Зинаида Рихтер - В солнечной Абхазии и Хевсуретии

• Название: В солнечной Абхазии и Хевсуретии
• Автор: Зинаида Рихтер
• Издательство: Физкультура и туризм
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1930

От автора

В книжку эту вошли мои путевые очерки о Кавказе, печатавшиеся на страницах центральных газет в 1923—24 г.г.

В первые годы после освобождения Кавказа от меньшевиков и укрепления власти советов связь с горцами была сопряжена с большими трудностями. Разрушены были дороги, в горах бродили вооруженные шайки белобандитов. Были и такие горные закоулки, где за время революции не признавалась никакая власть.

Задачей журналиста в эти годы и было проникнуть в глубинные места Кавказа, рассказать о них, привлечь к ним общественное внимание и интерес.

---

Потом поехали верхами в горы к таинственному замку на неприступной скале, о котором решительно нигде не упоминается и ничего не известно. Оставив лошадей в селении Ахтара, долго шли пешком и спускались по головоломкой тропе, цепляясь за лианы. Изодравшись в кровь о колючки, все-таки добрались до такого места, откуда могли рассмотреть эту археологическую загадку.

В живописной дикой местности, на большой высоте, над пропастью, прилепленный к скале, как осиное гнездо, висит замок. Из-под скалы выходит ледяной поток, который через несколько саженей становится глубокой и довольно, широкой рекой Мчишь (Черная река).

Замок не выдолблен в скале, а сложен из цементированных плит с наклоном, который спасает дубовые рамы от дождя. Устройство окон и дверей свидетельствует о том, что его владетели заботились о безопасности и боялись чьих-то пуль. Замок в три этажа, которые сообщаются внутренней лестницей. Кому и зачем понадобилось построить этот неприступный замок? И как в него попадали?

Бывший с нами пастух рассказал, что старики помнят его таким, каков он сейчас. Никаких легенд о нем нет. Одному абхазцу — древнему старику, когда он был подростком, — удалось по веревке спуститься в замок. Он ничего не нашел там, кроме деревянной чаши, на дне которой был пепел и серебряная ложка.

Памятники не охраняются. Постепенно разрушаются остатки Великой Абхазской стены, которая некогда защищала границы этого края. У самого Сухума, на дне бухты, погребен землетрясением древний греческий город Диоскурия. Рыбаки уверяют, что в тихую погоду при ясном море можно различить стены Диоскурии. Диоскурия еще не исследована, и неизвестно, что таит эта подводная Помпея.

В наиболее нетронутом виде патриархальный абхазский быт сохранился в селении Лыхны окруженном лесами и снеговыми вершинами. Посреди большого и благоустроенного села — площадь с вековой липой, которую расколола молния.

Под этой липой абхазцы исстари собираются для решения всевозможных вопросов. Эти решения обязательны для всего населения. Советская власть с ними считается.

В 1866 г. на этой площади возмущенные насилиями русского правительства абхазцы уничтожили всех представителей русской власти. В Лыхнах — собрание по поводу земельного передела.

Не зная языка, мне приходится довольствоваться слабым переводом и чисто внешними впечатлениями. Абхазское красноречие, своеобразность оборотов, конечно, много теряют при переводе. Но никогда мне не приходилось присутствовать на таком сдержанном, — я бы сказала, культурном, — собрании.

Абхазы выслушивают оратора, не перебивая его ни шумом, ни возгласами, в классической бессознательно-величественной позе, опираясь на высокий посох или винтовку. Противнику дают высказаться до конца, а возражают с изысканной корректностью, которой мог бы позавидовать любой лорд. Они очень солидарны и дисциплинированы и все вопросы разрешают необычайно быстро.

В соседнем селении мы присутствуем на молении о дожде. Надо сказать, что абхазы почти не религиозны, обрядовой стороны они почти не признают, в церковь не ходят, не венчаются, исстари живут гражданским браком, с чем в свое время тщетно боролось царское правительство, к попам относятся с пренебрежением.

— Это слишком важная молитва, чтобы звать попа, — говорят они.

Приглашают самого честного или самого старого человека, который не заученными молитвами, а своими собственными словами разговаривает с богом. Если дело идет об урожае, он красноречиво и убедительно описывает полевую работу, доказывает богу необходимость дождя, иногда даже пытается припугнуть его.

— Ты видишь этот народ, мужчин и женщин, все они много потрудились, чтобы взрыхлить свою землю, удобрить ее, обсеменить. Солнце жгло их, жажда томила… Теперь все дело в дожде. Пошли дождь! Земля жаждет, сохнет. Не будет дождя — не будет урожая, люди перестанут трудиться и земля твоя станет бесплодной.

Абхазы — народ общительный, любят навещать друг друга, интересуются политикой; при встрече со знакомым человеком прежде всего спрашивают:

— Ну, что нового?

Интересуются, кто с кем воюет и кто собирается воевать, какие перемены в правительствах держав. Советской властью довольны. Они говорят: «Другой власти не желаем. Есть и у этой недочеты, ну, да всего сразу нельзя».

