пути

• Название: Титаник. Псалом в конце пути
• Автор: Эрик Хансен
• Издательство: Азбука» - «Терра»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7684-0617-4

Их было две тысячи двести, полторы тысячи утонули в ледяных водах Атлантики. Этот роман лишь о семерых из них и о том, что на свете нет такой силы, которая остановит музыку.

---

Лишь гораздо позже Джейсон понял, что, оказавшись в подобном положении, мало кто из ученых серьезно задумывался над такими вопросами. Науку движет вперед главным образом стремление к признанию, оно самодостаточно и является той пружиной, которая движет кропотливую работу исследователя. Оно наполняет огнем и смыслом утомительные дни и ночи, проводимые в лабораториях. А уже потом польза, приносимая этой работой, практическая польза, которую дает проникновение в тайны природы, исправление природы, власть над ней. Джейсон искал чего-то помимо этого… И, очевидно, ему не следовало искать в этой картине свое место.

Безусловно, он понимал, что врач должен служить людям, исцелять их, что смысл его деятельности в сострадании.

Сострадание. Джейсон рано потерял Бога, это верно. Но теперь из его представления о мире исчезли также и люди. А вместе с ними и такие человеческие ценности, как бескорыстие, самоотверженность, восхищение, сострадание. Эти слова больше ничего не говорили ему. Орангутан или амеба — какая разница. Цветы на лугу или люди в их жалких больших городах. Он видел в больницах страждущих и увечных, видел, как отчаянно они цеплялись за жизнь. Он резал и крыс, и трупы. Его со всех сторон окружала смерть. Он ходил по туманным улицам и видел нищих, видел, как они ели и как голодали, видел, с каким трудом билось под рубашкой сердце мальчишки, который тащил тяжелую тележку. Он слушал лекции, наблюдал, как в больничных палатах хрипя борются и гибнут живые организмы. Изучал устройство частей тела. Рассматривал половые органы проститутки, с которой переспал, удивительный цветок ее плоти, и его охватывало отвращение.

Так он отгородился от всего, защитился от впечатлений, перестал принимать что-либо близко к сердцу.

Это ужасное состояние — а Джейсон очень остро чувствовал именно его ужас — началось у него после истории с Чиппевой. Занятия в университете только обострили его. Джейсон узнал о нем не из книг. Он никогда не читал ни о чем подобном. Читая о великих творцах прошлого, об их жажде знаний, он представлял себе, что всех их что-то одухотворяло — идеи, стремления, надежды. Что-то двигало ими. Он наблюдал это и у некоторых своих однокашников — христианские идеи, филантропические идеи, социалистические идеи. Или же откровенное низменное желание занять хорошее положение в обществе, карьерные устремления. А иногда и то и другое… Сам он был не похож на них: он был идеалистом, лишенным идеалов. Он был пуст, в нем не было восхищения, не было сострадания. Он жаждал только покоя: не думать, не спрашивать, не быть. Он рыдал от горя в объятиях жалкой уличной девки; испугавшись, она хотела сбежать от него, и он ее ударил. Интересно, как поступила бы на ее месте Чиппева? Наверное, позволила бы ему рыдать, зарыдала бы вместе с ним, обняла бы его. Обними меня покрепче!

Несколько раз Джейсон брал себя в руки. Начинал, например, посещать собрания социалистов, хотел вновь обрести идеалы, обрести сострадание.

Но риторический блеск многих ораторов не трогал его. Он все понимал, понимал их интеллектуальную суть, но только не чувства. Словно издалека, он с болью сознавал их искренность, понимал, что она происходит от того же рационалистического отношения к жизни, какое было свойственно ему; но при этом одухотворена состраданием, стремлением к борьбе против несправедливости. Однако они его не трогали.

Громадным усилием воли он заставил себя очнуться от летаргии, за несколько недель прошел весь курс, но потом вновь пал духом и был не в силах взяться за учебники. С трудом принуждал себя посещать лекции. Книги лежали на столе и что-то злобно шептали ему; при взгляде на них у него всякий раз перехватывало горло.

В то время Джейсона по ночам стали мучить кошмары, бессвязные образы, от которых его бросало в жар, и он просыпался. Они были бессмысленны, однако внушали ему ужас. По голой ветке бегут капли дождя. В туманной дымке стоят два жеребенка. За всем этим скрывалось что-то страшное, неизвестное и невидимое. Так проходили ночи. Днем на него нападали приступы фости.

Но у него были друзья! Его друзья! Манро и Хьюго понимали его! Все дни он проводил с ними, пил, посещал сомнительные заведения, совершал всякие проделки в университете. Манро и Хьюго не одергивали его, если он вечером начинал крушить мебель и драться.