Способы обработки земли в Абхазии самые примитивные, но земля богатая, труда требует немного, а кормит. В горах, в зелени и виноградниках разбросаны на значительном расстоянии друг от друга хутора абхазов.

Безукоризненно-чистый двор с традиционной липой (или каштаном) посредине, к которой гость привязывает верховую лошадь. Домик под дранью, с балконом на сваях. Над входом оленьи и турьи рога, нередко шкура медведя, сохнущая на солнце. Внутри ковры, пуховики, подушки, — чистота, которой могут позавидовать немецкие хозяйки.

В Бзыбской Абхазии, в горах, моими спутниками были двое учителей-абхазов, хорошо знающих местность и обычаи.

У одного из них, молодого учителя-абхазца, оказалось много родственников в этом районе. Нам волей-неволей приходилось заезжать ко всем, а раз попав к абхазу в дом, не скоро выберетесь. Сначала, пока не надоело, это меня забавляло, давало возможность ближе познакомиться с абхазскими обычаями.

Встретив родственника, абхаз бросается к нему, обнимает и целует в плечо. Старые женщины обводят рукой вокруг его головы, заклиная от злых духов.

Когда подходит женщина, мужчины почтительно встают и не садятся, пока она несколько раз не попросит их сесть. Для мужчины считается большим позором, если женщина первая будет его приветствовать. Одна крестьянка так проучила гордого абхазского князя: этот князь, проезжая на коне мимо крестьянских женщин, отворачивался и, чтобы не поклониться, делал вид, что не замечает их. Однажды одна крестьянка, желая его устыдить, встала и поклонилась ему, когда он проезжал мимо. Князь побагровел, нахлобучил от стыда на глаза башлык и, пришпорив лошадь, ускакал. С того времени, проникая мимо женщин, он всегда кланялся первый.

Мы располагаемся под липой и любуемся закатом в горах. Патриарх семейства, почтенный седой абхаз, предлагает нам табаку из телячьего пузыря-кисета и задает обычный вопрос:

— Ну, что нового?

Молодые остаются все время на ногах. Этот обычай, по которому при гостях и при старших молодые не садятся, очень строго соблюдается. После политических вопросов разговор переходит к домашним делам.

— Цены на табак не подходящие. Нет смысла разводить табак. Возни с ним много, а пользы никакой.

— Урожай «изабеллы» в этом году ожидается хороший, какого не было давно. А вот с кукурузой дело совсем плохо. Не было дождя, запоздали посеять, а теперь уже поздно.

— Приезжал доктор оспу прививать. Но одна женщина, ясновидящая, возмутила народ, убедив всех, что прививка от злых, а не от добрых духов. Крестьяне отказались дать доктору лошадей, и он должен был возвратиться в Сухум. Так вот, верно ли, что прививка от злых духов?

На рогатке, воткнутой в землю, уже развешаны дымящиеся, кровоточащие внутренности зарезанного в честь нас барана.

Перед нами ставят низкий стол. Подают каждому тарелку с кукурузной кашей (мамалыгой), в которую воткнуты кусочки овечьего сыра. Блюдо дымящейся баранины. Изрубленная на куски жареная птица. Едят руками. Куски мяса и птицы макают в острую, приправленную пряностями подливку из алучи или барбариса. Все запивают розовым кисловатым местным вином «изабелла», которое хозяева подливают все время в стакан из большого глиняного кувшина.

Перед каждым выпитым стаканом произносится тост по очереди за присутствующих, их умерших и живых родственников. Тосты выслушиваются стоя.

Гость наливает стакан вина, выбирает руками лучший кусочек мяса и дает то и другое хозяйке. Та благоговейно принимает это и изливается в потоках красноречия и всяких пожеланий. Мы в это время стоим, не зная, что делать, должно быть, преглупо улыбаемся и киваем головой.

Только наш молодой учитель не смущается и очень доволен. Он пьет и уверяет, что иначе хозяева обидятся. Но не хмелеет. Я не узнаю его. В родной обстановке с него точно сползла сусальная позолота культуры и под ней оказался непосредственный, первобытный пирующий абхаз.

Мингрельские и греческие женщины порабощены, угнетены, работают за мужчин, не пользуются никакими правами. Можно видеть, как гречанка согнувшись тащит из леса на спине целый воз хвороста, а ее муж, грек, в это время дремлет на солнышке.

Абхазские женщины совсем на ином положении. Исстари они занимали общественные должности, даже участвовали в войнах, бывают всюду, где мужчины, на собраниях, скачках, в гостях. Они политически развиты, очень разговорчивы, жизнерадостны. Правда, в домашнем быту абхазов много самобытного, своеобразного и патриархального. Например, молодая, вышедшая замуж женщина не смеет первая заговаривать с родителями мужа. Первое время супруги избегают вместе попадаться на глаза родителям и избегают нежностей при них. Как-то ночью нас провожали от хутора до хутора двое абхазов-братьев; старший ехал с нами, а другой все отставал и держался на почтительном расстоянии в темноте.