В университете у Джейсона впервые появились друзья. Как и следовало ожидать, Манро и Хьюго не относились к образцовым студентам, эти два безнадежных блудных сына постоянно находились на грани исключения из храма Асклепия. В анатомическом театре они совали окурки сигар в ноздри и уши трупов. Хьюго был маленький, вероломный и угрюмый; Манро — огромный, темпераментный и неряшливый. Их дружба была шумной и утомительной, но Джейсон любил их. В том числе и за то, что с ними он мог смеяться долго и безудержно над чем угодно, надо всем.

Оба друга, как уже сказано, балансировали на грани исключения из университета, и вскоре Джейсон балансировал вместе с ними. Поэтому нет ничего удивительного, что все кончилось так, как и должно было кончиться; не соверши они одной выходки, они совершили бы другую. Джейсон прекрасно понимал, к чему все идет, но даже не пытался остановиться. Все было предопределено ходом событий его последнего года в университете, продиктовано его душевным состоянием и отношением к профессии, к которой он больше не чувствовал призвания; ему был двадцать один год, и он плыл по течению, попойки сменялись апатией, драки — желанием бунтовать, он неумолимо, с уверенностью лунатика приближался к обрыву, словно его вела посторонняя сила, столь же неотвратимая, как начертанный звездами путь.

Последней каплей оказался вечер в анатомическом театре. Все началось достаточно невинно. Вместе с Манро и Хьюго Джейсон засел там с несколькими бутылками медицинского спирта. Ключи раздобыл Манро, и, когда все уже разошлись по домам, они заперлись в анатомическом театре. Им хотелось провести необычный вечер в необычном месте.

В театре было темно и пусто, на столах лежали бесформенные части человеческих тел, прикрытые белыми простынями.

— Не выношу этого запаха, — буркнул Джейсон. — Я никогда не привыкну к нему.

— Мой друг, — добродушно зарокотал Манро, — сейчас ты забудешь о запахе. — Он протянул Джейсону бутылку.

Хьюго вытащил из кармана брюк два огарка свечи и зажег их. Потом друзья сидели, пустив бутылку по кругу, и следили за тенями, плясавшими на потолке и стенах.

Когда первая бутылка опустела, они приступили к осуществлению своего замысла.

Сначала они обошли театр и осмотрели все трупы. Их было много, темой последних занятий была смерть от несчастного случая или в результате насилия — студенты должны были увидеть, как выглядят трупы людей, умерших неестественной смертью.

Один старик напоминал адмирала Нельсона; он угодил под телегу с пивом и потому стал еще больше похож на прославленного морского героя; это был Нельсон после Трафальгарского сражения.

Потом они занялись огнестрельными и ножевыми ранениями, последние не произвели на них большого впечатления. Хьюго повторно проходил этот курс из-за многочисленных пропусков занятий в прошлом году, он все это уже знал и потому с умным видом объяснял Джейсону и Манро, что открывалось их глазам. Ему доставляло удовольствие показывать им шею и лицо повешенного со всеми характерными признаками; Джейсон и Манро с интересом слушали его объяснения. Один покойник умер от отравления, другие — от тяжелых увечий. Все это время друзья продолжали прикладываться к бутылке, но когда они подошли к утонувшему рыбаку, они невольно опустили ее. Несколько минут они молча смотрели на рыбака, утонувшего в Темзе. Джейсон заметил, что лицо Манро словно застыло, да и у него самого в груди тоже что-то дрогнуло.

— Почему он такой страшный?

— Потому что утопленник, — со знанием дела объяснил Хьюго. — Все утопленники так выглядят.

— Они всегда так распухают?

— Да. Ты что, никогда не видел утопленников? Они всегда страшные. Самые страшные из всех покойников.

— Фу, черт! — Джейсон не спускал глаз с синеватого, безобразно распухшего тела. Осторожно потрогал похожую на глину кожу. — Почему она такая твердая?

— По правде сказать, не знаю. Наверное, между жировыми клетками ткани и водой происходит какая-то химическая реакция, из-за которой консистенция жира меняется и он становится твердым.

В разговор вмешался Манро, взгляд у него был застывший.

— И как долго он… извини. — Он прикрыл рот рукой и быстро отошел от стола. В углу он согнулся.

Джейсон не отрываясь смотрел на утопленника. Он закончил вопрос, который не закончил Манро:

— Сколько он пролежал в воде?

— Трудно сказать. Думаю, больше недели. Может быть, две. Потому его так и раздуло.

Джейсон схватил бутылку и сделал большой глоток.